– Макс, я… я…

– Все в порядке, – прохрипел он. – Я не причиню тебе боли.

Лизетта облизала пересохшие губы, но не могла произнести ни единого слова, отчаянно думая, не совершают ли они грех. Но все ее мысли развеялись, как только она почувствовала необыкновенное наслаждение. Лизетта задрожала, отдаваясь волнующему вторжению, и весь мир неистово покачнулся. Макс еще плотнее прижал ее бедра к своим, и Лизетта инстинктивно выгнула спину, приспосабливаясь к нему. Она возносилась все выше и выше, приближаясь к пику наслаждения… но когда замерла в предвкушении, он неожиданно вышел.

– Макс, – прошептала она, – не останавливайся…

Он перевернул ее на спину и раздвинул ноги. Его лицо неясно вырисовывалось, но она чувствовала его триумф и радость обладания. Полуприкрыв глаза, Лизетта посмотрела на контуры его головы и мощных плеч, окантованные золотистым рассеянным светом лампы. Он медленно вошел в нее, и вся она вновь содрогнулась от наслаждения. Заданный им ритм был неторопливым, заставляя ее неистово изгибаться.

Их губы слились в страстном поцелуе. Лизетта ногтями царапала его напряженную спину в преддверии сладострастной разрядки. Неожиданно она с удивлением почувствовала, что он опять оставил ее. Глаза ее расширились, она неистово вцепилась ему в плечи, но он не двигался, пока она не затихла.

Казалось, пытка продолжалась несколько часов. Макс доводил ее почти до исступления, а затем сдерживал снова и снова, хорошо зная, как сохранять мучительное напряжение. Она умоляла его, что-то бессвязно лепеча, забыв обо всем на свете, кроме крепкого загорелого тела над ней и твердой плоти внутри себя. Возбуждение Лизетты достигло наивысшей степени, когда она наконец испытала экстаз. Прижавшись лицом к его плечу, она содрогалась в конвульсиях, чувствуя, что весь мир куда-то исчез и они остались только вдвоем. Макс тоже последовал за ней, впившись пальцами в подушку под головой Лизетты и задыхаясь от силы собственной разрядки.

Когда наконец Лизетта обрела способность шевелиться, она обняла его и зарылась пальцами в слипшиеся волосы. Она ощутила, как его губы скользнули по ее щеке и спустились ниже к подбородку. Лизетта томно протянула ему свои губы. Макс вытянулся рядом с ней, полностью расслабленный, положив руку ей на талию.

В течение ночи Лизетта несколько раз открывала глаза в полутьме. Она задумчиво смотрела на зашторенное окно, думая о мире за этими стенами, о доме, который оставила в Натчезе, и о том, что было там и прошло. Невозможно поверить, что всего несколько месяцев назад она даже не слышала о Максимилиане Волеране. А теперь – его жена, и ее жизнь полностью изменилась.

Ее взгляд блуждал по резко выдающимся скулам и длинным черным ресницам, по гордому носу и дерзкому подбородку, по удивительно чувственным губам, способным порой выражать крайнюю жестокость, а иногда обезоруживающе улыбаться. Во сне лицо Макса выражало мягкость, которая исчезала в часы бодрствования. Он выглядел почти невинным мальчиком. Его хмурый вид и высокомерие, а также сердитый взгляд из-под прищуренных глаз исчезли…

– Еще одно письмо к Жанне? – спросил Макс, подходя к маленькому столу из атласского дуба, за которым сидела Лизетта.

– Написать его гораздо труднее, чем я ожидала, – проворчала она, указывая на несколько смятых листов превосходной пергаментной бумаги.

Макс улыбнулся. Несколько дней назад письменный стол и еще некоторые предметы таинственным образом переместились к нему в спальню из ее комнаты. Еще один штрих женского вторжения в мужскую обитель. Он с усмешкой подумал: хорошо, что комната имеет значительные размеры. Похоже, Лизетта скоро займет все ее пространство. Ему нравилась обстановка в его комнате: простая и скромная, а главное, в ней всегда соблюдался порядок. Теперь же с каждым днем он обнаруживал у себя новые вещи, разбросанные на комоде, в шкафу и на прикроватных тумбочках. Повсюду пузырьки с духами, коробочки с пудрой, веера, перчатки, украшения для волос, булавки и гребни, чулки, подвязки и кружева.

Мужья и жены в Новом Орлеане обычно имеют отдельные комнаты. Очевидно, Лизетта не знает этого. Вечером, отправляясь к себе, Макс обнаруживал там Лизетту, ожидающую в кровати. Вероятно, никто не говорил ей, что жена должна оставаться в своей комнате и предоставить мужу выбор, посетить ее или нет. Не то чтобы Максу это не нравилось, просто очень уж необычно…

Он мог бы возразить, однако странно: его это вовсе не раздражало. Возможно, потому, что в последние десять лет он был слишком одинок. К тому же в том, что Лизетта постоянно находится рядом, есть свои преимущества. Он может наблюдать, как она принимает ванну, причесывается, одевается… и раздевается. Мало кто из мужчин имеет такую привилегию – жены и любовницы в равной степени редко позволяли мужчинам присутствовать при совершении туалета.

Переключив внимание на Лизетту, Макс обнял ее сзади и склонился над столом, читая незаконченное письмо.

– Ни мама, ни Жаклин не ответили на первое мое письмо, – угрюмо сказала Лизетта. – Возможно, Гаспар не разрешает маме писать мне. Вероятно, даже не позволяет ей получать что-либо от меня… но я ждала хоть какого-то ответа от Жаклин!

Макс прижался губами к ее темени.

– Дай им время, – тихо сказал он. – Прошло меньше месяца после нашей свадьбы. А ведь ты вышла замуж за одного из самых известных негодяев Нового Орлеана.

– Ты слишком скромничаешь, мой муж, – сказала Лизетта с легкой улыбкой. – Среди негодяев тебе нет равных.

Макс усмехнулся и наклонил ее стул назад, отчего она удивленно раскрыла рот, а потом засмеялась, ухватившись за его руки.

– Макс!

– Расслабься, милая… Я не дам тебе упасть.

– Макс, подними меня!

Он медленно вернул стул в прежнее положение, и Лизетта вскочила на ноги, больше не доверяя улыбающемуся мужу.

Макс шагнул вперед, протянул руку к письменному столу и смял ее письмо.

Лизетта несказанно удивилась.

– Зачем ты сделал это? – возмутилась она.

– Оно мне не нравится. Не хочу, чтобы ты умоляла их проявить к тебе благосклонность.

Она посмотрела на него, сжав зубы.

– Я пишу своей матери то, что хочу!

– А эта жаба, твой отчим, будет радоваться каждой слезливой мольбе? – Он решительно покачал головой. – Теперь ты Волеран, и я не позволю… – Увидев оскорбленное выражение на ее лице, Макс замолчал и отвернулся. Затем снова посмотрел на нее. – Лизетта, – сказал он более спокойно, – сейчас покаянные письма ни к чему. Насколько я знаю членов твоей семьи, они готовы использовать против тебя любое проявление слабости. Дай им время успокоиться.

– Значит, ты запрещаешь мне писать им? – неуверенно спросила Лизетта.

Последовало длительное молчание. Когда Макс заговорил, голос его звучал очень спокойно:

– Детка, я ничего тебе не запрещаю.

Лизетта откашлялась, подошла к письменному столу и взяла смятый им комок бумаги, держа его обеими руками.

– Я… я хочу попытаться объяснить им. – Она испугалась, что Макс снова разозлится или посмотрит на нее одним из тех взглядов, от которых в жилах стынет кровь. Но он только пожал плечами.

– Как хочешь. – Макс видел, как на ее лице сменялись разные чувства: упрямство, любопытство, искреннее раскаяние. – Ты хочешь прямо сейчас начать новое письмо? – спросил он.

– Я… нет, пожалуй, я сделаю это позже, – неуверенно ответила она.

– Хорошо. Надеюсь, ты не откажешься сопровождать меня в город. Сегодня утром прибывает важная персона, и меня интересует речь, которая там будет произнесена.

– Важная персона? А кто это? О, я с радостью оставлю плантацию. Я еще ни разу никуда не ездила, с тех пор как впервые появилась здесь.

– Я знаю это.

– Но ведь должна пройти еще неделя, прежде чем я могу показаться на публике, Ирэн не понравится это…

– Мы не будем выходить из кареты, – прервал ее Макс, довольный тем, что она так взволнована. – Там будет шумная толпа, салют, парад и музыка. Все празднуют прибытие Аарона Бэра.