Для выращивания корма важен каждый час, а для хлеба — и день потерять не страшно. Значит, хлеб будет обслуживаться автоматикой.

— Послушай, но ведь хлеб-то осыпется… Если перестоит хоть день.

— Не-а, — беспечно ответил Крайс. — У нас такие сорта выведены, не осыпающиеся, хоть месяц будут стоять… Ну вот… А после хлеба на этом же поле посадят овощи. И вот тогда тут будут работать, наверное, человек десять ребят — нужно ведь ухаживать за каждым растеньицем, следить и понимать, как оно развивается и чего ему не хватает. Тут уж совсем автоматики не будет. Понимаешь?

— Кое-как… — признался Андрей и погрустнел: он окончательно убедился, что все его знания и догадки, такие точные на Земле, на этой планете не срабатывают. Здесь живут веселые, но умные люди. С ними думать и думать нужно.

Вот так Андрей оказался на Мёмбе в положении эксплуатируемого ребенка. Он определял влажность, мучительно вспоминая школьные уроки, рассчитывал по формулам, а то и просто с помощью алгебры, как нужно поливать голубовато-зеленое поле, какие микроэлементы — марганец, германий, серу, железо, чуть ли не половину менделеевской таблицы элементов —, нужно растворить в воде перед поливом, а какие распылить. Все оказалось совсем не так просто. И, попыхтев как следует, Андрей показал свои расчеты Крайсу. Тот бегло посмотрел на них, кое-какие пересчитал и внес поправки.

— А в общем ничего… Разбираешься. Теперь пошли в домик и узнаем расчетную погоду, а уж потом начнем поливать и распылять.

Они вошли в домик. На его стенах — небольшие пульты с приборами. И под ними — машины: насос, распылитель. Рядом — два экрана, один большой, телевизионный, другой поменьше — телевид. Возле них — что-то вроде телефона.

Крайс набрал нужный номер, и маленький экран осветился. На нем появилась карта, перечеркнутая линиями изобар, почти таких же, какие возникают и на экранах земных телевизоров, когда передают прогноз погоды. Крайс записал нужные цифры и решил:

— Все в порядке. Существенных изменений не предвидится. Пойдем к пульту и начнем полив.

Он опять нажимал на кнопки и щелкал тумблерочками. Насосы загудели, и за окнами домика зажурчала вода. Над полем встали веселые радуги. Совсем такие же, как и на Земле, — семицветные.

— А теперь ты мне не мешай. Займусь треугольниками.

Крайс опять пощелкал кнопками, и телевид откликнулся приятным голосом:

— Урок по требованию. Треугольники. Общие положения…

К сожалению, позаниматься Крайсу не пришлось — к домику прискакали девочки. Все пошло кувырком. Пепа сейчас же затараторила с такой быстротой, что автоматический переводчик стал попискивать: он не рассчитывался на такую стремительность.

Разговаривая, вернее, болтая, Пепа все время смотрела на Андрея. И в этом не было ничего удивительного: она в первый раз видела мальчика с другой планеты и даже из иной солнечной системы. Но чем дольше она смотрела, тем надежней убеждалась, что инопланетянин почти такой же, как и мёмбяне. Только кожа у него не серебряная, а смуглая от загара. И глаза у Андрея были совсем такие же, как и у некоторых других, знакомых Пепе, мальчишек — серые, с несколькими коричневыми точками на радужке. И это показалось Пепе таким интересным и удивительным — подумать только! Мальчишка с другой планеты, а почти такой же, как и мёмбянские мальчишки! Пепа почувствовала некоторую неловкость: уж очень она пристально рассматривала Андрея. Поэтому щеки у Пепы стали золотиться, что, как известно, означало на Мём-бе, что человек краснеет. Она стала говорить медленней, сбивчивей и золотилась все сильней и сильней.

Андрей, конечно, заметил, что его пристально рассматривает мёмбянская девчонка. Он поначалу тоже слегка покраснел и хотел было украдкой осмотреться: может, она увидела на нем что-нибудь смешное, но вспомнил, что он в костюме-скафандре и, значит, ничего смешного быть не может. Только после этого он как следует рассмотрел Пепу.

Она оказалась… ничего себе, с золотистыми пухлыми щечками и большими голубыми глазами. Андрей на Земле читал очень много и давно заметил, что у большинства положительных книжных героинь бывают голубые глаза. А вот в жизни ему не приходилось встречаться с девчонками, у которых были бы действительно голубые глаза. Карие, желто-зеленовато-кошачьи, серые, голубоватые, водянистые, черные и даже в крапинку глаза он видел, а чисто голубые не встречались.

А у Пены были голубые. И ни на что не похожие. Можно было бы сказать: «как небо». Но ведь небо постоянно меняет свой цвет, а на Мёмбе оно и вовсе было не голубым, а скорее оранжевым. Можно было бы сказать: «как васильки». Но Андрей никогда не видел цветов сорняка под названием «василек». Словом, Пепины глаза можно было бы сравнить со многим, но Андрей не делал этого, потому что эти глаза были просто большими и голубыми. Да еще и меняющимися. Они то сужались и темнели, почти синели, то расширялись и светлели. Попробуй сравни…

Естественно, Андрей не стал искать сравнений. Он почувствовал, что, если такие необыкновенные глаза смотрят на него с таким вниманием, он должен сказать, сделать или совершить нечто в высшей степени привлекательное и замечательное. От этого у него слегка вздрогнули коленки, голова чуть-чуть закружилась и во всем теле произошло странноватое ослабление.

Но Андрей недаром был мальчишкой с далекой планеты Земля. Он сразу, отчаянным усилием воли, поборол это ослабление и понял, что сказать что-нибудь необыкновенное на этой планете, скорее всего, он не сумеет. Это на Земле можно было поражать знаниями своих товарищей. А здесь все как-то по-иному.

Сделать нечто необыкновенное ему тоже не придется, хотя бы потому, что он еще не знал, что здесь обыкновенное, а что необыкновенное. Могло случиться и так, что то, что на Земле посчиталось бы необыкновенным, на Мёмбе оказалось бы самым заурядным и вызвало только усмешку. А быть смешным Андрей не хотел. Поэтому он, против обыкновения, промолчал, уставившись в удивительные, так никем и не описанные глаза Пепы.

Пепа конечно же заметила это внимание, потупилась и опять стала не то чтобы очень оживленной, а, скорее, деятельной. Ей, вероятно, тоже захотелось сделать что-либо необыкновенное. Но она предпочла что-нибудь сказать и потому напала на Крайса:

— Ты опять не занимался геометрией?

Голос ее звучал довольно противно и в то же время так, словно она имела некоторое право командовать товарищем. Андрей наверняка бы возмутился и в ответ сказал бы нечто ехидное. Но Крайс только чуточку позолотел:

— Ну понимаешь… мы тут… А тут как раз вы… И вот…

— В конце концов, это твое личное дело! Но ты понимаешь, что сегодня в клубе… Ребята опять станут смеяться.

Андрей и Валя переглянулись: какое отношение может иметь геометрия к клубу? Но Крайс и Пепа этого не заметили. Они только посмотрели друг другу в глаза и кое-что поняли, потому что Крайс вздохнул и пошел в домик, чтобы снова набрать номер повторной учебной программы «подобие треугольников».

А Пепа посмотрела на Андрея и вдруг поняла, что говорить ей совершенно не о чем. А когда девочке не о чем говорить, она начинает спрашивать.

Два лятуя в это время подошли друг к другу и стали играть. Один из них толкнул другого особенно сильно и при этом… нет, не заржал. И не замычал. Даже не заблеял и не захрюкал. Он издал очень странный дребезжащий звук, похожий на тот, что издает разладившийся громкоговоритель. Андрей невольно отшатнулся, Пепа засмеялась и спросила:

— Как тебе нравятся наши лятуи?

Но как спросила! Глаза у нее стали совсем маленькими, хитренькими и засветились темно-синими огоньками, она улыбалась удивительной улыбкой превосходства.

Андрей даже слегка вспотел под комбинезоном-скафандром. Еще недоставало, чтобы мёмбянка подумала, что он испугался этого ишачьего крика шестиногого, горбатого лятуя. И то желание, что родилось в нем — сделать что-нибудь необыкновенное, — окрепло. Он ощутил необыкновенный прилив сил и решимости, но, естественно, не подал и виду. Наоборот. Он небрежно сообщил: