— Это вам доподлинно известно? — спросил Моисеев.

— Нет, это предположение. Но, допустим, это так.

— Допустим…

— Петровс делает заключение, что Ветлугина и есть Козочка. Это приходит ему в голову после того, как Алена упоминает Гринберга. Он тут же требует прекратить запись. Запись прекращают, но разговор продолжается. Глеб, молодой человек с телевидения, который при этом присутствовал, вспоминает, что они говорили о Козочке. Это значит, что Петровс прямо и открыто обвиняет Ветлугину в том, что под этой кличкой скрывается не кто иной, как она сама. Алена все отрицает и обещает, вот что самое важное, обещает выяснить, кто такая эта Козочка.

— И для этого летит в Ульяновск, куда свезли архивы КГБ, — кивнул головой Моисеев.

— Именно.

— А Козочка-то на самом деле Гринберг? — улыбнулся Моисеев.

— Я думаю, это все-таки женщина… — недоуменно покачал головой Турецкий. — Может быть, жена Гринберга, подруга… Мать, наконец. Кто-то с ним связанный. Возможно, они работали на пару.

— Не сходится, Саша, — покачал головой Моисеев.

— Что же не сходится, Семен Семенович?

— Сначала Петровс точно знает, что Гринберг связан с КГБ, и донес на него. А с другой стороны, он просит Ветлугину выяснить, кто же на него донес… Нелогично.

— Согласен, нелогично… — Турецкий встал со стула и стал расхаживать по кабинету. — Просто мы еще не все знаем. Вот узнаем все, и все сойдется. А уж трансформация Гринберга из агента КГБ в прихватизатора из ЧИФа «Заполярье» это, вы уж меня извините, вполне логично.

Зазвонил телефон. Турецкий бросился к нему через весь кабинет.

Он поднял трубку и услышал голос Нелюбина, который сегодня был ответственным дежурным по МУРу:

— Александр Борисович, добрый вечер. В общем, нашли мы твоего голубка. Непростая птичка оказалась.

— Гринберг?! Немедленно задержать!

— Уже распорядились, Александр Борисович. Мы тут, что ж ты думаешь, совсем мышей не ловим… Бригада выезжает.

— Бригада? — переспросил Турецкий.

— А то как. Вдруг отстреливаться начнет. У него на счету столько художеств. Дважды судим. Разбойное нападение, ограбление, более мелкие эпизоды.

— А теперь, значит, предприниматель… — сказал Турецкий. — Диктуй адрес, Федор, я выезжаю.

— Ты потом в следственном изоляторе его допросишь, чего тебе мчаться сломя голову.

— Надо, Федя, надо, — ответил Турецкий известной присказкой.

— Значит, так, — не спеша начал Нелюбин, — улица Кантемировская, дом четыре, корпус один… Большие такие дома у платформы «Москворечье», знаешь? Вот там.

«Кооперативные дома», — сообразил Турецкий.

— Так, — продолжал Нелюбин, — Кошелев Анатолий Петрович, 1959 года рождения, родился в Туле. Срок мотал…

— Что? — опешил Турецкий. — Какой Кошелев? Какая Тула?

— Как — какая? — не понял Нелюбин. — Ты же сам…

— Я про Гринберга спрашиваю.

— И про Гринберга есть, — недовольно сказал Нелюбин. — Я думал с главного начать. Ты же пальчики эти еще когда передал.

— Так это…

— Ну Голуб твой сизокрылый.

— Что же ты раньше не сказал, Федор? Еду!

— Вот вам, Саша, и абсолютно логичные построения, — сказал уже в спину убегающему Турецкому Семен Семенович.

На Кантемировскую Турецкий опоздал. Когда он входил в квартиру Кошелева, там уже вовсю работала милицейская бригада.

Но милиция тоже опоздала.

И не на час. Им все равно было бы не успеть. Потому что гражданин Кошелев Анатолий Петрович, он же Лев Борисович Голуб, он же Владимир Иванович Болю, которого впоследствии опознают во многих регионах страны, скорчившись у себя на кухне, уже успел окоченеть.

Он был убит гораздо раньше. Убит выстрелом в грудь. Судмедэксперт установил, что смерть наступила между 11 и 12 часами.

Все документы из квартиры были изъяты.

Турецкий смотрел на лежащее у кухонного стола тело. Судя по всему, Кошелев не ожидал такой развязки. Он был в длинном махровом халате импортного производства. Дверь убийце открыл сам — никаких следов того, что ее взламывали. Значит, убийца был ему знаком. Тем более принимал он его по-домашнему, в халате.

Однако стол на кухне был чистым. Ни кофейных чашек, ни рюмок, ни тарелки с бутербродами — пришедшего Кошелев не угощал и не собирался угощать.

По-видимому, визит был чисто деловым.

«А может быть, — промелькнуло в голове у Турецкого, — Кошелев и не знал убийцу лично. Его мог рекомендовать кто-то знакомый».

— Ну что? — спросил он судмедэксперта. — Что-нибудь новое?

— Стреляли из оружия иностранного производства, — ответил тот. — Точно установим, из какого, после экспертизы. Но думаю, действовал профессионал. И убитый за секунду до смерти еще ни о чем не подозревал. Так мне кажется.

Турецкий огляделся — никаких следов борьбы или драки. Все вещи аккуратно стоят на своих местах. Этот Кошелев, несмотря на свое прошлое, поддерживал в доме идеальный порядок. Такое редко случается с сидевшими, обычно они любую квартиру за самое короткое время превращают в хлев. Нет, Кошелев не из таких.

— Видите, какая чистота у него, — судмедэксперт, видимо, думал о том же. — Редкий случай. Из уголовников превратился в финансового махинатора.

— Ну, не до конца, — отрицательно покачал головой Турецкий. — А убийство Степана Прокофьева в Кандалакше? Это его рук дело, почти доказано. А разбойное нападение в поезде? Уверен, те двое, что остались в живых, опознают в нем «Леву», который в Питере их нанимал.

Не исключено, что и тот, кто ждал Турецкого в засаде, также действовал по его же указке.

— Скорее, он осуществлял смычку между урками и финансистами, — сказал Александр Борисович. Он подумал и добавил: — Слишком многих знал, наверное.

Несмотря на то что рабочий день давно закончился, Константин Дмитриевич Меркулов все еще работал. События следовали друг за другом с головокружительной скоростью — убийство Максима Сомова, содержимое пакета, который он незадолго до убийства передал секретарше, розыск и убийство Голуба — Кошелева, а параллельно с этим — истерические звонки Аристова, требовавшего немедленно отыскать Скунса, которого теперь разъяренный папаша винил чуть ли не во всех преступлениях, совершаемых в Москве и Московской области.

В результате работы оказалось столько, что не хватало часов в сутках.

Меркулов ничуть не удивился, что в девять вечера Турецкий также снова оказался в прокуратуре.

— Ну что там в Москворечье? — спросил он. — Погоди, Сашок, сейчас поставлю чайник. Лидию Петровну я домой отпустил, не держать же ее до полуночи. Сам управляюсь. Кажется, еще какие-то пирожки остались.

— Спасибо, Константин Дмитриевич, поесть все времени нет. Чайку — это вы здорово придумали.

Скоро на стуле у стены запыхтел электрический чайник, Меркулов вынул из стола Лидии Петровны тарелку, на которой сиротливо лежали два засыхающих пирожка, изготовленных Лидочкой Меркуловой.

— В общем и целом так, Константин Дмитриевич. Версия такая: Кошелев, он же Голуб, был связующим звеном между криминальным миром и финансовыми махинаторами, между, так сказать, «грязными» и «чистыми». Ясно же, что уважаемые люди вроде Асиновского не станут сами встречаться со всякими сомнительными элементами, а пользоваться их услугами приходится.

— Асиновского ты осмысленно назвал.

— Нет, так, для примера. Просто такие, как Асиновский, да тот же Сомов, если им понадобятся услуги уголовников, будут договариваться через доверенное лицо. Вот Голуб Кошелев и был таким лицом. От обеих высоких договаривающихся сторон получал комиссионные.

— Хорошо, — задумчиво кивнул Меркулов. — Но как с этим связать ЧИФ «Заполярье»?

— Там он тоже действовал как чье-то доверенное лицо, вернее, как подставное. ЧИФ собирает ваучеры, а потом Голуб — Кошелев на них покупает акции завода. Очень ловко получается. Но вряд ли эту тонкую операцию придумал и осуществил он сам. Тут чувствуется рука опытного дирижера.