Как сказал, так и получилось. Солнышко опять меня встретила у порога в чем мать родила, поэтому горячо любимый мною процесс начался прямо в прихожей. Видимо, она запомнила, что мне понравилось видеть её обнаженной в отражении зеркал, поэтому решила повторить эксперимент. Эксперимент удался на славу, а закончили мы его в ванной, расплескав кучу воды на полу и чуть не затопив соседей. Хорошо, что чуть не считается.

Потом мы быстренько перекусили, потому, что одним печеньем сыт не будешь. После чего я позвонил Вольфсону и сначала выслушал доклад о проделанной им работе. Моё ответное сообщение вызвало у него бурю восторга. Ну ещё бы. Я выбил для нас три миллиона рублей и, о Боже, даже миллион в валюте. Не, вы не подумайте, что это он меня стал называть всемогущим, Боже упаси, но отношение ко мне как к некоему всё могущему человеку, для которого нет ничего невозможного, в его словах я уловил. Да, слово «валюта» да ещё с шестью нулями на большинство людей производит магическое действие. Но я его быстро вернул с небес на землю, дав задание к среде подготовить список того, что нужно. По его ворчанию, я понял, что легче было составить список того, что нам было не нужно. Но работа есть работа, поэтому он покорно согласился и повесил трубку.

Парад, который мог быть последним в СССР

Утром нам опять не дали поспать. Всё повторилось, как первого мая, только песни, в этот раз, были исключительно военные. Начиная от «Священной войны» и до «Катюши». Раз праздник, то вся страна должна праздновать, от мала до велика. Солнышко пыталась накрыть голову подушкой, но это, видимо, не помогло и она её бросила в меня. Вот вредная девчонка. Я притворился, что подушка меня больно ударила в глаз и Солнышко стала меня с беспокойством жалеть и целовать. Но потом она увидела мою довольную улыбающуюся физиономию и заявила, что я хитрый и бесчувственный истукан. На что теперь уже я её поцеловал и мир был восстановлен.

У каждого была своя программа: кто в душ, а кто бегать. А потом за чашкой кофе с разными вкусностями, которые достала и открыла Солнышко, мы обсудили наши действия на параде.

— У меня есть предположение, — сказал я, вытирая салфеткой щеку своей подруги, которую она измазала клубничным джемом, — что меня опять затащат на трибуну Мавзолея. Я теперь член ЦК и меня могут туда позвать. А тебе предложат место на гостевых трибунах справа или слева от Мавзолея. Чтобы не потеряться, я тебя сам туда усажу и ты там будешь сидеть, пока я тебя не найду. Я тебе дам кусок поролонового утеплителя. Тебе будет мягко сидеть и ничего себе не застудишь.

— Спасибо, любимый, — ответила Солнышко, — что заботишься обо мне. Я поняла и постараюсь не потеряться.

Я посмотрел в её светло-зеленые глаза, ойкнул и побежал за гитарой.

— Ты куда? — всполошилась моя вторая половинка.

— Хит, — только и успел крикнуть я.

Прибежав через пять секунд обратно, я воскликнул:

— Слушай песню.

И спел припев знаменитого шлягера Игоря Саруханова «Не прячь зеленые глаза».

— Это ты про мои зеленые глаза написал? — спросила восхищенная, с увлажнившимися чуть-чуть от избытка чувств глазами, Солнышко.

— Твои, конечно, — сказал я и побежал в этот раз за ручкой и листком.

Дальше я записал всю песню полностью и исполнил её целиком. А «листком» и «целиком» очень даже удачно рифмуются. Солнышко сидела и млела от удовольствия. Хотя песня была немного грустная, но подруга сразу почувствовала, что это будет действительно настоящий хит. Центральный комитет партии — это, конечно, хорошо, но такие песни, которые поёт вся страна, — лучше. А когда это всё вместе, то это просто настоящая эйфория.

— А ты знаешь, что я тебя люблю? — спросила Солнышко.

— Знаю, — ответил я и поцеловал её за такое приятное и неожиданное признание в любви. — И я тебя люблю.

— И это называется счастье. Любить и быть любимой. Ну и эстрада, конечно. Куда ж теперь без неё.

Москва была опять празднично украшена. Везде развевались красные флаги и были видны огромные транспаранты. Но той легкости, которая ощущалась первого мая, сегодня не было. В воздухе витала горечь утраты и скорбь по погибшим. Правильно поётся в песне, что «это праздник со слезами на глазах». Сегодня центр опять был перекрыт, но с помощью удостоверения члена ЦК я без проблем попал на территорию Кремля. При входе в здание Совета Министров СССР Светлану узнали, но тоже, как вчера на Старой площади, пропускать без соответствующего документа отказались. Я в этот раз с бюро пропусков заморачиваться не стал, а оставил подругу в зале ожидания. Попрошу кого-нибудь из «старцев», чтобы дали команду пропустить её ко мне.

Процедура проверки и сдачи оружия на третьем этаже повторилась, и меня опять проводили до кабинета Генсека. То ли не доверяют, то ли не положено бродить одному по этажу. В кабинете, кроме бывших прошлый раз здесь Брежнева, Андропова и Громыко, присутствовали Суслов и Устинов. Малое Политбюро было в полном составе. Я поздравил всех с Праздником Победы, на что получил короткий ответ «и тебя». Понятно, что уже по рюмашке за Победу тяпнули, вон рюмки и бутылка коньяка на столе стоит. Брежнев был весел и улыбался.

— Ну что, молодёжь, — обратился ко мне Брежнев, — что ж ты невесту свою внизу оставил? Мне уже передали.

— Не пускают, — ответил я, тоже улыбаясь, — а я порядки нарушать не имею права.

— Это правильно. Мы её сейчас по дороге с собой захватим.

Тут появился в дверях секретарь Брежнева и доложил, что всё готово и можно выходить. Мне разрешили забрать оружие и мы все вместе на лифте спустились на первый этаж, прихватив с собой обрадованную Солнышко. Она опять, как неделю назад, немного оробела в присутствии такого количества руководителей государства, но я взял её за руку и она быстро успокоилась. Далее лифт спустился на цокольный этаж и мы уже известным маршрутом прошли по подземному тоннелю и вышли внутри Мавзолея.

— Ты теперь как член ЦК, имеешь полное право стоять с нами на трибуне Мавзолея, — сказал Леонид Ильич, обращаясь ко мне. — Посади на места для гостей Светлану и поднимайся к нам.

Я отвёл Солнышко на специально отведённую трибуну для почетных гостей и напомнил, чтобы она ждала меня и никуда не уходила. Дальше я поднялся по ступенькам Мавзолея наверх. Сегодня там было много народу. Конечно, все члены ЦК туда бы не влезли, они все расположились на дополнительных боковых площадках Мавзолея, которые располагались ниже главной его трибуны. Но все секретари ЦК, вместе с так нелюбимым мною Горбачёвыми, были там, включая особо приближенных к Генсеку, таких, например, как я.

Я не лез вперёд, чтобы лишний раз не светиться перед телевизионными камерами и фотографами, которые очень часто снимали нас, стоящих наверху. Вдруг на пределе своих возможностей я уловил знакомое чувство опасности, исходившее от нескольких человек. Они находились за пределами Красной площади, слева от Государственного исторического музея, где была сконцентрирована часть военной техники, которая в скором времени должна была появиться перед трибуной. Слово «телепат» состоит их двух слов и переводится с греческого как «далеко» и «чувствовать». Так вот, я их чувствовал и они находились довольно далеко от меня. И хорошо, что как утверждают ученые, гипотетическая, только для них, способность моего головного мозга работала не на передачу, а на приём мыслей этих людей на довольно большое расстояние. Обратное действие, то есть отдать им какую-либо команду, находясь так далеко, я бы просто не смог.

Я сместился влево и стал, напрягая голову, пытаться вычленить из общей массы людей эту группу, намерения которой я улавливал, как смертельную агрессию, направленную в мою сторону. То есть, на трибуну Мавзолея. Не лично на меня, а на тех, кто стоял на этой трибуне рядом со мной.

Что-то мне всё это очень напоминало. Точно, покушение и убийство Анвара Садата 6 октября 1981 года в Каире. И там будет утром военный парад в египетской столице, и сейчас здесь в Москве утро и начинается парад. И тогда глава Египта и приближенные к нему лица будут находиться на трибуне, и мы сейчас стоим на трибуне Мавзолея. Там будет действовать артиллерийский грузовик с группой египетских десантников, а здесь может быть всё что угодно. По моим данным, сейчас это тоже похоже на грузовик, но точно, что не танк или БМП. Бронелисты сильно экранируют находящихся внутри людей, поэтому, находясь в танке, я бы с такого расстояния их не смог заметить.