Так продолжали клоуны, разговаривая и кривляясь, еще долгое время, а зрители усердно хохотали. Музыка снова заиграла. На сцену вышли танцоры и танцовщицы; последние были одеты, как невесты, с глубокими вырезами спереди и сзади, в красных сапожках, с голыми коленями и бедрами. Танцевали парами и в одиночку; мужчины прыгали, размахивая руками; женщины вертелись, подымали ноги, тряслись всем телом, в особенности грудями и тазом, дико вскрикивали и хохотали, как безумные. Ввиду свадебного празднества, в настоящий вечер классической комедии не поставили. По расторжению брачного бюро в этот вечер все должно быть необыкновенно и весело. После танцев выступали певцы и певицы, потом опять клоуны; а в заключение акробаты и атлеты обоих полов, почти совершенно обнаженные, вышли на сцену и своими телодвижениями, ловкостью и силой приводили в восхищение всех зрителей. Наконец, в боковой стене аудитории с шумом раскрылись механические двери. Это было сигналом того, что спектакль закончен. Все присутствующие встали и через раскрывшиеся двери стали переходить в свадебный зал. Это был огромный зал, великолепно убранный и весело разукрашенный. Люди снова развеселились, стали шуметь, гикать и хохотать. Музыка заиграла вальс, и молодой народ — женихи и невесты — вышли на середину залы и стали танцевать. Кругом стояли или расхаживали родители и младшие члены семейства.

— Где Николай Андреевич? Я что-то не вижу его, — заметила своему мужу Марья Павловна.

— Он здесь… он здесь, — резко ответил Иван Васильевич и, после некоторой паузы, прибавил: — Ты ведь сама видишь, что все танцуют парами, и каждая пара состоит из жениха и невесты.

Ольга Ивановна с кем-то танцевала, но у ее партнера глаза были голубые, следовательно, это не был Николай Андреевич. Она смотрела по сторонам и глазами тщетно искала своего жениха. К танцующим вскоре присоединились танцоры и танцовщицы театра, клоуны, артисты и акробаты, разбили пары, смешались и разбрелись по всему залу. Клоуны смешили отдельные группы людей, то здесь, то там выкидывая свои фокусы и штуки. Общее веселье достигало своего апогея. Нервная и мускульная напряженность тел ощущалась, как приятная утомленность и насыщенность. Лица людей, то раскрасневшиеся, то побледневший, выражали тупое довольство и безучастное доверие в нечто абстрактное, невидимое и неосязаемое, действующее помимо них и не подлежащее их пытливости, но действительное. Но вот оркестры перестали играть. Музыканты сошли в зал, и, не задерживаясь долго с гостями, направились в соседний зал, где администрацией театра уже были приготовлены для всех чай и закуска. Свадебное торжество приближалось к концу. Еда закончилась скоро. Стали выходить из театра, по прежнему в порядке, с шумом да с хохотом. Снова резвились и стучали палками, и веселье даже вспыхнуло с новой силой, когда толпа проходила через лабиринт посредине театральной площади. Но по мере приближения к станции подземной железной дороги, возбужденное состояние в людях постепенно замирало; в разных местах слышны были последние отрывистые выкрики веселья и звуки слабеющей вспышки смеха. Гул веселья замер. Царствовало спокойствие и сосредоточенная тишина, когда люди, войдя в вагоны, расселись по местам. Отошел поезд. Люди, сосредоточенные, но ни о чем не думающие, усталые, неслись вперед в узком, темном пространстве, безвольные и отдавшиеся огромной силе мчавшейся машины, которая им представлялась, как слепая стихия, как сама природа, вечная и неизменная.

Иван Васильевич, очнувшись, вытащил из своего кармана инструкции Брачного Бюро и снова прочитал название станции, где он должен был остановиться с семьей. Ему необходимо было доставить свою дочь, Ольгу, на ее новое жилище и передать ее на руки ее молодому супругу в присутствии его родителей. Марья Павловна чувствовала грусть и нежно держала в объятиях свою младшую дочь Анну. Когда поезд остановился, у Ольги Ивановны забилось сердце. Она вдруг с яркой силой вспомнила обо всем виденном и слышанном ею в это утро в Доме Особых Указаний для Новобрачных. Войдя на станцию, они все увидели Николая Андреевича, который со своим отцом, матерью и младшим братом уже успели выйти из одного из вагонов, и быстрым шагом направились к выходу из станции. Согласно инструкциям, жених должен был, хоть на одну минуту, прийти в свой дом раньше невесты и открыть ей двери, когда она будет доставлена ее родителями и передана ему в руки. Заставлять невесту ждать у дверей дома есть нарушение Правильности. В коридоре перед дверью Иван Васильевич с семьей остановились. На звонок дверь немедленно распахнулась и в ней показался Николай Андреевич с приветливой улыбкой на лице; позади него, в торжественных позах, стояли его отец, мать и младший брат. Иван Васильевич выступил вперед, ведя за руку свою дочь, и волнующимся, но серьезным голосом, произнес:

— Николай Андреевич Добродеев! На основании выраженного моей дочерью, Ольгой, свободного желания стать вашей женой и последовавшего от вас согласия быть для нее мужем, и на основании решения Брачного Бюро и последовавших за сим встреч и общественных церемоний, вы, Николай Андреевич, и моя дочь, Ольга, с сего момента становитесь друг для друга мужем и женой. Вы обязуетесь, согласно вашему воспитанию и принятым в нашей стране обычаям и порядкам, жить в этом доме вместе и в строгом соответствии с принципами Правильности. Засим, желаю вам, мои дети, крепости и здоровья и в вашей жизни полного согласия. И вот вам мое родительское благословение. — Сказав это, Иван Васильевич подвел свою дочь к ее супругу и соединил их руки.

Ольга Ивановна была отдана ее мужу и оставлена с ним в их новом жилище. Они должны воспроизводить новое поколение для продолжения человеческого рода. Старики с остатками их семей разошлись по своим домам. Грустной была дорога, когда Иван Васильевич с семьей, но без старшей дочери, по пустынным и слабо освещенным улицам возвращались домой. Все сохраняли глубокое молчание. Палку Ивана Васильевича несла Аннушка. Среди могильной тишины, назойливо и неотвязчиво, раздавался беспорядочный стук сапогов четырех одиноких путников, уныло шедших по ровной и гладкой мостовой тесной улицы. Когда они очутились, наконец, в своей квартире и залегли свет, Марья Павловна, усталая, села на диван, вздохнула и, потом грустным тоном, более грустным тоном, чем это, казалось, надо было, сказала своему мужу:

— Иван Васильевич, что-то наша Аннушка последние дни похварывает.

Иван Васильевич нахмурился и заметил своей жене:

— Вам, несомненно, известно, что в таких случаях следует обратиться за советом к квартальному врачу, а не ко мне.

Марья Павловна это сама знала, но ей было грустно на душе, ей хотелось жаловаться кому-нибудь, она бы даже поплакала теперь, если бы могла. Она крепилась сама собой, но, в конце концов, солгала перед мужем: Аннушка была совершенно здорова.

Когда Димитрий Иванович улегся спать, одинокий в своей комнате, он не мог заснуть. В темноте, с открытыми глазами, он лежал на своей кровати, и в его уме одно за другим проходили события минувшего дня. Правильный уклад его обычной жизни был встревожен внезапным толчком, неожиданной переменой в программе его деятельности одного дня. Время сна пришло, но сон не приходил. Среди многих впечатлений этого дня с наибольшей живостью завладело его душой воспоминание о множестве молодых женщин-невест с их стройными бедрами, с их полуоголенными грудями и спинами, на которые он заглядывался с непонятным для него чувством и непреоборимым увлечением, когда он сидел позади них в театре. Даже его сестра, когда она танцевала среди других невест и смешалась с ними, возбуждала в нем какое-то странное и неиспытанное им до сих пор чувство. Гармонические движения их стройных тел, кружившихся под звуки музыки, удивительная и бесконечная в своем разнообразии игра крепких мышц оголенных ног, очаровали его воображение и беспрестанно и с новой силой всплывали в его голове. Димитрий Иванович волновался, он слышал биение своего сердца, и стук его отдавался в висках. Совершенно бессильны были попытки сопротивления его рассудка и разума. Обращения к разуму имели только форму, но были лишены содержания и силы. Очарованный своей собственной фантазией, он предался бесконтрольному созерцанию восхитительных форм и движений женского тела, которые с неотразимой яркостью вставали перед его умственным взором. Наконец, изнеможенный телом и насыщенный видениями, его ум вдруг озарился воспоминанием о Семене Яковлевиче — этом могучем и энциклопедическом уме. Он с трепетом и надеждой стал думать о своем любимом профессоре, о его вечной бодрости и неугомонной деятельности, восхищался его изобретательностью и тонким анализом в психологическом исследовании.