Уже после выхода в 1947 году первой книги романа Василия Смирнова «Открытие мира», стало очевидно — новый художественный мир с самобытными героями, нелегкими жизненными драмами, с незатихающей борьбой безземельных крестьян «за землю, за волю, за лучшую долю» возник в отечественной литературе. Ярославская земля, та сторона, о которой деревенские бабы в довоенном романе В. А. Смирнова «Сыновья» (1940) говорили: «наша сторона как раз для горюна — и вымучит и выучит», — вновь ожила под пером замечательного русского художника, пришла в движение, предстала в сложном борении сил.

Этот художественный мир не ошеломлял абсолютной новизной… Мы как будто «знали» его, предугадывали, что он будет именно таков! С ярославскими мужиками, идущими в Питер на заработки, — ведь давнее безземелье делает их легкими на подъем, смышлеными, именно «расторопными», как сказал еще Гоголь… С горькими бабьими посиделками в годину первой мировой войны. И наконец с подростками-«подсобляльщиками» мамок, рано — как некрасовский парнище — осознающими, что и у них в доме «семья-то большая, да два человека всего мужиков-то — отец мой, да я»… И конечно же, с Волгой-матушкой, великим откровением родной природы, истории, песни.

Но все ожидаемое читателем, предполагаемое им, обрело в романе «Открытие мира» такую ощутимую предметность, достоверность бытия, густоту красок, было согрето такой проникновенной любовью писателя, родившегося в 1905 году и выросшего на Волге, что произошло истинное чудо художнического подвига. Роман получил такую силу самостоятельного движения, живого роста и развития, что уже по нему, как по яркому документу времени, мы уточняем ныне представление о ярославской деревне в эпоху мировой войны и революции, о становлении характеров первых деревенских комсомольцев, ровесников Октября. «Все, все настоящее, взаправдашнее!» — так, словами одного из героев, хочется сказать о романе. И прав был К. Г. Паустовский, отметивший волшебную силу таланта писателя, подобного «живой воде», когда писал в 1948 году о героях романа и его авторе: «Ямщики, отходники-«питерцы», дети, старухи-сказочницы, затуманенные вечной заботой матери-крестьянки, нищие, богомольцы, ярмарочные торговцы, пастухи, прощелыги, подлинные деревенские поэты — рыболовы и охотники — такова эта разнообразная галерея людей… Писатель В. Смирнов — волгарь, ярославец. В этом слове «волгарь» для нас заложено многое — и луговые наши просторы, и величавое течение рек, и дым деревень, и леса, и Левитан, и Горький, и Языков, и Репин, и Чкалов, и Островский. Волга — это особый уголок нашей души».

С тех пор прошло свыше тридцати лет… Для писателя это были десятилетия напряженного труда над новыми книгами романа. Для читателя — а он у Василия Смирнова весьма многочисленный, всех поколений и возрастов! — эти годы были продолжением захватывающего, полного новых открытий путешествия сквозь бури и грозы все той же эпохи. На историческом небосклоне ее все отчетливей и ярче вспыхивали зарницы Великого Октября…

И вот перед нами — пятая книга романа, завершение, героическое и трагическое подчас, судеб многих его героев. И прежде всего юных, неистовых «подсобляльщиков» революции, выросших в ее тревожном и грозном мире, — того же Шурки Соколова, теряющего летом 1917 года уже искалеченного войной отца, его друзей Яшки Петуха и Катьки Растрепы. Мир вновь поворачивается, открывается Шурке «самой главной и сильной, самой справедливой своей стороной…»

Весна 1917 года, когда торопливо цвели, словно боясь опоздать, подснежники, струился по снежному атласу стволов берез тепловатый сок, воссоздана в пятой книге «Открытия мира» как время сложной и трудной борьбы за землю, за истинно народную революцию.

Но писатель не спешит сразу ввести героев в мир социальных схваток. Как и ранее, роман остается историей детской души, юности, и цепочка простодушных, полных доверия к природе открытий в мире не обрывается и сейчас…

Война войной, но, как и прежде, Шурка Соколов, вытянувшийся за зиму в сущую каланчу, в «кишку», как дразнит его Катька Растрепа, удирает в погожий весенний день в лес с друзьями. Дома — безногий отец, взявшийся с мукой в душе за горшечный промысел, братец Ванятка, к которому он определен в няньки, и бесконечные труды, а здесь… Писатель вновь с удивительной зоркостью раскрывает поэтические стороны характера деревенского мальчишки, его единство со всем хрупким, нарождающимся заново миром весенней природы. Шурка и его друзья вновь — нет, не просто любуются! — живут в какой-то миг общей жизнью с природой, столь знакомой им и вечно новой… Он внемлет чутко «знакам» и всегда осмысленным «жестам» безмолвной внешне природы… Он ощущает ее приглашение, ее предостережения, весь ее «язык», звучащий в «зеленом шуме» ее полей, лесов, в оттенках поведения птиц, бабочек: «Мерцала алыми звездочками аграфена-купальница. Она криком кричала, что зря эдакие парнищи не сунулись в Глинниках в воду, говорят вам, бестолочь, пора купаться, давно пора… Рябило в глазах от цветов, стрекоз и бабочек. Летали не крапивницы, не капустницы, надоевшие на гумне и в поле, здесь порхали бабочки лесные, редкостные… Бабочки садились в траву, на листья, распахивали крылышки и замирали, как цветы. Небезызвестные ребятам сковородники-стрекозы носились над полянами на своих двойных, длинных и узких, стеклянно-дымчатых, почти невидимых крыльях»…

Это было и в прежних книгах — и первый белый гриб «с сахарным, бочонком» корнем, в бисерных капельках влаги, и уползающая гадюка, которую ребятня лупила хлыстами, «переносясь от злобы»… Но хорошо, что это было и все же осталось: значит, не ожесточились, не упростились души, значит, велико еще воздействие здоровой трудовой среды, если не разучились дети читать великую книгу, написанную лепетом весенних ручьев, свистом вьюги, цветением лугов, движением Волги. Герои растут в каком-то смысле… на иждивении природы, среди ее ненавязчивых и добродушных уроков. Открытие мира — это вечное открытие Родины, бесконечное развитие патриотического чувства. В пятой книге «Открытия мира» — и в часы походов в весенний лес, и в дни сенокоса, и в те мгновения, когда отцы и мамки вспоминают о сборе ополчения Минина и Пожарского в Ярославле, в смутное время, об Ивановском Совете рабочих депутатов в 1905 году, — автор вновь доносит мысль о том, что чувство Родины — основа характера, первоэлемент личности.

Это чувство, чрезвычайно развитое в Шурке, Володе Гореве, Яшке Петухе, сыне большевика, первого председателя Совета в селе, в любой момент, даже в минуты безмятежных походов в лес, и возвращает их к главным событиям времени. Они внезапно оставляют без внимания весь ликующий мир весенней природы и пристально, с затаенным дыханием рассматривают пистолет «Смит-вессон», украденный Володькой Горевым в Петербурге в дни февральской революции, когда разоружали «фараонов»-городовых… В их речах мелькают новые слова «экспроприатор», «манифестанты», звучат в сознании торжественно-величавые мелодии новых песен… С недетской серьезностью оберегают друзья душевный покой Яшки Петуха, мать которого лежит при смерти. И не понарошку, а всерьез помалкивают о тайных походах Катьки Растрепы в лес, зная, что она ходит к скрывающемуся в лесу — от жандармов Временного правительства — бунтарю-отцу…

В России идет революция! Идет и в Питере, и здесь, идет по проселочным дорогам и магистралям, через каждую избу, через все души — взрослые и детские…

И В. Смирнов с редкой точностью деталей, улавливая малейшие психологические сдвиги в героях, передает множество переходов «из ребячьего царства в большой взрослый мир»…

Первый Совет в деревне… Непривычная боль, которую обрел Родион Петушков, фронтовик, недавний работник в барской усадьбе… Неожиданно большая власть, которой страшится и уездное начальство, — ее обрели вдруг самые беднейшие мужики, вдовы-солдатки. Обрели даже они — юные помощники революции, добровольные секретари и «писаря» на заседаниях Совета, сходах, митингах. Все это изумляет и Шурку, и Яшку Петуха, и других детей из бедняцких семей, «полмужиков», которые уже умеют работать как взрослые…