История первая, в которой мы с Димкой отправляемся в волшебное путешествие

В воздухе витает любовь. Она порхает в загогулинах чугунной ограды, которая поясом верности окольцовывает мохнатый островок парка в центре бесстыже-голых улиц города. Черные прутья арматуры переплетаются друг с другом в страстной феерии застывшего танца.

Острые пики на прутьях имитируют фаллические символы, а кольца секционных труб напоминают символы вагинальные. Создается ощущение, что торчащие мужские органы выстроились в ряд к одному большому женскому… И так секция за секцией.

Любовь светится в глазах сизого голубя, который выпячивает грудь и курлыкает громче трактора «Беларус». Он вытанцовывает перед гладенькой самкой, которая наклевалась рассыпанных семечек и находится в хорошем расположении духа. Возможно, сегодня ему удастся взгромоздить пернатое тело на не менее пернатую плоть.

Любовь также кружится по пруду в виде маленьких пескарей. Темно-серые торпеды скользят в прозрачной воде и игриво задевают друг друга пятнистыми плавниками. Их выпустили в пруд недавно, но уже появляются по вечерам усатые рыбаки, которые стараются наловить котам халявной рыбехи. Пока жителей водоема не поймали, они резвятся и стремятся воспроизвести себя в тысячах мелких икринок.

Любовь видна в каждом порыве ветра, когда раскидистый дуб пытается толстыми сучьями возлечь на тонкую рябинку. Та пока ещё не налилась от смущения красными ягодами, но пытается отбиться от нахала и отчаянно трепещет вытянутыми листочками. Что о них подумает старая береза, которая на другом берегу пруда возмущенно шевелит полуоблетевшими сережками-бруньками?

Любовь витает в воздухе. Больше всего она воплощается в парочке, которая сидит на полускрытой от посторонних глаз скамеечке. Молодой человек увлеченно шарит под моим розовым топиком, а я запрокинула голову назад и подставляю нежную шейку жарким поцелуям. Мои чуть тронутые загаром руки поглаживают мускулистую спину парня.

– Дима, не надо, увидят же, – срывается с моих губ, когда я в очередной раз отодвигаю настойчивую руку от коленок.

Димка не сдается (любовь же витает в воздухе) и время от времени вытаскивает руку из-под розовой ткани топика, чтобы вновь попытаться запустить под черную ткань юбки. Опыт ему подсказывает, что рано или поздно, но мне надоест отталкивать ищущие пальцы.

Надо быть настойчивей. Не отступать и не сдаваться! Щупать и целовать!

– Постыдились бы! Посреди бела дня таким развратом заниматься, – слышится за нашими спинами пронзительный женский голос.

– Стыдно, мать, очень стыдно, – не оборачивается Димка. – Но знала бы ты – как сладко-о-о.

Я чуть приподнимаю ресницы и сквозь тонкую щель поглядываю на возмущенную пару. Благообразная матрона, из тех, кого боятся обвешивать на рынке даже бесстрашные армяне, и сухонький мужичок, из тех, кто трется возле метро и сшибает мелочь «на проезд». Сейчас лицо дамы краснеет запрещающим сигналом светофора, и она набирает в мощную грудь воздух, чтобы разразиться гневной тирадой. Надо что-то предпринимать.

– Тетенька, вы не ругайтесь. Хотите, мы поменяемся с вами местами. Вы постоите с Димочкой, а ваш муж займет его место, – я демонстрирую, что будет, если вовремя посещать стоматолога и отбеливать зубы.

– Да я… Да ты… – воздух мешает даме правильно сформулировать мысли.

Могучую грудь распирает, ещё чуть-чуть и произойдет взрыв. Чтобы этого не случилось, она выпускает воздух прочь. Он выходит с таким громким рычанием-курлыканием, что голубь недоуменно оглядывается – кто ещё претендует на его даму сердца?

– Жозефина, а что? Девчонка дело говорит – пусть парнишка постоит, ноги разомнет. Они у него затекли, наверное, – тонким голоском соглашается спутник матроны.

– Карл, ты что? Неужели ты хочешь на место этого нахального сопляка? Чего ты так радостно киваешь, Карл? – последнее предложение женщина говорит замогильным голосом.

– Ой, ты не то подумала, Жозефиночка. Это у меня от негодования приступ Паркинсона случился. Сейчас должен прекратиться. Вот, видишь, уже не киваю. Главное – глубоко дышать. А тебе тоже не надо волноваться, Жозефиночка, у тебя же давление, – лепечет порядком струхнувший мужичок.

Димкины глаза осматривают стоящих, не находят ничего интересного и возвращаются к более интересному зрелищу, где под топиком вызывающе торчат возбужденные бугорки.

Мой молодой человек – студент, поэтому вечно голоден и сейчас мои прелести напоминают ему налитые соком яблоки Антоновки, на которые положили небольшие ягоды земляники и накрыли всё это розовым полотенцем. Димка даже сглатывает подкатившую слюну.

– О моем давлении он вспомнил... Так и скажи, что хотел бы оказаться на месте этого бесстыжего мальчишки и пошарить под розовой тряпочкой. Что ты снова киваешь?! – повышает голос матрона.

– Да нет, моё солнышко. Я же опять от негодования, – бормочет мужичок, подобострастно поглядывая на свою благоверную.

– Да? Ну, смотри у меня! – хмурит брови «Жозефиночка».

– Точно, Карл, посмотри у неё, а то туда походу давно никто не заглядывал, – вырывается у Димки. – Наверняка всё уже мхом поросло и ржавчиной покрылось.

Пескари в пруду застывают от такой наглости. Дуб забывает о домогательствах к рябине и топорщит в ужасе желуди. Береза сочувственно поскрипывает. Лишь бесчувственный голубь продолжает попытки соблазнить самочку. А Димка легонько щипает меня за сосок, отчего я притворно ойкаю и бью его по плечу.

– Ну знаете ли, молодой человек… Я так это дело не оставлю… Мало того, что совокупляются здесь посреди бела дня, так ещё и оскорбляют… Нет! Я сейчас полицию вызову! Я за оскорбление привлеку! Я…

– Пойдем, Жозефиночка! Не обращай внимания на этих наглецов. Я уже так унизил взглядом этого хама, что он теперь не скоро опомнится, – подталкивает под пухлый локоток более здравомыслящий Карл. – А вам, молодой человек, должно быть стыдно за свое поведение. Нет-нет, не вставайте – сидите и думайте о своём скверном поведении. Пойдем, Жозефиночка от этих нехороших людей. Ну не мешкай же!

Ну да, сейчас молодежь такая пошла, что не только обругать могут, но ещё и поколотить. И почему-то бить всегда предпочитают мужчин, хотя Карл здесь совершенно не причем. Ему явно понравилось мое предложение. Правда, он даже под пытками в этом не признается – ему ещё жить с Жозефиной, жить долго и счастливо.

Жена продолжает что-то высказывать мужу, тот снова словил приступ Паркинсона и кивает в такт раздраженным словам. Они удаляются, причем мужчина торопится покинуть это прибежище греха гораздо быстрее своей супруги.

Голубь хмыкает в сторону уходящих людей и снова возвращается к ухаживанию. Его спутница явно намекает, что не прочь прижаться к земле. Мы тоже решаем не терять время. Снова слюнявится моя шея, снова оглаживаются его плечи. Дыхание у нас шумное, словно в кустах не влюбленная парочка ласкает друг друга, а раздувают огонь кузнечные меха.

– А ну пошли отсюдава! Вот я вас! – раздается скрипучий голос, и я вздрагиваю от неожиданности.

1.2

Голубь и голубка много повидали в своей короткой жизни, поэтому сразу же взлетают с места. Удар суковатой трости приходится по асфальту и оставляет на горячем покрытии небольшое углубление.

Голубь сглатывает, когда представляет на месте асфальта свою маленькую головку. Увы, испуганная подруга стартовала с такой скоростью, что угнаться за ней не представляется возможным. Романтическое настроение выветривается вместе со свистящим в ушах ветром и голубь решает вернуться назад, чтобы отомстить обидчику за разрушенную ячейку голубиного сообщества.

– Вот же поганцы какие, а? Ить прямо на дорожке тыры-пыриться удумали! Эх, ни стыда, ни совести! Начистил бы им клювы, да где теперь споймать-то? О, молодежь, а вы чего в кустиках притаилися? Деньги штоль считаете?