«Я, наверное, ошибаюсь, – думала она. – Может быть, его повысили в чине. Вот это он и собирается отпраздновать. Или у него хорошие вести с фронта». Кэтрин пыталась убедить себя, что все хорошо, но не верила себе самой. Она изучала себя в зеркале, стараясь быть объективной. Ингрид Бергман, конечно, не стала бы проводить бессонные ночи, завидуя ее красоте. «Но все-таки, – решила она беспристрастно, – я привлекательна. У меня хорошая фигура. Я умная, веселая, покладистая, добрая, зажигательная женщина, – говорила она себе. – Почему же нормальный, настоящий мужчина изо всех сил старается оставить меня и рвется на фронт, чтобы найти там свою смерть?»

В семь часов Кэтрин вошла в ресторанный зал отеля «Уиллард». Ларри еще не было, и метрдотель проводил ее к столику. Она поклялась себе, что не будет пить, но тут же передумала и заказала мартини.

Когда официант принес его и Кэтрин взяла бокал, она заметила, что у нее трясутся руки. Кэтрин подняла голову и увидела, что к ней идет Ларри. Он пробирался между столиками, здороваясь с друзьями и знакомыми. От него веяло такой жизненной силой и здоровьем, что все невольно оборачивались и смотрели в его сторону. Наблюдая за ним, Кэтрин вспомнила, как он направлялся к ее столику в столовой «МГМ» в Голливуде. Только теперь она поняла, что знала его тогда так мало, и до сих пор сомневалась, представляет ли она себе его внутренний мир. Он подошел, нежно поцеловал ее в щеку.

– Прости, Кэти, я опоздал, – извинился он. – Весь день на базе творится что-то невообразимое.

Он сел, поздоровался с официантом, назвав его по имени, и заказал мартини. Если он и обратил внимание, что Кэтрин пьет спиртное, то не подал виду.

У Кэтрин душа разрывалась на части: «Скажи мне о своем сюрпризе! Открой мне, что мы празднуем!» Но она ни о чем не спрашивала. У венгров есть пословица: «Только дурак спешит выложить плохие новости». Она вновь отхлебнула мартини. Может, вовсе не венгры выдумали эту пословицу. Вероятно, Кэтрин Дуглас сама сочинила ее, чтобы защитить себя от страшного известия. Пожалуй, она слегка опьянела от мартини. Если предчувствие не обмануло ее, сегодня вечером она здорово напьется. Однако видя перед собой Ларри, с любовью смотрящего на нее, Кэтрин думала, что страхи напрасны. Ведь разлука с ней для него так же невыносима, как и для нее самой. Она только зря изводит себя. Глядя в его счастливое лицо, она верила, что он порадует ее какой-нибудь очень хорошей новостью.

Ларри наклонился к ней, по-детски улыбаясь, и взял ее за руку.

– Ни за что не угадаешь, в чем дело, Кэти. Я отправляюсь за океан.

У Кэтрин было такое чувство, что у нее перед глазами опустился тончайший занавес. Все стало выглядеть неестественно, как в тумане. Рядом с ней сидел Ларри. Он шевелил губами. Его лицо то появлялось, то исчезало, и не было слышно слов. Стены ресторана то сходились, то расходились. Она наблюдала за всем этим как зачарованная.

– Кэтрин! – Ларри тряс ее за руку.

Постепенно ее взгляд сосредоточился на нем, и все приняло обычный вид.

– Тебе плохо?

Кэтрин отрицательно покачала головой, сделала глотательное движение и нетвердым голосом сказала:

– Это замечательно. Со мной всегда бывает такое, когда я слышу хорошие новости.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это моя обязанность?

– Да, понимаю.

«По правде говоря, проживи я хоть миллион лет, я все равно не поняла бы, милый. Но если я признаюсь тебе в этом, ты ведь возненавидишь меня, правда? Кому нужна жена-зануда? Жены героев должны с улыбкой провожать своих мужей на войну».

Ларри озабоченно смотрел на нее.

– Ты плачешь.

– Нет, – с негодованием возразила Кэтрин и с ужасом заметила, что она действительно плачет. – Мне просто надо привыкнуть к этой мысли.

– Мне дают эскадрилью, – похвастался Ларри.

– Неужели?

Кэтрин попыталась придать своему голосу как можно больше гордости за успехи мужа. У него будет своя эскадрилья. Когда он был маленьким мальчиком, ему, наверное, дарили игрушечную железную дорогу. Свою железную дорогу. Теперь мальчик подрос, и ему подарили собственную эскадрилью. И это уже не игрушка. С ней шутки плохи. Собьют, истечешь кровью и умрешь.

– Я хочу еще выпить, – заявила Кэтрин.

– Пожалуйста.

– Когда... когда тебе нужно отправляться?

– Не раньше следующего месяца.

Его ответ прозвучал так, как будто ему не терпится поскорее попасть за океан. Это было ужасно. Кэтрин казалось, что рушится вся ее семейная жизнь. На эстраде певец пел песню «Лечу на луну на крыльях из осенней паутинки...». «Из осенней паутинки, – подумала Кэтрин. – Моя семейная жизнь соткана из осенней паутинки».

– У нас еще уйма времени до моего отъезда, – успокаивал ее Ларри.

«Уйма времени для чего? – горько спрашивала себя Кэтрин. – Уйма времени, чтобы завести детей, свозить их в Вермонт на лыжную прогулку, состариться вместе?»

– Чем бы ты хотела заняться сегодня вечером? – спросил Ларри.

«Я пошла бы с тобой в окружную больницу и попросила, чтобы тебе ампутировали большой палец на ноге или проткнули барабанную перепонку». А вслух Кэтрин ответила:

– Пойдем домой и займемся любовью.

Она действительно жаждала этого.

Прошел месяц. Стрелки часов неумолимо бежали вперед, словно в кошмарной выдумке Кафки, дни превращались в часы, часы в минуты, и наконец наступил ужасный день, последний день Ларри в Вашингтоне. Кэтрин отвезла его в аэропорт. Ларри был разговорчив и весел. Она затихла, помрачнела и чувствовала себя несчастной. Последние минуты прошли в спешке... оформление... торопливый прощальный поцелуй... посадка в самолет, которому предстояло унести от нее Ларри... и взмах руки – знак расставания. Кэтрин стояла на летном поле и смотрела, как, разогнавшись, самолет поднимался в воздух, становился все меньше... меньше... превратился в едва заметную точку в небе... и исчез. Кэтрин целый час простояла, глядя ему вслед. Начало темнеть. Наконец она повернулась, пошла к машине и вернулась домой в пустую квартиру.

В течение года после нападения на Перл-Харбор союзники участвовали в десяти крупных сражениях с японцами на море и в воздухе. Союзные войска выиграли только три из них. Тем не менее две победы из трех – в битвах за атолл Мидуэй и остров Гуадалканал – оказались решающими.

Кэтрин до последней строчки прочитывала газетные сообщения о каждом сражении, а потом обращалась к Уильяму Фрэзеру за дополнительными подробностями. Она ежедневно писала Ларри, но получила от него первое письмо только через два месяца. Оно было волнующим и полным оптимизма. Письмо подверглось строгой цензуре, поэтому Кэтрин не знала, где он и чем занимается. Где бы он ни служил и какие бы задания ни выполнял, она чувствовала, что он, по-видимому, доволен своим положением. В долгие ночные часы, лежа в постели, Кэтрин ломала голову, стараясь понять, что же заставило Ларри отправиться на войну и рисковать жизнью. Нельзя сказать, чтобы он искал смерти. Кэтрин никогда не встречала человека, в котором было бы столько жизни. Наверное, это просто оборотная сторона медали. Жажда жизни в нем так сильна, что может полностью проявиться только в столкновении со смертью.

Кэтрин пообедала с Уильямом Фрэзером. Она знала, что он пытается пойти в армию, но в Белом доме решили, что на своем посту он принесет больше пользы. Фрэзер был страшно огорчен, но ни разу не упомянул об этом. Сидя сейчас за обеденным столом напротив Кэтрин, он спросил:

– Ларри пишет тебе?

– Да, на прошлой неделе я получила от него письмо.

– О чем он написал?

– Судя по его письму, война – это что-то вроде футбольного матча. Мы проиграли первую схватку, а теперь ввели в игру лучшие силы и добиваемся преимущества.

Фрэзер кивнул:

– Это похоже на Ларри.

– Но не похоже на войну, – спокойно заметила Кэтрин. – Война ведь не игра в футбол, Билл. Она унесет миллионы жизней.

– Когда участвуешь в войне, Кэтрин, – мягко возразил он, – лучше, мне кажется, относиться к ней как к футболу.