— Зверюша! — отчаянно говорит зверек. — Да послушай же ты меня до конца! Мне так одиноко и печально, а ты где-то далеко…

Зверек испугался, что зверюша ничего не поймет и опять уведет разговор куда-то не в ту сторону, судорожно вдохнул и выпалил:

— Выходи за меня замуж!

И потупился, маленький, смущенный и печальный, как будто из него выпустили воздух.

— Ахти, — потрясенно сказала зверюша, и долго не могла сообразить, что ответить: если бы зверек сказал «хочешь выйти за меня замуж?» — она бы тут же ответила «да» и не мучилась. Но поскольку он не задал вопрос, а сделал предложение, то она и растерялась. Как сказать: «Давай»? Или «Согласна»? Или «Почему бы и нет»?

В общем, зверюша поразмыслила (но не над сутью, а только над формой) и ответила:

— Конечно, выйду. А когда?

Зверек, уже приготовившийся выслушать отказ и обидный смех, сперва не поверил своим ушам. А когда поверил, схватил зверюшу и стал целовать в уши, усы, нос и вообще куда попало.

— Зверек! Ну зверек! — хихикала зверюша.

— Так, — деловито сказал зверек, отдышавшись. — Свадьбу, я думаю, сыграем через неделю, потому что как раз будут выходные. Я думаю, отпразднуем скромно, народу много звать не будем. Потому что, я так думаю, экономить надо. Я не какой-нибудь зверец, я, может, хозяйственный… Чтобы дом — полная чаша… Что ж я, понятий не имею? Очень даже имею понятия…

Он бы еще долго так говорил, но зверюша ловко всунула ему в лапу пирожок, и зверек с удовольствием зачавкал.

— Платье я сама себе сошью, а веночек с фатой мне тетя Маня сделает, — затараторила зверюша, опасаясь, как бы зверек в своем хозяйственном рвении не запретил ей нарядиться в такой важный день.

— Обжиралова устраивать тоже не будем, — добавил зверек, подозрительно быстро расправившийся с пирожком. — А после свадьбы устроим путешествие на речку. Построим себе шалашик, будем ловить рыбку, варить уху на костре.

— Уху не будем, — засмеялась зверюша. — Я лучше грибов наберу. А еще будем купаться и загорать. А я насушу полезных трав и красивых букетов…

Когда они поженились, со всей округи сбежались радостные зверюши с пирогами, вареньями, ложками-вилками, мисками и стульями, и поставили на берегу речки огромные столы, и все зверьки и зверюши из двух городков прибежали, налопались и стали петь песни, танцевать и запускать фейерверки. А маленькие зверюши завидовали невесте и даже не обижались на юных зверьков, которые злонамеренно дергали их за хвосты.

Одна зверюша, звали ее, допустим, Маня, шла себе по берегу реки, размахивала кисточкой на хвосте и напевала себе под нос, как вдруг остановлена была страшным и даже неистовым пыхтением, доносившимся из прибрежного кустарника. Пыхтение было таково, как если бы кто пытался втащить что-то тяжелое наверх чего-то высокого и там хорошо закрепить, но тяжелое не хотело держаться на высоком и падало вниз, отчего оно делало тупой и тяжелый «буц», а пыхтящее производило короткий и выразительный вопль.

Маня оставила в покое кисточку и подумала, что возможно, тому, кто пыхтит в кустарнике, может понадобиться помощь — хотя бы подержать то тяжелое, которое никак не хочет держаться. Она уже собиралась было просунуться между двумя пышными и густыми кустами бузины, как кусты затрещали, и на дорожку выкатился злой, чумазый, испачканный глиной и цементом, красный и потный зверек.

А вслед за ним выкатился здоровенный серый камень, ломая прутики и приминая стебли травы.

Как это водится меж зверьками и зверюшами, Маня удивленно поздоровалась, а зверек что-то пробурчал в ответ, и Маня предложила, конечно, свою помощь, но зверек встопорщил усы и выразил лицом презрение к девчонке, и сказал, что помощи с нее как с козла молока, но все-таки разрешил ей, как если бы она очень приставала с просьбами дать и ей поучаствовать в его великом зверьковом труде, подержать камень на вершине стены, пока он будет его там фиксировать.

Маня держала камень, тяжелый и неудобный, и лапы затекли, но уж раз вызвалась — так уж вызвалась, пришлось держать. Зверек долго возился с цементом, цедил сквозь зубы «погоди-погоди, щас» и «ну давай же ты, зараза», и пояснял поспешно «это я не тебе», и Маня совсем уже устала держать этот камень, и тут зверек сказал «отпускай», она отпустила и еле успела отойти в сторону, и камень опять свалился.

Зверек горестно произнес длинную фразу, привести которую здесь совершенно невозможно.

Сел на траву, выражая всей мордой крайнюю досаду, посидел, взялся опять за камень и покатил его обратно к каменной стене.

— А что ты здесь строишь? — удивилась Маня.

— Дворец, — буркнул зверек.

Мане стало страшно интересно. Место, на котором зверек строил дворец, было место очень скучное, неуютное и неопрятное. Когда-то здесь, видимо, была скала, но она рассыпалась на серые булыжники, растительность на камнях была скудная и какая-то сорная, да еще жители зверькового города сваливали весь свой мусор и хлам, строительный мусор, куски снесенных домов… Одинокий подвиг зверька, который решил выстроить дворец на каменистой лысине, заросшей диким кустарником, показался Мане делом достойным всяческой помощи.

Она подошла к камню, который зверек пытался снова взгромоздить на стену, положила на него лапу, задержала ее на секунду и убедительно сказала: «не капризничай!» Камень послушно лег на то место, куда зверек пытался его воткнуть.

— Да ты иди, — сказал зверек. — Ничего мне не надо. Я сам. А ты вообще девчонка, тебе нельзя.

— Следующий ты куда хотел класть? — спросила Маня, деловито высматривая место для следующего камня.

За два часа работы они положили здоровый кусок стены. Камни вставали на место, как влитые, будто их нарочно подгоняли друг под друга, и быстро схватывались раствором.

— Ой, — вспомнила Маня, — я домой опаздываю.

— Ага, — сказал зверек, копаясь с очередным камнем.

Даже спасибо не сказал, огорчилась зверюша. Шла домой и огорчалась: я ему помогала, а он даже спасибо не сказал. Долго огорчалась. Домой пришла, поела и тут же заснула, потому что, оказывается, устала.

Утром Маня проснулась и поняла, что у нее все болит. И спина, и шея, и все четыре лапы, и еще что-то такое нехорошее осталось на душе, и она поняла, что это обида на вчерашнего зверька.

Мама звала ее дергать морковь с грядки. Обычно Маня любила это занятие, морковь вылезала почти чистая, светло-оранжевая, толстая, и на конце белый крысиный хвостик. Ее можно было помыть под краном и сразу схрупать. Но сейчас у Мани все болело, и даже сползти с кровати ей было трудно.

Мама принесла ей три морковины, положила лапу на лоб и спросила про здоровье.

— Все нормально, — жалобно сказала Маня. — Только устала.

И рассказала про дворец.

— А представляешь, как зверек устал, — задумалась мама.

Маня представила, и ей стало стыдно. Она позавтракала, вышла во двор, с трудом переставляя лапы… Посмотрела на солнце, прикрытое прозрачным облаком. Спросила: мам, а можно я ему морковки отнесу?

Надергала, намыла моркови, сложила в рюкзак, выкатила велосипед и поехала.

Стена приросла еще целым рядом камней, но зверька нигде не было. Маня положила рюкзак под куст и взялась за работу: принесла воды из ручья, нагребла песка из кучи, насыпала цементного порошка из начатого мешка. Камни ее слушались: не хулиганили, легко вкатывались на стену, быстро вставали на место, и Маня сделала уже много, когда поняла, что совсем уморилась. Но остановиться было трудно: все хорошо получалось, а когда получается так хорошо, хочется работать дальше и дальше. Думаешь, ну, вот этот камень и все, а потом — ну, еще один и отдохну, а потом: ряд закончу, тогда уж все. А закончишь ряд и думаешь — а вон там какой камень удобный, вот его сейчас пристроить, и тогда точно все. Остановилась Маня только потому, что стена стала уже высокая, и она почти не дотягивалась до верха.