— Жук, — начал Локки. — Ты…

— Если будете возражать, лучше заприте меня дома в сундуке! Согласитесь, вам нужен кто-нибудь на подхвате, а Серый Король ничего не говорил по поводу друзей неподалеку. Вот я и окажусь неподалеку. Буду сидеть в засаде. И никто из вас не сделает этого лучше меня. Вы все чересчур большие и медленные, и неуклюжие, и…

— О боги, мои дни как гарристы сочтены! — воскликнул Локки. — Герцог Жук ставит условия, на которых он готов служить! Очень хорошо, ваша милость, я уже придумал роль, которая позволит вам быть под рукой… Но ты будешь сидеть именно там, где я скажу. Ясно?

— Еще бы не ясно!

— Значит, договорились, — кивнул Локки. — Если никто больше не ощущает насущной потребности быть могучим и влиятельным или проявить чудеса самоотверженности, я бы с удовольствием поспал.

— И все же скверно получилось с Наццей, — вздохнул Гальдо. — Редкая сволочь!

— Не то слово, — согласился Локки. — Если уж на то пошло, я собираюсь потолковать с ним об этом прямо сегодня вечером. С ним или с его ручным колдуном… уж не знаю, кто из них пожелает прийти.

— Свеча, — догадался Жеан.

— Она самая. После того как мы покончим с делами, с приходом Лжесвета, вы можете подождать меня внизу, в «Последней ошибке». А я останусь здесь, зажгу свечу и буду ждать, когда он явится, — Локки усмехнулся. — Посмотрим, как этим ублюдкам понравится наша лестница.

День выдался теплым и ясным, а вечер — таким же свежим, как и все вечера в Каморре. Локки сидел в своей комнате на седьмом этаже и сквозь сетку на открытых окнах наблюдал, как в пурпурном небе загораются призрачные отблески Лжесвета.

Свеча Сокольничего тлела на столе рядом с остатками легкого ужина и полупустой бутылкой. Выпитое вино приятно грело желудок Локки. Он развернулся лицом к двери и потрогал свежую повязку, которую наложил ему Жеан перед тем, как спуститься в «Последнюю ошибку».

— Лукавый Благодетель! — воскликнул Локки. — Если я умудрился чем-то тебя рассердить, не стоит так изощряться в выборе кары. Если же я не содеял ничего неподобающего, то от души надеюсь… что ты по-прежнему находишь меня забавным и привлекательным.

Он согнул-разогнул пальцы больной руки и встряхнул ею, затем снова потянулся к бутылке.

— Я поднимаю этот бокал за отсутствующего друга, — произнес он, наливая себе замечательной «Накоццы рецины» — темно-красного вина с виноградников дона Сальвары. Бутылка была преподнесена Лукасу Фервиту как ответный дар — в тот далекий день, когда он смотрел на Речные Игрища с яхты Лоренцо и Софии… Или не такой уж далекий? Сейчас Локки казалось, что с того момента минула целая жизнь.

— Мы тоскуем по Нацце Барсави, да будет ей хорошо на том свете. Она была честной гарристой и пыталась помочь своему пезону. Она заслужила лучшей участи. О, благодетель, карай меня самого, как хочешь… но позаботься о Нацце! Сделай для нее, что сможешь. Услышь мольбу своего покорного служителя.

— Если хочешь проверить набожность человека, — раздался вдруг голос Сокольничего, — понаблюдай за ним во время одинокой трапезы.

Локки увидел, как захлопнулась входная дверь, но как она открывалась, он не заметил. Между прочим, он сам полчаса назад заложил ее засовом. Сегодня Сокольничий явился без птицы, но в том же сером камзоле с изысканно расходящимися от талии полами, алыми отворотами и серебряными пуговицами. Голову его покрывал серый бархатный берет, украшенный серебряной булавкой с единственным перышком, явно принадлежавшим Вестрис.

— Сам я никогда не славился ни набожностью, ни терпением, — продолжал контрмаг. — А также любовью к длинным лестницам.

— Мое сердце искренне сострадает твоим горестям, — отозвался Локки. — А где твоя пернатая приятельница?

— Летает неподалеку.

Локки внезапно подумал об открытых окнах, всего минуту назад казавшихся такими безобидными. Если Вестрис по-настоящему разозлится, никакая сетка не помешает ей влететь.

— Я надеялся, что твой хозяин придет вместе с тобой.

— Мой КЛИЕНТ, — с нажимом произнес чародей, — занят другими делами. Я буду говорить от его имени, а затем передам ему твои слова. Разумеется, если ты скажешь что-то стоящее.

— Для него у меня всегда отыщется что-то стоящее, — усмехнулся Локки. — Например, определения типа «чертов маньяк» или «долбаный идиот». Твоему, хрен ему в душу, клиенту никогда не приходило в голову, что самый надежный способ убедить каморрца не вести с тобой никаких дел — это убить его родственника?

— О небеса, какое разочарование! — воскликнул Сокольничий. — А Серый Король искренне верил, что Барсави воспримет убийство дочери как дружеский жест, — контрмаг вскинул брови. — Итак, я спросил, есть ли у тебя какое-то послание для моего заказчика. Или ты ограничишься вышеупомянутым откровением? Тогда я ухожу.

— Очень смешно, ты, дешевая подстилка! Вчера ночью я согласился сыграть роль твоего хозяина… но вы, уроды хреновы, весьма осложнили мне задачу, прислав Барсави тело его дочери в бочке лошадиной мочи!

— Сожалею, — усмехнулся контрмаг. — Но это ничего не меняет — задание остается в силе. Равно как и аргументы, склонившие тебя к сотрудничеству.

— Барсави требует, чтобы я пошел с ним на эту встречу. И все благодаря вам! Не будь этого бессмысленного убийства, подобная идея вряд ли возникла бы у него в мозгу. Смерть бедной Наццы поставила меня в крайне затруднительное положение.

— На то ты и Бич Каморра, чтобы преодолевать подобные трудности, — издевательски оскалился Сокольничий. — В противном случае мы будем очень разочарованы. И помни: приглашение Барсави — не более чем просьба… мое же — непреложный приказ.

— Но твой клиент чего-то не договаривает!

— Ему виднее, что сообщать тебе, а что нет. Надеюсь, это понятно? — в правой руке Сокольничего появилась тонкая нить со странным серебряным отливом, и он начал лениво крутить ее между пальцами.

— Да отвернутся от вас все боги! — прошипел Локки. — Возможно, мне плевать на капу, но Нацца была моим другом. Я могу понять принуждение, но издевательство — нет. Ох, напрасно вы сделали с ней это, козлы вонючие!

Сокольничий выпрямил руку, и нить засияла, скрученная в «кошачью колыбельку». Легким поворотом пальцев колдун привел ее в движение, натягивая одни нити и ослабляя другие. Это выходило у него так же ловко, как упражнения Санца с монеткой.

— Не берусь выразить, до какой степени огорчает меня твой отказ от добровольного сотрудничества, — вкрадчиво произнес контрмаг. Затем с его языка резко сорвалось какое-то слово из одного-единственного слога, на неизвестном Локки языке. Само его звучание казалось неправильным, раздражающим. По комнате прокатилось эхо, будто странный слог прилетел издалека.

Ставни за спиной у Локки захлопнулись с громким стуком — словно невидимые руки накинули задвижки. Пальцы Сокольничего вновь растянули нить, по ней пробежало голубое пламя, и Локки ахнул — его колени неожиданно пронзила такая резкая боль, будто их пробили гвоздями.

— Уже второй раз ты слишком легкомысленно относишься к моим словам, — заговорил Сокольничий. — Мне это не кажемся забавным. Поэтому я считаю необходимым подкрепить свои доводы силой. И чувствую, что время от времени внушение придется повторять.

Локки крепко стиснул зубы, непрошеные слезы выступили у него на глазах. Тем временем боль все усиливалась, пульсируя и распространяясь. Теперь он чувствовал себя так, будто внутри его суставов пылает холодный огонь. Локки покачнулся назад, одной рукой схватившись за колено, а другой беспомощно пытаясь зацепиться за стол. Вор в ужасе смотрел на своего мучителя. Он попытался заговорить, но обнаружил, что горло сковано спазмом.

— Запомни, Ламора: ты собственность Серого Короля, и ему плевать на твою дружбу с Наццей Барсави. Этой девушке сильно не повезло с отцом, вот и все.

Локки ощутил, как по всему его позвоночнику прошла судорога, которая понемногу распространилась на руки и ноги, пока наконец не встретилась с ледяной гложущей болью в коленях. Не имея сил вынести это неистовое слияние, он повалился на спину, задыхаясь и дрожа. Лицо его превратилось в гротескную маску с разинутым ртом, руки скрючились, как клешни, тщетно пытаясь ухватить воздух.