Он заливается смехом, и у него под глазами собираются морщинки.

— Ты говоришь так чопорно. Я словно общаюсь с человеком из прошлого века или типа того.

Я вздрагиваю, и краска стыда заливает мои щеки.

— Извини, я…

— Эй, — успокаивающе произносит он и наконец ложится. — Это не плохо, не надо извиняться. Просто… по-другому. В хорошем смысле.

— Другие парни не разделяют твоих взглядов.

— Ага, ну что ж, тогда они идиоты.

— Тео это тоже не раздражает, — улыбаюсь я. — В этом плане он относится ко мне очень лояльно.

— Правда? Это хорошо.

Я переворачиваюсь на живот и смотрю Ранику в глаза. Он так близко, его рука касается моей талии, а грудь при дыхании заметно вздымается и опускается.

— Ну что, давай начнем, учитель.

Раник долго молчит, но затем тяжело вздыхает и тоже переворачивается на живот.

— Как понимаешь, постельные разговорчики происходят после секса.

— Ну разумеется, — поддакиваю я.

— В основном это пустая болтовня, например, о детстве или о работе. Ну, Тео, скорее всего, будет говорить об этом. Стандартная практика для типичного белого парня.

— А о чем бы ты говорил?

Раник сверкает своей очаровательной кривой улыбкой.

— С тобой? Блин, о чем-нибудь веселом. Что бы тебя рассмешило. Вроде моего приключения с попугаем, случая со стремянкой или истории о старике с семью сотнями ямса.

— Семью сотнями? — округлив глаза, переспросила я.

— О да. Они с женой сложили все в грузовик, чтобы продать на ближайшем фермерском рынке, и он уехал. Продав весь ямс, он на радостях помчался домой рассказать об этом жене. Но, обыскав кругом, так ее и не нашел.

Меня охватывает негодование. Раник наклоняется ближе, и я чувствую запах его лосьона после бритья, вижу в пылающих глазах крошечные золотистые крапинки, похожие на звездную пыль.

— Он вызвал полицию, и они объявили ее в розыск. Шли месяцы, и однажды она просто появилась на пороге.

— Что?

— Да! И старик говорит: «Дорогая, ты где была?» А жена ему: «Ты закопал меня в ямсе при погрузке! А затем продал Доку Грейсону на рынке, идиот!» Тогда он спрашивает: «Почему ты не вернулась раньше?» Она в ответ: «Мне пришлось ждать, пока он сперва израсходует весь мешок ямса, старый дурень!»

Раник лопается от смеха. История не смешная и, очевидно, понятна только тем, кто жил в деревне, но его реакция до нелепости заразительна, так что я тоже начинаю хихикать.

— Значит, люди просто… травят анекдоты после секса? — спрашиваю я, когда мы оба успокаиваемся.

Раник пожимает плечами.

— У меня все не так. На разговоры обычно нет времени. Девушки либо быстро сбегают, либо выгоняют меня.

— Я слышала совершенно другое, — признаюсь я. — Говорят, ты их выгоняешь. Под дождь.

Он удивляется.

— Что? Чушь собачья! Я никогда никого не выгонял из своей постели, тем более под дождь. Клянусь. Спроси Трента или других ребят. Я бы ни за что так не поступил.

Заглядываю ему в глаза и понимаю, что он не врет.

— Слухи — зло, — подвожу итог я.

— Те, что о тебе, тоже не очень хорошие.

— О, правда? Поделись.

— Они не стоят того, чтобы их повторять, — недовольно бормочет он. — К тому же на самом деле никто в них не верит.

— Почему?

— Потому что никто тебя не знает. Слухи — это полуправда, понимаешь? Их обычно распускают люди, которые тебя знают и хотят навредить. С тобой никто близко не дружит — черт, да даже не враждует, — поэтому сложно придумать толковый слух, чтобы сыграть себе на руку.

— У меня есть подруга, Шарлотта, — возражаю я. — Но она бы никогда не стала сплетничать обо мне.

— Шарлотта? Девушка с кудряшками?

— Да. Мы знакомы со школы.

— Мы с Трентом знакомы с детского сада, — кивает Раник. — Хорошо иметь надежного друга детства. Это значит, что ты не робот.

Я хмурюсь, и он тут же идет на попятную.

— Черт, прости, принцесса. Забыл, что тебе не нравится это прозвище.

Я опускаю взгляд на подушку, на ней уже образовались мокрые пятна от моих волос.

— Меня так называли одноклассники, — не спеша произношу я. — Ты говоришь, как робот. Почему бы тебе не спросить у роботессы? Возьми в команду роботессу, она сделает всю работу. Она бесчувственная, как робот. Бессердечный робот. Стервозная роботесса. — Улыбаюсь Ранику. — Наверное, в каком-то смысле они были правы.

— В каком это? Все это полная хрень. Они просто завидовали твоему уму и выдержке. Ты не бесчувственная и не бессердечная.

— Я плохо к тебе относилась.

Он вздергивает плечами.

— Мне хватает любезностей от других девушек.

От этих слов у меня почему-то сводит желудок, но я нахожу силы продолжить разговор.

— Ты пытался обучить меня, а я все воспринимала в штыки. Наверное, тяжело работать с таким учеником. Думаю, мне просто страшно. Я боюсь, что не справлюсь с обучением и облажаюсь. Боюсь, что упущу единственный шанс быть с Тео, вот и срывалась на тебе. Прости, пожалуйста.

— Я тоже должен извиниться. — Он ерошит свои темные волосы. — За прошлую ночь. Не следовало утаскивать тебя с танцпола вот так. Это было не по-джентельменски.

— Значит, обычно ты стараешься вести себя как джентльмен? — ухмыляюсь я.

— Конечно! Может, я и задиристый болван, но уж точно не мудак. Ненавижу мудаков.

— Ты им и не был. Мне понравилось тусоваться с твоими друзьями в том клубе. — Мое сердце пропускает удар, и лицо заливается краской. — И понравилось танцевать с тобой…

Я поворачиваюсь к Ранику, и внезапно он приникает к моим губам в поцелуе. Робком и легком как перышко — моем самом первом. Глаза сами по себе закрываются. Раник накрывает мою щеку шершавой ладонью и большим пальцем поглаживает подбородок. Он такой нежный. Меня пронзает незнакомое чувство, словно удар тока от катушки Теслы, и стрелой спускается по позвоночнику. Но длится это всего секунду, потому что Раник быстро отстраняется.

— У-урок, — облизнув губы, сдавленно произносит он. — Это был урок. Черт, я даже не… Проклятье!

Раник закрывает лицо руками и весь напрягается от ярости.

— В чем дело? Неужели я настолько плоха? — спрашиваю его.

Он смотрит на меня сквозь пальцы, в его золотисто-зеленых глазах столько стыда.

— Нет-нет, ты была великолепна! Черт, э-э, просто… это ведь был твой первый поцелуй. И я его украл. Наверняка ты хотела, чтобы на моем месте был Тео. Прости. Мне ужасно жаль, я ни фига не подумал. Взял и сделал. Я никогда не думаю, прежде чем что-то сделать, и в итоге вечно все порчу!

Он садится и бьет кулаком по подушке.

— Не кори себя, — кладу руку ему на плечо. — Я не придаю особого значения первому поцелую. Мне всегда казалось странным, что другие девушки так на нем зациклены. К тому же я бы предпочла быть опытной, когда поцелую Тео. Лучше произвести на него впечатление, чем подарить неловкий первый поцелуй.

Стыд в его глазах потихоньку рассеивается, как темная туча над головой. Раник с серьезным лицом распрямляет плечи и вытягивается на кровати. Руки и ноги у него длинные, как у лежащего льва. Татуировки скручиваются и изгибаются на напряженных мышцах.

— Верно. Так, значит, поцелуи. Это у нас был легкий поцелуй, не дружеский. Друзья целуются в щеки, — он быстро чмокает меня в щеку для наглядности, — но и не страстный. Скорее, что-то между. Назовем его «поцелуй парочки».

— Было приятно, — улыбаюсь я.

Раник вспыхивает, но силой воли держит марку.

— Я рад. Боялся, что ты меня за это возненавидишь.

— Глупо ненавидеть тебя за уроки, — прагматично отвечаю я. — Ты меня обучаешь, а практика — отличный способ усвоить материал.

— Значит, я могу поцеловать тебя снова — прямо сейчас, — и ты не станешь возражать?

— Да. Пока будешь инструктировать.

Его ухмылка вдруг становится хитрой, буквально дьявольской. Раник медленно наклоняется, глядя на мои губы, и замирает в паре сантиметров от них. Я могу сосчитать каждую темную ресничку, каждую мимическую морщинку на его лице. Дыхание у него мятное и горячее, а шея ужасно сексуально напряжена. Он приоткрывает губы, и я резко подаюсь вперед. Раник тут же отстраняется и тихонько посмеивается.