— Пошли посмотрим, что там такое, — предложил я своим шоколадным красавицам.

— Пошли, — ответили те и надели шорты и топы.

Раз кто-то звонит, значит там есть люди. А голыми перед людьми ходить было неприлично. Мы нашли тропинку, которая вела в лес. В тени было прохладно, но было много всяких летающих кровососущих насекомых. Пришлось их отогнать волной страха и мы спокойно продолжили путь.

Метров через пятьдесят дорога оказалась вымощена камнями, а потом мы увидели статуи страшных чудовищ с мечами. Это были рикшасы, мифические демоны-исполины выше человеческого роста. Значит, они охраняли какую-то территорию. И тут появился буддийский монах в традиционной ярко-оранжевой одежде, которая называлась кашая.

Он ещё издалека стал нам кричать по-английски, что это территория храма и чужестранцам сюда вход воспрещён. Мы остановились и решили дождаться монаха. Когда он подошёл ближе и внимательно вгляделся в меня, то сначала впал в ступор и остолбенел, а потом на его лице расплылась удивлённая и, одновременно, счастливая улыбка. После чего он бухнулся на колени и стал неистово кланяться. Ну прямо как вчерашний таец, после того, как разрядил в меня всю обойму своего пистолета. Мои подруги были в шоке от такой экстравагантной встречи и выглядывали у меня из-за спины, с некоторой опаской посматривая на монаха.

— Эй, товарищ, — обратился я к нему, не ведая его ранга но, зная только то, что наивысшая должность у них называется «пра кру», — что случилось?

— Я радуюсь, что к нам явился Будда.

Опа, вчера я был Бодхисаттва, а за ночь я вырос уже до Будды. Быстрый карьерный рост, однако. Девчонки слышали, что сказал монах и не очень поверили этому. Хотя они сразу вспомнили, что я потомок бога Гермеса-Тота и пришли к выводу, что Будда это похожий персонаж из той же серии. Значит, решили они, мои слова о моей божественной родословной были правдивы.

— Я прошу вас встать и обьяснить мне, можем ли мы продолжать путь или это частная территория, куда нам вход воспрещён? — спросил я.

Монах встал, ещё раз поклонился, сложив вместе ладони и сказал:

— Здесь всё принадлежит вам, так как вы Будда и являетесь хозяином этой территории согласно древним каменным записям. Ваши жёны тоже могут пройти с вами, так как они по нашим законам являются хозяйками этого места.

Так, всё равно непонятно, с чего он решил, что я Будда. Ладно, главное, что мы шли в сторону золотой пагоды. Встреченные нами другие монахи, завидев меня, тоже падали ниц, а потом кланялись мне. Ну да. «О драгоценнейший Волька ибн Алёша», — так говорил Старик-Хоттабыч. Девчонки шли рядом и держались за меня. Кто за руки, а кто за рубашку.

Но падали ниц, как я потом узнал, только послушники. Монахи постарше и учителя мне кланялись только в пояс, но тоже с большим почтением и радостью. Ещё издалека я увидел перед пагодой золотую статую, сидящего в позе лотоса Будды, и его лицо мне кого-то очень напоминало.

— Так это же ты, — охнула сзади Маша и показала рукой на статую.

Ну точно, я же видел эту физиономию сегодня утром в зеркале, когда чистил зубы. Вот это да! У них был Будда с европейским лицом. Вот поэтому они сюда никого и не пускали. Теперь понятно, почему они приняли меня за Будду. А что, очень даже похож.

Нас с поклонами проводили внутрь и показали ещё одну большую статую меня самого в образе Будды. Только там я возлежал на боку.

— Настоятель верил в пророчество, что вы сегодня появитесь здесь, поэтому умер с улыбкой на лице, — сказал один из старших монахов.

— Так это по нему звонил колокол? — догадался я.

— Мы всегда по умершим звоним в наш самый большой колокол. Настоятель просил сразу, как вы появитесь, показать вам наши тайные каменные таблички. Пойдёмте в его кабинет.

Мы впятером проследовали в комнату бывшего настоятеля, где я увидел пять каменных плит средней величины, испещрённых письменами. Они были отдалённо похожи на шумерские клинописные таблички. Но это были не письмена Древней Месопотамии. Это были послания моих далёких предков.

— Вы можете их читать? — спросил я.

— Нет, — ответил монах. — По нашим внутренним правилам только каждый настоятель обязан уметь читать эти надписи. Перед смертью он должен был передать эти знания нашему новому старшему брату. Но господин Чаннаронг его не назначил и сказал, что вы его воскресите.

Опять я попал. Я же не умею воскрешать, я умею только лечить. Да и Ванга в нашей потусторонней беседе подтвердила это.

— Хорошо, — сказал я, в надежде что-то придумать. — Оставьте нас на пятнадцать минут.

Монах поклонился и вышел. Подруги расселись на низкие скамейки, на которых лежали подушки, а я сел на пол и стал читать, что оставили атланты на этих каменных плитах. Ого, да тут много о чём было написано. В том числе и о воскрешении.

Оказалось, что воскресить человека можно было только в течение трёх дней после его смерти. Значит, в Новом Завете срок воскрешения Иисусом Лазаря был указан правильно, да и сам факт способности просветлённых лечить и воскрешать людей был известен ещё самим атлантам.

Далее одна из плит гласила, что сила, которую использовал атлант для воскрешения и сила, которой он лечил, были одинаковой природы. Необходимо было только её направлять не на отдельный повреждённый орган, а на всё тело умершего. И на этом информация о воскрешении заканчивалась. Ну да, для атлантов это было просто. Стоп, я же потомок атлантов. Значит и у меня всё должно получиться.

Придётся мне вступить в борьбу с так нелюбимым мною Танатосом. Главное, что душа ещё не рассталась с телом и её не забрал бог смерти. За ней только отправился перевозчик Харон через подземную реку Стикс. Может у тайцев это всё обозначалось как-то по-другому, но мне так было проще выражать свои мысли, используя греческие определения и термины.

Девчонки сидели и молча смотрели на меня. Они понимали, что я хотел сейчас попытаться сделать. У них на лицах был заметен страх. Но они верили в меня, поэтому страх был не ярко выражен. Он был виден только на дне их красивых глаз. Поэтому я улыбнулся этим любящим меня четырём парам «зеркал души». И они поняли, что я нашёл решение и страх их сразу пропал без остатка.

Тут появился монах и опять поклонился.

— Почему вашего настоятеля зовут Опытный Воин? — спросил я его, переведя имя их главы на английский язык.

— Он до того, как стать монахом, участвовал в нескольких сражениях и отряд под его командованием не потерял ни одного воина, — ответил он мне.

— Где вы его оставили?

— Его тело лежит в саду возле ещё одной вашей статуи. Пойдёмте, я вас туда провожу

— Мои жены останутся здесь. И никто не должен видеть процесс воскрешения.

— Ваши слова для нас закон, новый старый Будда.

Он отвёл меня в сад, где в тени, на холодном каменном полу, в нише, лежало тело, завёрнутое в оранжевый саван. Ну что же, первый раз всегда непросто что-то делать. Начнём, помолясь. Руки засветились зелёным светом и я приступил к процедуре. Да, ощущения были странными. Я не чувствовал и не видел конкретного, поражённого болезнью, участка. Всё тело было одним большим тёмным пятном. Я бы даже сказал чёрным. Смерть всегда имеет такой цвет.

Я наложил одну свою руку на голову настоятеля, а вторую на сердце и запустил в него поток зеленой энергии, энергии жизни. А дальше мне оставалось только постоянно наполнять тело жизнью, видя, как смерть медленно отступает. Но она не хотела просто так сдаваться и отдавать мне своё. Но моя энергия постепенно, по еле заметным уменьшениям чёрного фона, захватывала всё больше и больше пространства. Я понимал, что если я хоть на секунду ослаблю натиск, то мне придётся всё начинать сначала.

Когда от черноты смерти освободилось сердце, то я его сразу запустил и оно стало качать кровь, что мне значительно помогло в этой упорной борьбе. А потом я включил его мозг и тело дёрнулось, ещё рефлекторно, но это было первое его движение. А потоь/ мозг, считав полученную с тела информацию, стал отдавать другие команды и проснулась, уснувшая мертвым сном, душа. Всё, я победил. На теле ещё оставались многочисленные чёрные пятна, но это уже была агония смерти. Это словосочетание меня очень удивило. Ведь раньше мы считали, что оно означает, что человек агонизировал перед смертью, то есть умирал. А теперь получалось всё наоборот. Это смерть агонизировала перед своим концом, перед возвращением жизни.