Как вы думаете, сколько людей ежегодно погибает в авиакатастрофах?

Сто тысяч? Может быть, двести?

На самом деле, гораздо меньше. Шестьсот. Шестьсот человек. Просто вдумайтесь, насколько мала эта цифра.

Для примера, автомобили каждый год уносят больше миллиона жизней, а самые обычные падения — вроде твоего навернувшегося с лестницы соседа — двести тысяч. Черт, да от укусов змей во всем мире умирают восемьдесят тысяч человек, и это в двадцать первом-то веке!

Это насколько тебе должно не повезти, чтобы попасть в эти жалкие шесть сотен?!

Я же всегда был у удачи на хорошем счету. Лучший университет города, богатые родители, красивая девушка. Если коротко, то мой жизненный путь выстраивался передо мной как по нотам. После учебы меня ждала престижная работа и финансовый успех, а потом и о семье можно подумать.

Но удача мимолетна.

И, похоже, пришло время платить по счетам.

Самолет с пятью десятками пассажиров несся вниз в крутом пике. Люди вжимались в кресла, истошно вопили, прижимали к себе плачущих детей. Добродушная старушка справа от меня трясущимися руками вытащила из-за пазухи крестик и молила Господа о спасении.

Я же молчал. Наверное, единственный во всем самолете.

Было ли мне страшно? О да, и еще как! Каждая клетка моего организма буквально билась в истерике, а руки судорожно сжимали подлокотники. Мне хотелось присоединиться к остальным, кричать, умолять, проклинать судьбу. Но что-то меня удерживало.

Самоуважение, наверное. Я знал, что мы обречены. Шанса спастись просто не было, да и не могло быть. И свои последние секунды я хотел прожить достойно.

До земли оставалось всего ничего. Крики становились все громче, пока не слились в один неразборчивый гул, который через секунду перекрыл шум взорвавшего мотора.

Вот и все. Это конец.

Я закрыл глаза.

Первым, что я почувствовал, когда очнулся, было сиденье кресла. Мягкое и удобное — так и хотелось развалиться в нем и уснуть. Причем не синтетик, от которого у меня бывали приступы аллергии, а натуральная кожа.

— Ратников Андрей Евгеньевич, — услышал я глухой голос перед собой. — Год рождения — две тысячи третий.

Я открыл глаза.

Офис. Вполне типичный — белая энергосберегающая лампа на потолке, пара картин да деревянный стол с кучей разного хлама вроде бумаг, документов и пишущих принадлежностей. Творческий беспорядок, как бы назвал это мой отец. Он у меня художник, так что… Сами понимаете.

— Так-с, с годом разобрались, — продолжал бормотать сидящий за столом мужчина. — А число не подскажете? — он отвлекся от бумаг и посмотрел мне прямо в глаза. — И месяц, если не сложно.

Я ответил на автомате:

— Двадцать третье. Августа.

Странный тип. Ярко зеленые, практические светящиеся глаза — это еще ладно. Может, это контактные линзы, такие штуки сейчас в моде. Помню, видал парня вообще без белков, одна чернота. Выглядело… своеобразно.

Но заплетенная в кольца прическа с хвостом, как у викинга? Подведенные глаза — это он их тушью, что ли? А еще эта огромная татуировка волка на пол-лица — причем без деталей, просто набросок из темно-синих линий. Нет, викинг, как есть викинг.

Викинг в дорогом сером костюме с белой рубашкой и галстуком. Скажу сразу, смотрелось по-идиотски. Я бы рассмеялся, но…

Не знаю, меня что-то останавливало. Какое-то странное ощущение. Будто мои мысли плавают в очень густом и тягучем желе… Не могу сосредоточиться. Я что-то упускаю. Что-то очень важное. Но что?

Мужчина, заметив, как я пытаюсь прийти в себя, понимающе улыбнулся и подмигнул.

— Может, вам что-нибудь принести? Чай, кофе?

— Нет, нет, спасибо, — все еще не до конца понимая, что происходит, я отрицательно покачал головой. — Все в порядке. Просто…

Его улыбка стала еще шире.

— Отлично. Тогда давайте продолжим.

Клерк кашлянул и вернулся к своему листу. Я присмотрелся. Что это вообще? Похоже на какой-то бланк или документ…

— Отлично, — повторил он. — С датой рождения тоже разобрались. Что там дальше? Ах да...

На его широком лбу выступила пара морщин.

— Дата смерти. Пятнадцатое октября две тысячи двадцатого.

Что?!

У меня в голове пронёсся ворох из воспоминаний.

Самолет. Авария. Огонь. Боль.

— Какого черта тут творится?! — заорал я, вскакивая на ноги. — Где я?! Что происходит?!

Мужчина поморщился и ручкой указал на кресло.

— Андрей Евгеньевич. Пожалуйста. Вернитесь на место.

— Отвечай, ты, ублюдок!

Меня буквально трясло.

Последнее, что я помнил, это как меня накрыло огненной волной, а потом… Что было потом?!

— Пожалуйста, — все тем же равнодушным тоном произнес клерк. — Сядьте.

Я послушно опустился обратно. Тело, мое чертово тело, меня не слушалось! Я даже рта не мог раскрыть! Полная, абсолютная беспомощность.

— Вы погибли в авиакатастрофе, — продолжил строго говорить мужчина, лишь изредка сверяясь со своим бланком. — Рейс SU-13, Санкт Петербург — Москва. Впрочем, — он все так же безэмоциально взглянул на меня. — Это уже неважно, господин Ратников. Важно другое. Сможем ли мы поддерживать с вами нормальный разговор? — Он небрежным движением пригладил волосы. — Как взрослые люди. Без сцен. Понимаете?

Я осознал, что снова могу двигаться. От меня явно чего-то ждали, какого-то действия? Я коротко кивнул.

Первый шок уже прошел, и ко мне постепенно возвращались зачатки рационального мышления.

В моей голове один за другим проносились сотни, тысячи вопросов, но среди них был один единственный. Самый главный. Тот, который следовало задать первым. Тот, от которого зависело все.

Я постарался, чтобы мой голос не дрогнул.

— Что со мной будет дальше?

— Стандартная процедура для таких как вы, господин Ратников, — обнажив идеальные зубы, улыбнулся викинг. — Стандартная процедура. Ничего больше

Я молчал, ожидая, что он скажет дальше.

— Если вы беспокоитесь о своей душе, то зря. Все будет в полном порядке, могу вас заверить. В полном порядке.

Я продолжал молчать, пока мужчина продожал говорить. Его голос был ровным, словно разговор шел о чем-то совершенно естественном, а не о моей жизни и смерти.

— Мы… уберем ваши воспоминания. Покрутитесь в Бездне чуток, а потом снова вперед. Снова в Свет, так сказать.

Он ухмыльнулся, довольный шуткой.

— Вам все понятно?

У меня пропал дар речи, хотя в этот раз его у меня никто не отбирал. Сотрут воспоминания?! Это же ничем не отличается от смерти! Какая разница, что там будет потом, если я, лично, мать его, Я, перестану существовать!

Мне хотелось заорать, снова вскочить и врезать этой напыщенной мрази в челюсть. Решает судьбы людей?! Как бы не так! Посмотрим, как он заговорит с выбитыми зубами!

Глубокий выдох. Дружелюбная улыбка.

— Не устраивает.

— Прошу прощения?

— Не устраивает.

Викинг напротив поправил сползший направо галстук и удивленно поднял бровь.

— Не понимаю вас.

— Я сказал, — все еще улыбаясь, в третий раз повторил я. — Меня это не устраивает.

Мужчина нахмурился и постучал кончиком ручки по деревянному столу.

— Господин Ратников. Как бы это сказать… У вас нет выбора.

Улыбка на моем лице стала шире.

— Я сказал что-то смешное? — удивился клерк. — Это не шутка, Андрей Евгеньевич. Боюсь, я лишен чувства юмора.

— Знаю, — я согласно кивнул и тут же поправился. — Что вы не шутите, то есть. Просто ошибаетесь.

— Ошибаюсь?

— Выбор. Он есть всегда.

— Как вам будет угодно. Я отражу это в своем отчете. Еще что нибудь?

Угу. Не стирайте мою личность, пожалуйста.

Естественно, я тянул время. Мне нужна была мысль. Всего одна, но такая, которая могла меня спасти. Вытащить из той задницы, в которую я угодил. Думай, черт тебя подери, думай!