Когда стемнело, со стопроцентной уверенностью можно было заявить, что единственный возможный выход — это дверь, как бы безумно это ни звучало.

Анна все-таки решила дождаться утра, чтобы убедиться, что ситуация гораздо серьезней, чем охранник, прогулявший работу.

Анна не была домашним ребенком, поэтому этой ночью она не пришла в отчаяние от страха, голода и духоты. Ее мозг не повредился от приговора и отсутствия контакта с родителями, а методично искал выход. Выцарапывая в потемках свое имя на столе, она раздумывала, куда податься, когда выберется отсюда. Не «если», а «когда» — только так. Анну устраивал образ жизни, который она вела.

Она писала с ужаснейшими ошибками, но очень быстро и точно считала деньги. Она имела смутные представления о географии, но успела пожить в двух странах и пяти городах — и нигде не потерялась.

Мировая история оставалась для нее загадкой, но вот придумывание на ходу вымышленных и полуправдивых историй не составляло никакого труда. Причем истории эти она могла рассказывать как на бывшем некогда родным испанском, так и на ставшем привычным итальянском.

В быту Анна была неприхотлива: жила, где повезет, ела, что удастся достать. Более разборчива она была в общении. Пустой треп и случайные компании глубоко претили ей, если это не сулило материальной выгоды. Более того, в отличие от большинства бродячих детей, она не особо увлекалась алкоголем, курением и/или наркотиками. Ну а меньше всего проблем у Анны было с вовлечением в проституцию: для своих почти тринадцати она выглядела лет на одиннадцать и никак не походила ни на девочку, ни даже на симпатичного мальчика. На данный момент она считала это немалым преимуществом.

Она ценила сообразительных и удобных напарников, так как большинство дел комфортнее было проворачивать в компании: будь то проверка функционирования видеокамер в супермаркете или угон машин. Но вот при распределении прибыли лишние люди только мешали. «Черт, вот только выберусь отсюда, буду работать только с постоянной группой. Два человека. Или три», — с этими приятными мыслями Анна все-таки уснула.

Пробуждение было насильственным. Анну жутко больно ударили по ногам. Она приоткрыла глаза и увидела, что бьют ее табуретом. Хотя стоп! Кто же будет так медлить со вторым ударом, да еще прижимая табурет?

Тут последовал толчок стеной. Анна больше не стала медлить и вскочила. Ноги ужасно болели, и пониже колен уже вспухала толстая красная полоса.

После завтрака из полстакана воды она покрепче взяла табурет и ударила в дверь. Появилась многообещающая вмятина. Через полчаса и последних глотков воды в двери появилось отверстие. Вставив туда ножку табурета, Анна начала крутить ею во все стороны.

К обеду в отверстие можно было просунуть голову. За это время произошли еще два слабых толчка. Каждый раз Анна забиралась под стол, но никаких крупных разрушений не наблюдалось.

Еще через час отвалилась одна из ножек дверобитного орудия, да и соседняя шаталась. Решив сменить тактику, Анна достала проволоку и попыталась взломать замок. Вскоре она убедилась, что этого орудия для взлома недостаточно, и снова взялась за старое.

Да, пару раз ее охватывало отчаяние. От голода уже начинала кружиться голова, что уж тут говорить о жажде. Руки тоже выглядели не лучшим образом. При пятом толчке Анна в очередной раз заползла под стол и отрубилась.

На этот раз сон ее был коротким и прервался скрежетом. Оказалось, упал бачок унитаза. Подстегиваемая этим недобрым знаком, Анна завершила работу за пару часов, со скрипом мышц подтащила стол и, поцарапав все тело, кроме лица, выпала в коридор. Она не дала себе времени поваляться и отдохнуть, а тут же помчалась на этаж ниже и добыла воду из упавшего кулера.

Электричество так и не появилось ни на одном этаже. И, видимо, из-за землетрясения, в здании никого не осталось. Немного беспокоясь за свой чересчур потрепанный вид, Анна выглянула на улицу. Там было подозрительно тихо. До последнего убежища Анны и на автобусе-то надо было добираться почти час, а пешком, да еще в ее теперешнем состоянии… Но что еще оставалось? В квартире, по крайней мере, были какие-то деньги и одежда.

Пройдя пару кварталов, Анна увидела брошенный (или неосторожно оставленный без присмотра) велосипед. Он был слишком высоким для нее, но, тем не менее, значительно увеличивал скорость.

Вскоре стало понятно, что не все кварталы пусты. Причем, по мере приближения к центру, людей становилось все больше. В конце концов, Анна оказалась на улице, настолько запруженной людьми, что велосипед пришлось бросить. Тут же обнаружилась еще одна странность: люди никуда не шли, они просто сидели на месте в окружении чемоданов, мешков или просто завернувшись в одеяло. «Может, так всегда во время землетрясения?» — размышляла Анна. И тут ее настиг и чуть не сбил с ног запах еды. Потеряв бдительность, она, как зомби, двинулась к очагу аромата и вскоре увидела небывалую картину…

Прямо на центральной площади пылали костры инквизиции… вернее, просто костры, но при температуре в тени +35°, безоблачном небе и всеобщей подавленности ощущение средневековой дикости не пропадало.

Анна подошла к одному из подростков, которому досталось место эконом-класса где-то посреди мостовой.

— Послушайте, любезный, так тут тоже нет электричества?

— Да нет, через час включат ненадолго, можно будет телефон зарядить и попробовать позвонить.

— А-ха… А как насчет благотворительных обедов?

— Ясное дело. Только… — он обошел ее вокруг. — А где твоя метка?

— Да брось, я же не беглый заключенный, — усмехнулась Анна, уже собираясь нырнуть в толпу.

— Я не про это. Сдается мне, ты не зарегистрировалась. Ну ты и дура! Теперь у тебя шансы попасть только в списки вторника, а то и среды, хоть ты и из категории «женщины и дети».

Анна чувствовала себя так, будто с ней говорят на иностранном языке. Какие-то метки, списки… Что же случилось в мире за время ее предварительного заключения?

— Слушай, я две недели валялась с гриппом и чувствую себя как с другой планеты, ясно?

— Ах он, этот грипп, всю тебя побил и исцарапал… — усмехнулся собеседник, но взял ее за рукав и потащил в боковую улицу. Несмотря на насмешки, ему не удалось скрыть удовольствие от демонстрирования нового миропорядка. Он небрежно кивал по сторонам, отвечая на приветствия и комментируя происходящее: «Тут туалет, видишь, какая очередища, ну, это для приличных людей». «А тут дезинфицирующие салфетки дают, бери, чего смотришь, руки-то негде будет мыть». «Смотри, кто-то одеяло бросил, не очень-то и грязное. Пригодится». «А тут, говорят, вчера WiFi работал. Врут, наверное». «Здесь у нас бесплатные концерты каждый день, звук не очень, вживую все поют». В конце концов, он решил, что пришло время и представиться.

— Я — Тони. А регистрация и метка нужна тебе, чтобы убраться отсюда, если нет своего транспорта.

— На время землетрясения?

— И это тоже, — Тони закатил глаза. — Тут мало кто понимает, где кончается землетрясение и начинаются штуки, подозрительно похожие на взрывы.

— Но как это всех-то?..

— Всех — не всех… кого успеют, — он втолкнул ее в подъезд. — Процентов сорок уже удрали. Вот, смотри, указатели. Найди свою букву и иди в соответствующий кабинет. Как твоя фамилия?

— Эр… Венченсе, — у Анны вдруг возник план.

— Так «р» или «в», я не понял.

— «В», ага, третий этаж.

Подъем по лестнице напомнил ей о пережитых физических страданиях, но все-таки впереди маячила перспектива бесплатного (!) обеда. Тони отстал, и она одна вошла в кабинет.

После десяти минут и двух историй (одной о том, как у нее украли деньги и документы «Да-да, побои оттуда же!», а второй о потерянном брате) Анна получила метку, направление на установление личности и адрес Марко Венченсе. Пошатываясь под грузом этих сокровищ, она добрела до площади, получила еду и чуть не потеряла сознание от счастья. Сейчас хотелось лишь найти местечко на мостовой, укрыться одеялом, плащом, газетой… И спать! Но она отогнала этот заманчивый образ и побрела по добытому адресу.