Слово «умирает» звучало до крайности зловеще. Сам Клайв предпочитал эпитет «опустошенная». Ведь так приятно осознавать, что наедине с ним Анхела опустошенной никогда не выглядит!

Однако миссис Риджмонт восхищалась женщиной на картине лишь до того, как узнала, что Анхела переселилась к ее сыну. С тех самых пор гордая аристократка видела в ней женщину, готовую бесстыдно выставлять себя напоказ перед жадной до сенсации толпой. Бедный мальчик просто-таки одержим и картиной, и натурщицей; и мысль эта причиняла матери Клайва немалую боль. Тем более, что это «временное помешательство» грозило затянуться надолго. Надо думать, его решение возглавить именно испанский филиал корпорации Риджмонтов, принятое год назад, имеет самое прямое отношение к коварной соблазнительнице!

Клайв тяжко вздохнул. Да уж, те чувства, что будит в нем Анхела, обладают редкой долговечностью. Женщина неодолимо влечет его, а картина завораживает…

А теперь вот Бенавенте недвусмысленно дал понять, что существует еще одна картина, во всем подобная этой. Что бы это значило? Неужто Бенавенте предпринял очередную попытку сублимировать свою любовь-манию к Анхеле посредством кисти и красок? И новая картина расскажет миру что-то такое, о чем он, Клайв, предпочитает не знать?

Господь свидетель, ему совершенно не хочется выяснять истину… а придется! Клайв отдал бы все на свете, чтобы отказаться от приглашения на частный просмотр… да только ничего не выйдет!

Он и помыслить не в силах о том, чтобы потерять Анхелу… тогда откуда же это зловещее предчувствие, что разлуки не избежать? Либо сам он совершит какую-нибудь непоправимую глупость, либо вмешаются внешние силы — в лице Бенавенте, или матери, или больного отца!

Виски разом утратило вкус и крепость. А картина — свое обаяние. Клайву требовалась живая женщина. Та самая, которую он только что обидел ни за что ни про что, самоутверждаясь за счет ее гордости.

Надо думать, Анхела уже в постели… теплая, покорная, любящая. Улыбнувшись про себя, Клайв запер за собою дверь и, почти не пошатываясь, направился прямиком в спальню.

Свет в комнате не горел. У дальней стены смутным пятном белела кровать. Стараясь ступать как можно тише, Клайв вошел в ванную, по-быстрому принял душ, избавляясь от запаха виски, и поспешил обратно в спальню.

Он надеялся застать Анхелу врасплох, разбудить ее поцелуями в самые сокровенные, самые интимные, известные лишь ему места. Разумеется, она будет дуться… но он с этим как-нибудь справится. Наверняка, она станет отбиваться… А ему придется слегка поунижаться, ведь она этого заслуживает… прежде чем с головой окунуться в величайшее из наслаждений, сужденное мужчине и женщине.

Клайв остановился как вкопанный. Тщательно заправленная кровать была пуста.

По спине его пробежал тревожный холодок. Клайв стремительно развернулся, зорко вглядываясь в темноту в поисках призрачной фигурки: возможно, она свернулась калачиком в кресле или стоит у окна?

Но Анхелы в комнате не было. Сердце его учащенно забилось. Она не посмеет, отчаянно повторял про себя Клайв. Она же не могла потихоньку одеться и уйти, пока он заливал спиртным свои горести, — или могла?

Но ведь где-то на заднем плане маячит треклятый Бенавенте! Клайв в панике выбежал в коридор, не зная, что теперь делать, куда податься. В довершение «удовольствия» ноги сделались точно ватные.

Это все виски, утешал себя Клайв. И все равно… он ей шею свернет, как только отыщет, чтобы впредь не пугала его до полусмерти! И, кое-как взяв себя в руки, он начал обход дома, заглядывая в каждую комнату в поисках беглянки. И, наконец, оказался у запертой двери. Двери, ведущей в одну из гостевых спален.

Клайв облегченно перевел дух — а в следующий миг нахлынула слепая ярость. Напрочь позабыв о собственных прегрешениях, он принялся колотить в дверь кулаками.

— Если не откроешь, я ее выломаю! — громко пригрозил он. И с удвоенной силой атаковал ни в чем не повинное дерево.

Дверь распахнулась.

Анхела отступила на шаг, давая ему войти. Густые черные волосы волной окутывали ее плечи, и все его тело сей же миг требовательно откликнулось на окружающую ее ауру безотчетного сладострастия. Огненно-красный пеньюар лежал на полу грудой переливчатого шелка.

— Не смей запираться от меня в моем доме! — рявкнул Клайв, делая шаг вперед.

— Мне нечего тебе сказать, — проговорила она ледяным тоном.

И Клайв напрочь позабыл о первоначальном своем намерении молить о прощении. На смену благим помыслам пришло куда более отрадное желание напомнить ей, кто тут главный.

Анхела уже собиралась снова улечься в постель. Одним прыжком Клайв оказался рядом — и подхватил ее на руки. Молодая женщина протестующе вскрикнула, но Риджмонт-младший не обратил внимания ни на негодующий возглас, ни на отчаянные попытки высвободиться. Не говоря ни слова, стиснув зубы, он понес ее прочь из комнаты — в свою собственную спальню.

— Как ты примитивен — при всем твоем внешнем лоске! — с отвращением выкрикнула она.

Клайв застыл точно вкопанный и припал к ее губам с поцелуем, таким яростным и жарким, что, к тому времени, как он отстранился, молодая женщина едва не задохнулась.

— По-твоему, это достаточно примитивно? — осведомился он, нимало не оскорбленный упреком. Собственно говоря, весь сценарий пришелся Клайву весьма по душе: он и впрямь ощущал себя распаленным первобытным охотником.

Клайв пинком — очень примитивным пинком! — закрыл за собою дверь. Вот и постель. Он швырнул свою ношу на бледно-голубое покрывало и рухнул на нее — самым что ни на есть примитивным способом притиснув молодую женщину к кровати.

Темно-фиолетовые глаза полыхали гневом. Иссиня-черные пряди рассыпались по подушке, крепко сжатые кулачки отчаянно молотили его по спине, не нанося, впрочем, ощутимого ущерба.

— Пошел прочь! — бушевала она. — Ты… ты просто грубиян… и от тебя пахнет виски!

— А от тебя — шампанским и женщиной… моей женщиной! — прорычал Клайв, наслаждаясь этой новой, незнакомой прежде ролью, позволяющей ему редкое удовольствие безраздельно подчинять и властвовать.

Ее упругие соски уперлись ему в грудь, нежные бедра упоительно изгибались под его натиском. Чувствуя его нарастающее возбуждение, Анхела отчаянно вырывалась, а он лишь смотрел на нее, насмешливо изогнув брови и словно спрашивая: а кто виноват?

Запоздало осознав, что от кулачков толку никакого, Анхела перешла к иному оружию:

— Бенавенте был абсолютно прав насчет тебя, — негодующе выкрикнула она. — Ты просто… просто…

Клайв оборвал фразу на полуслове яростным поцелуем. В его постели Бенавенте обсуждать они не будут! Поцелуй углубился… и вот уже стиснутые кулаки разжались, и тонкие пальцы впились ему в плечи.

Молодой человек возликовал: в крови разливалось огненно-алое пламя желания. И он предался любовной игре с таким самозабвением, точно завтра им обоим предстояло идти на казнь. А поскольку к страсти его по-прежнему примешивался ревнивый страх, он не раз и не два приводил ее к самой границе высшего наслаждения — и безжалостно отстранялся.

— Ненавижу, когда ты так со мной поступаешь, — горестно выдохнула она.

— Если бы я не поступал именно так, ты бы возненавидела меня еще сильнее, — отпарировал он.

С губ ее сорвался тихий, беспомощный всхлип. И звук этот взволновал Клайва так, как не удавалось еще ни одной женщине при помощи любых ухищрений. Он вошел в нее — решительно и властно, в тысячный раз подтверждая свои абсолютные права на любимую.

— Ты принадлежишь мне. И вспомни об этом, как только тебе снова придет в голову пофлиртовать с другим.

Если он и ждал ответа, то не такого. Анхела молниеносно извернулась — и в следующее мгновение Клайв обнаружил, что это он притиснут к постели, а она победно возвышается над ним. Теперь настал и его черед изведать, что это такое — быть соблазненным женщиной, которая задалась целью превратить его в покорного раба.