Он не скажет и об этом.

Людей на пляже было немного. На песке расстелено несколько полотенец, несколько человек гуляют вдоль берега и тоже мочат ноги в Атлантическом океане. Троих он узнал. Жизнь этих людей он также исследовал: конгрессмен из Пенсильвании, глава крупной нефтяной компании и один из соседей Харрисона во Флориде, диктор.

То, что участники в основном с Восточного побережья, не удивляло, так как ежегодно проводилось четыре такие конференции, все в разных частях страны. Но столько закадычных друзей Харрисона в одном месте… Это заставило Джона задуматься, не происходит ли здесь еще чего-нибудь, кроме обычной интеллектуальной конференции. Может, людей вроде него используют в качестве прикрытия, а тем временем совершается то, о чем Харрисон не хочет говорить газетчикам раньше времени?

Он должен изучить список, который достала Джейн, и сверить имена с записями в своем ноутбуке.

Джейн нагнулась за ракушкой, нахмурилась и бросила ее, увидев, что та сломана.

— Здесь славно, да?

— Мне казалось, тебе не нравится это слово, — Джон осознал, что, думая о Харрисоне и его дружках, любовался тем, как солнце зажигает золотые искры в волосах Джейн.

— Точно. Надо придумать другое.

— Знаешь, мне нравятся твои волосы, — произнес он, удивив самого себя. — Наверное, все дело в солнце?

— Нет. Дело в Ангеле — моем новом парикмахере. На самом деле у меня волосы мышиного цвета, — она вздохнула, провела рукой по волосам. — Боже, как хорошо быть честной. То есть чувствуешь себя хорошо. Я понимаю, почему ты не вынес этого чудачества, Джон. Я не выдерживаю ломтиков.

— Ломтиков?

— Неважно. Ты расскажешь, почему поперхнулся, когда я назвала имя издателя? Какого-то Брюстера, да?

Ладно, пора оседлать своего верного скакуна и еще разок съездить во Врунландию. Он смешает щепотку неловкой правды с выдумкой, и она ни за что не догадается.

— Генри Брюстер, точно. Как раз ему я предлагал мою первую и пока единственную книгу, после того как окончил колледж. Он сказал, что она тусклая. Славно, да?

— Я начинаю и вправду ненавидеть слово «славный» , — сказала Джейн, отскочив от высокой волны. — А о чем эта книга? На какую тему?

— Роман. Помнишь «Историю любви»? Ее написал профессор. Не помню, кто написал «Мосты графства Мэдисон», но это неважно. Их обоих опубликовали. А меня — нет.

— Ты… ты написал любовный роман? Он подавил улыбку.

— Не смотри так. Шекспир тоже писал о любви.

— Ладно, больше не лезу. Видимо, это у тебя больное место.

— Это все еще достает меня… терзает. Было все как положено. Несчастные любовники, множество образных средств, поучительный конец.

— Поучительный? Ненавижу поучения. И это называется любовный роман?

— Ну, кому-то понравилось, — сказал Джон, отбрасывая волосы с глаз.

— Мне бы не понравилось. Если я захочу почитать любовный роман, то пусть у него будет счастливый конец. Если я захочу поплакать, то возьму «Освободите Вилли».

— Но там ведь счастливый конец. Кита освободили.

— Именно. Мне нравятся счастливые слезы. Но я не хочу тратить время и эмоции на то, чтобы привязаться к людям, которые заставят меня проливать грустные слезы.

— Даже не буду пытаться это понять. — Джон развернулся, потянув ее за собой, и двинулся к отелю. — Черт, какой-то бродяга роется в наших вещах.

— Да? Где? О, вижу. Это не бродяга, Джон, это…

— Бродяга. В грязной шинели и военных ботинках. Можешь записать себе. Это не биржевой брокер. Это бродяга. Скорее всего, он хочет подчистить твои «морские конфеты».

— Ну, если он голоден…

— Эй, приятель! — крикнул Джон. — Проходи мимо!

Бродяга поднял глаза, улыбнулся, помахал рукой и потащился прочь.

— Теперь ты доволен? Я не против, если бы он взял конфету.

— Правда? В следующий раз оставь с туфлями и бумажник, тогда у тебя действительно появится новый друг.

— Ты считаешь себя остроумным, но это не так.

— Чудесное местечко, да? — заметил Джон, сменив тему. Он смотрел на длинный четырехэтажный отель, который возвышался у пляжа. — Но и не совсем «Хэлмсли-Пэлас». Интересно, долго ли продержатся эти шишки, прежде чем начнут пропускать неофициальные обеды и требовать круглосуточного обслуживания в номерах.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты циник, Джон? — спросила Джейн, подобрав сандалии.

— Слухи ходили, — согласился тот.

Она держалась за него, отряхивая ноги от сухого песка, потом сунула их в сандалии.

— Удивительно, что нет рекламных щитов, — сообщила Джейн, очищая руки от песка. Джон надел ботинки, поднял коробку конфет и остальные вещи. — И ты помогаешь формировать молодые умы. Много же от тебя толку.

— Это ты формируешь молодые умы, Джейн, — улыбнулся он. — Ко мне они приходят, когда думают, что знают все. А я открываю им глаза.

— Может быть. Но ты все равно циник. Например, сенатор Харрисон показался мне очень милым человеком.

— Который раздевал тебя глазами, — напомнил Джон ей и себе… Хорошего настроения, которое только начало появляться, как не бывало. — Будь осторожна, Джейн. Не дай ему зажать себя в темном углу.

— Ради бога! Сенатору?

Ладно, хорошее настроение вернулось.

— В какой теплице тебя растили? — он наклонился и посмотрел ей в глаза. — Конечно, сенатору. И, возможно, управляющему, и телеведущему, и всем остальным. Они могущественные люди, Джейн. Секс, деньги, влияние — все это приходит с властью. А могущественные люди не считают, что им нужно играть по правилам. В основном, к сожалению, и не играют.

Джейн склонила голову набок и вздохнула.

— Я не верю в это. По меньшей мере, не верю, что все они такие. Посмотри на Джорджа Вашингтона.

— Не смогу, если не выкопаю его. Мы живем в другое время, Джейн, и власть за это в ответе.

— Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно.

— Лорд Эктон, — улыбнулся Джон. — Ты меня постоянно изумляешь, Джейн Престон.

Джейн заправила волосы за уши:

— Да. Иногда я даже себя удивляю.

Джейн стояла перед зеркалом, которое висело над комодом, и укладывала волосы в очередной, последний, раз. Она приняла душ, вымыла и высушила феном волосы, оделась и накрасилась в ванной — там Джон не мог увидеть, как она пытается завить ресницы, не прищемив веки.

Зря она выболтала ему эту чушь про симпатичных и славных… Хотя ей стало лучше, потому что все прояснилось. Исключительно деловые отношения, хотя они могли стать приятелями, товарищами.

Товарищами?

Она что, выжила из своего крошечного умишки?

И все же, никаких шашней, как сказала бы ее бабушка.

Теперь ванную занял Джон, и она слышала, как жужжит его электробритва, пока он сбривает щетину. Приятный звук, уютный и домашний, будто бреется ее муж, перед тем как они пойдут на ужин, а мама уже внизу, чтобы посидеть с детьми.

Не то чтобы она думала так о Джоне.

Интересно, Джон когда-нибудь хотел отрастить бороду? Это проще, чем бриться каждые четыре часа. Волосатый бедняга.

Может, с бородой он больше походил бы на университетского профессора, а не на пирата. Казался бы менее опасным. Но опять же, пират Синяя Борода, скорее всего, носил бороду, иначе бы его так не прозвали. Или Черная Борода? Или их было двое? Ведь она только что читала в путеводителе, что Синяя Борода, или Черная Борода, плавал из Нью-Джерси.

Какая разница? Ее нервировало то, что Джон выглядит опасным.

Джейн старалась поддерживать видимость игры, сохранить все в тайне, но, когда Джон смотрел на нее своими убийственными сине-зелеными глазами, она готова была признаться во всем со следующим же вдохом, а потом сбежать к холмам.

Откровенно говоря, она просто не понимала, что останавливает ее, почему она все еще здесь. Конечно, не из-за обещания Молли. Даже ее кузина не захотела бы, чтобы она жила в одной комнате с незнакомцем. Большим волосатым незнакомцем с томными глазами.