Виновность свою перед Советской властью бывш. патриарх перелагает на то общество, которое его как главу православной церкви постоянно подбивало на активные выступления против Советской власти. А между тем Советской властью не прощенный и формального права в революционном порядке не имея, патриарх производит в советских условиях монархически-церковный переворот, то есть контрреволюционный. Но не только мнит себя патриархом персонально, но возвращает себе единолично уничтоженное патриаршество (как административный аппарат) демагогическим путем, не через Церковь, не через организованный, законно звучащий голос Церкви, а монархическим мятежом в Церкви, демагогическим ударом по чувствам верующего народа, одобрением толпы. В расчете на «патриарший гипноз» толпы, в целях использования религиозных чувств народа, одобрением толпы, для утверждения выдернутого из-под него (патриарха) всероссийского престола, он, до неприличия вызывающе, с места в карьер и заключения, садится на лошадь и едет на кладбище оказать церковную честь погребенному, скончавшемуся, популярному в Москве священнику Мечеву, которого он сам, год назад, будучи патриархом, осуждал и называл «юродствующим». Не входит в оскверненную церковь и служит на могиле панихиду. Толпа забрасывает его цветами. Через два дня он с еще большей торжественностью служит с двумя епископами литургию в Донском монастыре, принимает в алтаре «иностранный дипломатический корпус» и шествует в свои покои по ковру, усыпанному живыми цветами. Он только не отмежевывается от зарубежной церковной контрреволюции, а делает то, за что Храповицкий и «иже с ним» ему рукоплещут. Все это церемонная и гордая, чванная, самолюбовательная, раздорническая и спесивая манифестация. Не эту ли предосудительную и церковно-монархическую провокацию бывший патриарх объявляет надеждой, что у нас хранитель благочестия — народ — не признает постановлений бывшего Собора.

С того момента, как бывший патриарх, сложивший в мае прошлого года власть до Собора, Собором окончательно упраздненный, вышедши из заключения, игнорируя бывший Собор, пренебрегая решением о нем епископов, уничтожая их гордым презрением, стал именоваться и действовать как «Патриарх Московский и всея Руси», он стал раздорником, отщепенцем, вождем тихоновского толка. Осудившие его 67 епископов не осуждены правильным церковным голосом, а отвергнуты и попраны ногами превысившего свои епископские и патриаршие полномочия «громовержца» Тихона. И отселе голос «смиренный» гордого Тихона и всех епископов которые потянутся за ним, для этих 67-ми не осужденных законно, а просто отброшенных, пресекая, и не имеет никакой силы и обязанности. Бывший патриарх в тот момент, когда монархически отшвырнул от себя Собор, сам подрезал основу для своего титула «всея России». Он морально сузил себя, ограничил и территориально. Он может титуловаться патриархом не только «всея России», но и «всей Азии» и «всей Африки», если у него там найдутся единомышленники и признающие его своим главой. Но рядом с ним получают такое же моральное право (и с точки зрения советского закона и гражданское право на титул «всея России» и его конкуренты). Глава всякого религиозного объединения, улья которого разбросаны по всей России, имеет право на титул «всея России». От Святейшего Тихона Патриарха Московского и всея Руси — до Парамона Сидорова — наставника секты вертидырников, если ячейки ее имеются в разных местах России.

Единоличным, априорным отвержением бывшего Собора и суда Тихон отмежевался от единства Церкви и стал главою секты или толка, быть может, многочисленного, но граждански существующего пока подпольно, «тихоновского», с главою неосвободившегося от политического прошлого, еще тяжелого и свежего, на словах отвергаемого, а в действиях — осуществляемого…

Председатель Совета митрополит Антонин. Секретарь Иван Паутин». (Известия, 1923, 7 июля, № 156, с.4.)

Эту пространную декларацию всякий почитатель Антонина Грановского (а он вполне достоин за многие свои заслуги почитания) прочтет с глубокой душевной скорбью. (Только тяжелый долг историка заставил нас привести эту декларацию здесь полностью.)

Безусловно, эта декларация несостоятельна. Более того, каждое слово бьет по самому Антонину.

Прежде всего поражает всякого знающего Антонина то, что знаменитый реформатор становится на путь юридического, формалистического крючкотворства. Он словно забывает, что история Церкви знает так называемые «разбойничьи» Соборы, которые отвергались и единодушно церковью еще до их официального дезавуирования. Таковы все арианские Соборы, многократно осуждавшие св. Афанасия Великого, таков Эфесский Разбойничий Собор и многие другие Соборы.

Можно спросить у Антонина: неужели были неправы те верующие, которые бы не приняли гнусного Собора, лишившего сана митрополита Филиппа по указке Грозного?

И здесь, как всюду, моральный фактор имеет перевес над юридическим, — и сборище предателей, подобных Иуде Искариотскому, не становится Собором епископов, хотя бы оно состояло не только из 67-ми, но даже — 6700 человек.

Далее Антонину, конечно, хорошо известно, что подавляющее большинство епископов старого поставления, как и подавляющее большинство духовенства, верующих, не признавало Собора 1923 года. На Соборе присутствовало 15 епископов старого поставления, но 60 епископов на нем не присутствовало, так как не было допущено на Собор теми людьми, которых он сам неоднократно называл «поповско-торгашеской кликой».

Наконец, как мы сказали выше, декларация Антонина бьет по самому автору — он ведь так же отстранен, а затем (в октябре) запрещен в священное лужении десятью обновленческими епископами, теми самыми, которые осудили патриарха Тихона. Почему же вы, дорогой владыка Антонин, не собрали двадцати епископов, которые отменили бы несправедливое решение, а продолжаете служить как ни в чем не бывало? Ведь вы уже, наверное, признавали закономерность церковного органа, председателем в котором являлись. Почему же теперь вы его опрокидываете ногою? Видимо, только потому, что он вам «не угодил».

Особенно неприятное впечатление производят политические выпады Антонина против патриарха; тут уж начинает попахивать Красницким — это, конечно, еще не донос (здесь нет непосредственного осведомления властей в политическом «преступлении», а лишь политическая оценка всем известных действий) — однако нечто, очень похожее на донос… (особенно там, где делается намеренное сближение личности патриарха Тихона с личностью Николая Романова).

Примерно в том же духе выдержана лекция Антонина «О церковном Шовинизме», прочитанная им 20 августа 1923 года в театре Зимина. Основное тезисы этой лекции следующие:

«Мораль политического покаяния, всем известного, покаяния без Раскаяния, революция и реформация, надежды церкви». (См.: Известия, 1923, 18 августа.)

В том же духе выдержаны и другие выступления Антонина против патриарха, печатавшиеся в «Известиях» на протяжении 1923 и 1924 годов.

Таким образом, Антонин Грановский находился в состоянии остро-110 Конфликта с патриаршей церковью, который был формально закреплен 011Ределением патриарха Тихона от 17 апреля 1924 года, налагавшим замещение на епископов Евдокима и Антонина (как руководителей рас-

кольничьих сообществ) — и тем самым на всех, кто находится с ними в общении.

Следует, однако, сказать, что ни у патриарха Тихона, ни у тогдашней иерархии личность Антонина не вызывала особого озлобления. Особую веселость патриарха вызывала одна статья Антонина, в которой он жалуется на то, что в глазах тихоновцев он — «безблагодатный мужик».

«Ну, как там наш безблагодатный мужик поживает? — спрашивал часто патриарх Тихон. — Все куролесит старина? Ложился бы лучше в больницу, дряхлый уж, больной ведь…»

В еще более обостренных отношениях находился Антонин с Синодальной Церковью; официальный разрыв у Антонина с обновленцами был зафиксирован постановлением Священного Синода от 9 октября 1923 года за № 2374.

Характерно, что указ Синода, в противоположность краткому патриаршему определению, отличается развернутым изложением «вин» Антонина.