В доме холодно, а у нее не осталось бумаги для растопки. Она уже сожгла все до последнего клочка, даже салфетки и бумажные полотенца.

Анна садится в машину и едет в Бей-Робертс, расположенный в пятнадцати минутах езды от ее дома. Она минует магазин запчастей, заправку, магазин электроники, автомобильный дилерский центр, два больших молла с продуктовыми магазинами, сетевую аптеку, ресторанчики быстрого обслуживания и мелкие магазинчики, торгующие снегоходами, цепными пилами, одеждой, компьютерами и цветами.

Она заруливает на следующую заправку и наливает полный бак. Затем заходит внутрь, чтобы купить стопку газет.

— Вам будет что почитать, — говорит ей молоденькая девушка в форменной рубашке за кассой.

— Мне для растопки.

Девушка отводит взгляд.

— Если хотите, у меня тут есть вчерашние. Мы только обрываем число.

— Здорово. Спасибо большое.

Девушка наклоняется и достает пачку нераспроданных газет.

Анна возвращает сегодняшние на стойку. По пути она замечает на другом конце просторной комнаты прилавок с молоком и соком и, подойдя к нему, уже тянется к обезжиренному молоку, но внезапно понимает, что ей теперь надо пить цельное молоко. Она берет пакет, бутылку сока и дюжину яиц. Анна смотрит на упаковку сырокопченой колбасы внарезку: она не ела ее много лет. Запах жарящейся на сковороде колбасы заполняет ей ноздри. Ее мама жарила ей яичницу с колбасой. Анна забирает упаковку колбасы, нарезанной толстыми ломтями, и несет все вместе к кассе.

Девушка берет с нее деньги за бензин и продукты и засовывает газеты в пластиковый пакет. Их она в счет не включает.

— Большое спасибо.

— Пожалуйста. — Девушка улыбается. — Похолодало.

— Да, прямо мороз.

Анна несет сумки к машине.

По дороге ее взгляд останавливается на цветочном магазине, но она проходит мимо. Ей сейчас не по силам стоять среди цветов, притворяясь, что все у нее в жизни хорошо, и покупать себе розы.

Перед ней на светофоре остановился грузовичок, разбрасывающий на дорогу соль, с голубым проблесковым маячком. У Анны в памяти всплыл текст присланных из суда документов. Сама мысль, что ей придется отстаивать свое право на рождение ребенка в суде, представляется ей совершенно нелепой. Какой адвокат в наше время согласится взяться за такое дело?

Анна едет за грузовичком по Ширстоун-Лайн, держась подальше от разлетающейся во все стороны соли, и радуется, что дальше она поедет по чистым дорогам.

Когда Анна подъезжает к дому, выясняется, что проехала снегоуборочная машина и намела сугроб, который мешает съехать с дороги. Анна решает преодолеть его с разгону. Она жмет педаль газа и поворачивает — слышно, как снег скребет по днищу машины. Звук так пугает ее, что она совершает ошибку — резко останавливается. Теперь надо попробовать сдать задом: Анна оборачивается через плечо и дает газу. Шины буксуют.

— Этого еще не хватало.

Она пробует проехать вперед. Шины пронзительно визжат. Анна быстро переключается с переднего хода на задний и снова на передний, пытаясь раскачать машину. Ей кажется, что если действовать быстро, то у нее получится освободиться, но машина не двигается с места. Анна не перестает крутить колеса, надеясь, что им удастся обрести сцепление с дорогой.

В конце концов Анна вспоминает о лопате, оставленной рядом с дверью, и вылезает из машины. Она забирает сумки с собой, чтобы занести их в дом. Задняя половина машины так и осталась на дороге. Ей не хочется, чтобы кто-нибудь видел, в какое дурацкое положение она попала, а с другой стороны, ну и пусть!

На дорожке она замечает на свежем снегу следы, ведущие к двери. Это следы сапог. Больших сапог. Она пытается вспомнить, какой у Кевина размер обуви. Она однажды ходила с ним покупать ему кроссовки. При воспоминании о том, как она старалась сделать ему что-то приятное, Анна фыркает от отвращения. У Кевина девятый размер, а эти сапоги, похоже, больше.

Подойдя к двери, она видит отпечатки сапог на пороге. Один ведет туда, и несколько других оттуда. Анна ставит сумки на снег. Она пробует открыть дверь — ручка поворачивается. Может, она по рассеянности забыла запереть дом? Но нет, Анна хорошо помнит, как боролась с ключом, — он поворачивался с трудом, его заедало. Но может, это воспоминания предыдущего дня? Ей хочется вернуться к машине, запереться в ней и ждать, что будет дальше. Тут Анна замечает рукоять лопаты рядом с дверью. Она медленно поворачивает ручку и опасливо открывает дверь.

Замерев, Анна задерживает дыхание и прислушивается. Ни звука. Она дотягивается до лопаты и, зажав сумки в одной руке, тихо заходит в дом. Осторожным движением она прикрывает за собой дверь. У нее возникает желание выкрикнуть: «Кто здесь?» В конце концов она так и делает.

В ответ ни звука, ни шороха.

Она идет вдоль кучек нерастаявшего снега, оставленного рифлеными подошвами сапог. Следы ведут на кухню. Она напрягает зрение, чтобы осмотреться, прежде чем заходить. Ее руки угрожающе сжимают лопату. Анна ожидает увидеть стоящего там человека. Он вот-вот выпрыгнет из укрытия. Это не сам Кевин, а кто-то, кого он к ней подослал. Возможно ли такое? Ее воображение рисует невероятные картины. Нет, Кевин не станет рисковать своей репутацией. Но послал же он эту повестку. Или, может, это не официальные бумаги, а подделка, и Кевин просто пытается таким образом ее запугать? Ведь она даже не знает, что он за человек. Реакция Кевина на ее беременность показала, что он стократ ничтожней того, кем казался ей вначале.

Кухня пуста. Следы сапог ведут к холодильнику. Нелепая повестка по-прежнему лежит на столе. Анна ставит сумки на стол, рядом с розой, которой полагалась быть засохшей, но она стояла свежая, будто ожившая. Это заходил агент по продаже недвижимости — принес розу, а потом угостился тортом. В деревне люди запросто заходят друг другу в гости. Тут это в порядке вещей. Не стоит обращать внимания.

Анна опирает черешок лопаты о стену и заглядывает в холодильник, чтобы проверить свою догадку про торт. На верхней полке лежит прозрачный полиэтиленовый пакет. Он немного запотел, но лежащий в нем предмет длиной около фута был виден довольно отчетливо: коричневая, как будто разлагающаяся кожа, четыре крошечных конечности, измазанные следами крови, узкий лиловатый торс со слабо просвечивающими венами.

У Анны перехватило дыхание, как будто ее ударили под дых. Сердце в панике колотилось. Живот крутило и выворачивало. Если это человеческое существо, то уродство — следствие порока развития.

Но все же умом она понимает, что, скорее всего, это какое-то животное, с которого сняли шкуру. Слюна заливает ей рот. Анна давится рвотой и захлопывает дверь. Потом поворачивается к раковине и наклоняется, сжимая холодную сталь. Она тяжело дышит. Тошнота проходит, но у нее возникает чувство, что кто-то стоит у нее за спиной. Она оборачивается и видит стол, на котором лежат сумки с продуктами и газетами. Роза надломлена. Это она неосторожно сломала ее, когда клала сумки?

В дверь стучат. Анна конвульсивно вздрагивает, из горла вырывается непроизвольный всхлип.

Она кидается к окну, чтобы посмотреть на подъезд к дому, но из кухни его плохо видно. Снова раздается стук, старая деревянная дверь ходит ходуном, стекло в середине дребезжит. Анна идет открывать, на ходу окидывая быстрым взглядом прихожую. На улице стоит какой-то мужчина. Его видно в профиль. На голове у него бейсбольная кепка, щеки и подбородок покрыты щетиной недельной давности. Он поворачивается к двери, и Анна понимает, что он ее заметил. Она снова вздрагивает, но сдерживается и заставляет себя идти вперед, как будто у нее и в мыслях не было прятаться.

Открыв дверь, она видит пикап со снегоочистителем, оставленный на холостом ходу рядом с дорогой. В нескольких шагах от мужчины на снегу лежит маленькая рыжеволосая девочка в розовом комбинезоне, розовых варежках и такой же розовой вязаной шапочке. Она энергично шевелит руками и ногами — делает «снежного ангела».