– А, Куколка! Вас только и недоставало до ансамбля. Входите! Позвольте вам представить. Это Ее Высочество принцесса Остготская. Ваше Высочество! Разрешите вам представить нашего юного друга, чудного поэта, для которого наши духовные очи провидят большое будущее.

– Очень счастлив, – сказал, склоняя кудрявую голову, Куколка. – Мое имя Шелковников Валентин… мое отчество…

– Подробности письмом, – бесцеремонно перебил его Мотылек, целуя вместо него на лету белую душистую руку, протянутую Принцессой, – садитесь, сын Аполлона. Ну, что… вас можно поздравить? – осведомился он, подмигивая всей компании.

– С чем?

– С секретарским местом! Ведь я же вас давеча туда направил.

– Ах, – вспыхнул Куколка, – а я и забыл поблагодарить вас! Экая неучтивость. Вы знаете, Мотылек… (Вы позволите мне вас так называть?) родной брат не сделал бы мне того, что сделали вы!

– Да что такое? – нервно перебил его Мотылек.

– Дело в том… (Ох, как я вам благодарен. О, какая, господа, это великая вещь – дружба!) Дело в том, что я пошел почти безо всякой надежды… единственно потому, что решил во всем вас слушаться. Ведь я знаю, что вы желаете мне добра…

– Да не мямлите. Ближе к делу! – проскрежетал нетерпеливо Мотылек.

– Ну, что ж… Ваш редактор оказался очень симпатичным. Когда он узнал, что я тот самый поэт Шелковников, о котором последнее время так много писали в газетах, то сделался вдвое любезнее. «Буду, – говорит, – счастлив сделать для вас все что ни попросите». – «Я, – говорю, – слышал, что у вас освободилось место секретаря редакции, так вот нельзя ли?..» – «Видите ли, – говорит, – мой принцип – избирать себе помощников только среди людей, хорошо мне известных, но я вижу, что характер у вас хороший, покладистый, да и имя вы себе уже коекакое приобрели… А кроме того, явились вы под горячую руку!! Так что приступайте с Богом к своим обязанностям…» – «Простите, – говорю я, – я буду согласен на все ваши условия, но разрешите мне поставить только одно свое: я могу занять место лишь тогда, если вы пообещаете напечатать стихи моего предшественника – „Тайна жемчужной устр…“»

– Ни за что! – дико закричал Мотылек, вскакивая с места. – Кто вас просил ставить такие условия?!! Не хочу! Завтра же отбираю свою «Тайну устрицы»!!

– Постойте… Да ведь он согласился. Я его убедил.

– Вы его убедили?! – угрюмо сказал Мотылек, обведя всю компанию непередаваемым взглядом. – Вы его убедили!! Я его не мог убедить, а вы его убедили…

– Я же хотел вам приятное сделать, – моляще прошептал Куколка, прижимая к груди руки. – Если бы я знал, что этого не следовало…

– Он его убедил, – простонал Мотылек, роняя голову на руки.

Потом встряхнулся и угрюмо поглядел на Куколку:

– Короче говоря – место за вами?

– Да, за мной. Но если хотите, я завтра же…

– Нет, нет! – с дикой энергией вскричал Мотылек. – Вы должны, обязаны занять это место! Я так хочу. И вы пишите в этом журнале! Пишите больше!!

– Он и просил у меня стихотворение для следующего номера. У меня и сюжет в голове есть.

Воцарилось долгое молчание, которое каждый переживал по-своему… Один Меценат был царственно невозмутим, тихо посмеиваясь в свои пышные седеющие усы…

Да еще Куколка: он с детским любопытством поглядывал на Принцессу и потом, не выдержав, склонился к уху своего соседа, Новаковича:

– Скажите, эта дама – действительно принцесса? Настоящая принцесса?

– О да, – с готовностью отвечал шепотом Новакович. – Только она не любит, когда ей говорят о ее царственном происхождении. Это вообще тяжелая история… Она недавно пережила большую душевную драму. Дипломаты ее родины задумали выдать ее замуж за абиссинского негуса, а она, понимаете, не может переносить черного цвета… Это, кажется, называется дальтонизм. Или еще проще – идиосинкразия! Она сначала хотела лишить себя жизни посредством фиалкового корня, но ее спасли, тогда она подкупила слуг и бежала, севши в корзинку воздушного шара, который для забавы был привязан в роскошном саду ее владетельного отца… Северо-восточный ветер и принес ее в Петербург.

– Как же вы с ней познакомились?

– Целая история! Пошел я однажды ночью прогулки ради на Горячее Поле, вдруг вижу – воздушный шар низко-низко над полем летит… А внизу конец гайдропа болтается… так сажени на полторы от земли. Ну, вы же знаете мою силу и ловкость; подскочил я, ухватился за конец и притянул корзинку. В корзинке Принцесса в обмороке и мертвый, уже разложившийся, как говорит Меценат, на свои составные элементы, слуга. Извлек я Принцессу, привел в чувство, и с тех пор, вы видите: нас водой не разольешь, такие друзья. Только вы, Куколка, не напоминайте ей этой истории… Вы понимаете, как тяжело!.. Слугу Рудольфом звали, – добавил Новакович ни к селу ни к городу.

– О, я понимаю, совершенно понимаю, – пылко воскликнул Куколка. – Однако, Новакович, какой это замечательный сюжет для стихотворения, правда?

– Чудный сюжет, – согласился Новакович, запихивая в рот кусок шашлыка. – Вы бы поговорили с Ее Высочеством. А то наши ребята перед ней робеют. А вы такой находчивый.

– Чего ж тут робеть, – улыбнулся Куколка. – Я могу вести какой угодно разговор.

И изысканным тоном обратился к дремлющей Принцессе:

– Как поживаете, Ваше Высочество? Принцесса открыла глаза и впервые взглянула на Куколку:

– Что вы говорите?

– Я спрашиваю: как вы себя чувствуете?

– Спасибо, очень хорошо. Только они все такие шумные. Давеча даже речи какие-то в мою честь говорили. А вы тоже из их компании?

– Да, я имел счастье недавно познакомиться с Меценатом и его друзьями, и вы знаете, Ваше Высочество, они ко мне отнеслись как к родному. В их обществе я себя чувствую чудесно.

– Отчего они называют вас Куколкой?

Куколка зарумянился и опустил свои длинные шелковые ресницы.

– Право, не знаю… Это меня впервые Анна Матвеевна – достойнейшая женщина! – так окрестила, а им и понравилось.

– Я вас тоже буду называть Куколкой. Можно?

– Пожалуйста, Ваше Высочество.

– А вы не шумите?

– То есть как? Нет, я вообще тихий.

– Ну, тогда хорошо. Заезжайте когда-нибудь ко мне, я вас чаем попою.

– Буду счастлив. Не замедлю.

– А они все такие шумные, – капризно пожаловалась Принцесса. – Новакович однажды Кузю в ковер закатал… Мне же пришлось его потом и раскатывать.

– Какой ужас! – искренно огорчился Куколка. – Но, если не ошибаюсь, господин Кузя, кажется, очень тихий?

– Да он ничего, только однажды в мою раскрытую шкатулку с бриллиантами окурков насовал.

– Пепельница далеко стояла, – вразумительно пояснил Кузя. – Но я люблю бывать у Принцессы. Тихо так, никто не беспокоит. Я один раз у нее часа три в кресле проспал.

– А вы любите поэзию? – осведомился Куколка.

– Люблю, – согласилась, немного подумав, Принцесса, – только чтоб стихи были короткие.

– Мои не длинные, – успокоил Куколка.

– Господа! – нетерпеливо стукнул по столу хмуро молчавший до сего Мотылек. – Когда же мы устроим коронование Куколки в поэты?!

– Не нравится мне что-то Мотылек, – шепнул Кузя Меценату. – Мы все шутим, смеемся, а у него в истории с Куколкой какой-то надрыв.

– Мотылька надо понять, – качнул седеющей головой Меценат. – Он талантливее нас всех, а не складывается у него, у бедняги, литературная судьба. Вот он и дергается… Денег дать ему, что ли? Да нет, это его не устроит.

– Когда коронование? – капризно повторил Мотылек, ударяя ладонью по столу. – Хочу короновать Куколку.

– Да можно в субботу. У меня. Только Яблоньку нужно бы предупредить.

– Хорошо, – поспешно подхватил Новакович с деланно-равнодушным видом. – Я зайду ей сказать.

Кузя толкнул Мецената локтем в бок.

– Да зачем же тебе затрудняться? Я почти мимо ее дома прохожу. Зайду утречком.

– Где тебе! Ты так ленив, что на площадке лестницы заснешь. Не трудись лучше – я сам зайду.

– Нет я!

– Кузя! Опять в ковер закатаю!