— Итак, кто эта счастливица? — спрашивает Барбара, подперев кулаком подбородок.

— Счастливица? — усмехаюсь я и делаю еще глоток. — Скорее несчастная.

Барбара терпеливо молчит, давая мне возможность высказаться.

— Я постоянно выношу ей мозг, — признаюсь я, проводя пальцем по краю стакана.

— Почему?

— Потому что она делает со мной то же самое.

Барбара выгибает тонкую нарисованную бровь.

— Вот как? И кто же эта коварная шалунья?

Во мне вскипает злость, когда она называет так Элис, но затем я понимаю, как это глупо.

— Она не коварная. То есть да, она умная, но не из тех, кто обманывает. Хотя она… она чертовски горячая шалунья.

Барбара улыбается.

— Ах, так это она. Та девушка, которую ты привел на день рождения. Элис.

Я хмыкаю, и Барбара воспринимает это как «да».

— Значит, она выносит тебе мозг?

— Нет. Не специально, ясно? Она просто сводит меня с ума тем… какая есть, — на выдохе произношу я.

— Тебя к ней тянет.

Красноречиво смотрю ей в глаза.

— Но, если не ошибаюсь, она вроде влюблена в другого, да? А ты помогаешь его добиться.

— Вот почему все так хреново.

— Ох, сладенький, — вздыхает Барбара. — Если она так тебе нравится, признайся ей.

— И что, все разрушить? Барб, если я ей признаюсь, она взбесится и кончит со мной общаться. Не то чтобы она со мной кончала, в этом-то и проблема…

Барбара бросает на меня укоризненный взгляд.

— Тебе нравится эта девочка не только из-за вагины, верно?

— Господи, да! — всплескиваю я руками. — Нет, я бы с удовольствием занялся с ней сексом, если бы она захотела, но Элис никогда не захочет парня вроде меня. Меня это не задевает, то есть задевает, просто… — Нахмурившись, кручу в руках стакан. — Просто… я хочу, чтобы она была счастлива. Она этого заслуживает. И даже если не со мной, то пусть будет с тем, кто ей нравится. Я сделаю все, лишь бы она была счастлива, и точка. Вот и все.

Барбара накрывает ладонью мою руку.

— Ох, мой милый Раник.

— Не смей меня жалеть, — буркаю в ответ, отдергивая руку.

— Нет, конечно, нет. Ты замечательный мальчик, и этой девочке очень повезло, что ты так о ней заботишься. Только не забывай, что тоже заслуживаешь счастья, ладно? И даже если это поставит под угрозу вашу дружбу, лучше признаться ей в своих чувствах. Пока не поздно.

Ничего не отвечаю. Барбара какое-то время протирает бокалы, а затем все же нарушает молчание:

— А почему ты вообще согласился помочь ей с этим мальчиком?

Пожимаю плечами и допиваю коньяк.

— Она обещала помочь мне с учебой. Точнее, выполнять все за меня. Я заваливал все предметы, вот и согласился.

— И теперь у тебя с учебой порядок.

— Ну да. Теперь у меня средний балл четыре, благодаря ее усердной работе.

— Уверена, она уже почти набралась смелости, чтобы пригласить на свидание своего возлюбленного, благодаря твоей усердной работе.

Желудок скручивает в узел, а коньяк жжет его изнутри.

— Скорее всего.

— Ты пришел сюда в ужасном состоянии, — произносит Барбара, медленно протирая очередной бокал. — С кучей синяков и вывихнутой рукой. Никогда прежде подобного не видела, даже при работе с буйными клиентами. Тебя избили до полусмерти, затем ты сбежал. Вот и все, что мы знали.

Ее слова бередят старые раны. Барбара с грустной усмешкой наливает себе газированной воды и медленно пьет, глядя на меня поверх стакана, а затем продолжает:

— Я дала тебе жилье и работу, потому что когда-то давно была тобой. Меня избили за то, кем я была, и я тоже сбежала. Но мне никто не предоставил ночлег в подсобке своего клуба. И мне приходилось делать ужасные вещи, чтобы заработать на жизнь. Я занималась этим годами. А ты? Ты сразу собрался с силами, подал документы в Маунтфорд и поступил.

— Удача, — хмыкаю в ответ, и Барбара шлепает меня своей тряпкой.

— Тяжелый труд, не забывай об этом.

Невольно улыбаюсь. Барбара всегда умеет поднять мне настроение. Это ее дар.

— Ладно. Я об этом подумаю. О том, чтобы ей признаться. Но не сейчас, пока рано.

Барбара кивает.

— Понимаю. Не торопись. Но и не затягивай, понял?

Я встаю и ухожу из бара, похохатывая над комичностью ситуации — Раник Мейсон старается подобрать удобный момент с девушкой.

В кого, черт возьми, меня превратила Элис?

Глава восьмая

Элис

Свет и любовь дарует солнце розе,

Что жаждет дотянуться до него,

Что молит об одном прикосновеньи,

Хоть корни в земле глубоко.

Садовника однажды вопрошает

О помощи та роза, ну а он

Безропотно себя обязывает

Отрезать корни быстро и с концом.

Проходят дни, и к солнцу она ближе,

Уже вкушает лакомство любви…

Садовник же становится все тише,

Смотря на сад, угасший без звезды.

Отложив ручку, смотрю на стихотворение. Кто есть кто? Тео — солнце, я — роза, а садовником может быть только… Раник?

Качаю головой. Нет, он не способен на тонкие чувства. Ведь он такой грубиян.

— Что ты там пише-е-ешь? — поет Шарлотта, заглядывая мне за плечо. Быстро закрываю фиолетовую тетрадку и запираю ее на замок.

— Ничего! Просто стихотворение для урока английского… Эй, разве у тебя нет свидания, на которое нужно собираться?

Шарлотта пренебрежительно отмахивается от меня.

— О, перестань. Ты не сможешь разжечь в парне предвкушение, если не опоздаешь хотя бы на десять минут.

Хмурюсь.

— Зачем нужно разжигать в парне предвкушение?

— Чтобы он захотел тебя еще больше, — объясняет, подмигивая, она. — Помаринуй его немного, и капитуляция будет сладкой как никогда.

Я морщусь.

— Детский сад.

— Для тебя, может, и так, — вздыхает Шарлотта. — Ты просто не понимаешь парней.

Смеюсь.

— Ты права, не понимаю. Но я учусь. Мало-помалу.

— Да? — Ее глаза загораются. — Скажи на милость, как? В твоей жизни появился кто-то особенный? Чье имя начинается на Т-Е-О и заканчивается на Красавчик?

— Очень смешно, — тяну я. — Он знает о моих чувствах столько же, сколько и человечество о жизни за пределами Солнечной системы.

— Тебе надо поднажать, — фыркает Шарлотта, стоя перед зеркалом и в последний раз обновляя помаду. — Они с Грейс становятся все ближе и ближе, им вместе так хорошо… — Она вдруг разворачивается с озорным блеском в глазах. — Хочешь, устрою ей саботаж? В школе у меня очень хорошо получалось заставлять девчонок полнеть, давая им по утрам свои свежеиспеченные пончики…

— Ты умеешь печь?

— Это своего рода семейный бизнес.

— Порыв, который стоит за твоей угрозой, очень трогателен, — вздыхаю я, — но нет, оставь их в покое. Я сделаю все по-своему.

— Оке-ей, — поет Шарлотта. — Но, чтобы ты знала, твой способ намного менее динамичный.

— Ну, извини, я не ты, не могу быстро брать парней в оборот, — огрызаюсь я, смотрю на Шарлотту и, видя, что мои слова задели ее, сразу жалею о сказанном. — Прости, просто я…

Шарлотта сдержанно улыбается и обнимает меня.

— Эй, не бери в голову. Я знаю, как это тяжело для тебя. Просто делай все, что в твоих силах. Единственное, чего я хочу — это видеть тебя счастливой, очень счастливой. Вот и все. И я верю, что отношения с Тео принесут тебе счастье.

У нее кармане гудит телефон, и она достает его.

— Вот черт! Наш столик для ужина был зарезервирован на семь, а не на восемь! Проклятье, я заставила его ждать целую вечность. Увидимся позже, ладно? Не жди меня и ложись спать!

Она хватает куртку и выскакивает за дверь, оставив меня в тихой и пустой комнате наедине с переполненным уведомлениями телефоном. Я знаю, что там. Семь пропущенных звонков от мамы. Так часто за один день она звонила мне лишь один раз, в старшей школе, когда учитель по химии по ошибке влепил мне четверку. Мама тогда была вне себя от ярости, и это настолько запало мне в память, что, увидев пропущенные звонки от нее в этот раз, я решила потянуть время, занявшись написанием стихов, выполнением домашки Раника и другими делами — лишь бы дать себе оправдание не перезванивать маме тотчас.