Не в первый раз Анна рада, что работа ее отвлекает от грустных мыслей. Чтобы сосредоточиться, требуется усилие, но она привыкла. Сколько раз после ссоры со Стивом она подавляла воспоминания о прошлом вечере, пытаясь писать? Теперь она отлично справляется с бегущими наперегонки мыслями, говоря себе, что разберется со своими проблемами позже. И хотя сейчас вовсе не Стив занимает ее мысли, а Карен и дети, способность перенаправлять свою энергию на работу напоминает тренированные мышцы – Анна может делать это с почти предательской легкостью.

– Чаю? – спрашивает Билл, пододвигая к ней свой стул.

– О-о, да, пожалуйста. – Анна поднимает глаза. Офис гудит, как улей. Слышится приглушенная музыка, звонят мобильные телефоны, разговаривают коллеги. Но Анна была в своем собственном мире, на далекой северной границе, среди туманов, морского воздуха и запаха водорослей. Работа, как по волшебству, позволяет ей юркнуть в другое место.

Когда Билл ставит перед ней чашку чаю, слышится короткий писк. Самое время сделать перерыв и прочитать сообщение – она уже потеряла рабочий ритм.

«Все просто валится на меня, – говорится в сообщении. – Пожалуйста, поговори со мной, я знаю, как ты занята. К ххх».

Анне становится плохо. Только что она радовалась, что умеет переключаться на позитивные мысли, а тут снова придется погрузиться во мрак…

Она выходит в коридор и звонит подруге.

– Алло? – слышится голос Карен.

С первого слова Анна понимает, что она плачет. Сколько времени она проплакала так одна?

– О, дорогая. Почему ты не позвонила раньше?

– Я не хотела тебя отрывать.

– Если бы я была занята, я бы не позвонила тебе позже. Я редко не могу поговорить хотя бы несколько минут. Так что в следующий раз, пожалуйста, звони мне. Хотя это я должна была тебе позвонить. Прости меня.

Карен пытается проглотить слезы.

– Извини. Извини. Мне тоже так тяжело плакать почти все время. А теперь меня, похоже, не остановить. Дети в другой комнате смотрят «Шрека», а я просто… не знаю… Мне надо было позвонить в похоронное бюро насчет цветов, нужны ли они нам и какие, и я не смогла, я просто раздавлена. Сегодня Молли устроила у Трейси страшный, страшный крик. Я не знала, что у нее такой припадок, а она лишь хотела папу, а Люк не хочет со мной разговаривать, он словно онемел, не говорит ни слова, а вчера с ним было все хорошо, ну, не совсем хорошо, но знаешь, он говорил и плакал, и я чувствовала, что могу помочь, но я не могу быть их папой, никогда не смогу, и… Ох, Анна! Почему это случилось со мной? Я хочу, чтобы Саймон вернулся! Он мне нужен здесь, пусть он будет с нами! Хочу, чтобы он помог мне справиться со всем этим! – Она плачет еще пуще. – Я только что пришла домой и пыталась что-то делать, но когда открыла сушильную машину, там лежала его одежда, он положил ее туда в понедельник утром – рабочие рубашки, – я и не думала стирать с тех пор, потому и не знала, что они там. Я просто разрыдалась, и вошел Люк, и выражение его лица было просто ужасным – он выглядел таким потрясенным.

Анна только слушает, и через некоторое время Карен немного успокаивается и говорит:

– Извини: ты на работе. Просто сегодня мне действительно тяжело взять себя в руки. Извини, извини.

– Дорогая моя, хватит извиняться и не будь, черт возьми, так строга к себе, – велит Анна. – Тебе не надо брать себя в руки. Меня поражает, как ты хорошо держишься. Можешь позволить себе немного расслабиться, поплакать – никто не против. И меньше всего я.

– Я против, – говорит Карен.

– Ну, ладно, ты против, – с любовью смеется Анна. – Но больше никто, честно.

– Дети будут против.

– Нет, не будут. Они против того, чтобы их мама закупорилась и притворилась, что все тип-топ. Я уверена, что это куда хуже.

– Уверена?

– Да. Слезы – это не слабость. Иногда полезно дать им волю. – Анна уверена в этой своей догадке, она инстинктивно чувствует, что непролитые слезы только заполняют колодец печали Карен, и он становится лишь глубже, а это в будущем принесет еще больше страданий. И в то же время ей не по себе: она знает, что и сама скрывает свои чувства. Это противоречие вызывает трудность, но почти сразу она рационализирует ситуацию: ее проблемы совсем другого рода, ей нужно зарабатывать на жизнь, да еще быть сильной ради Карен. А Карен считает, что должна быть сильной ради детей. Снова у Анны возникает чувство, что они с Карен – как зеркальное отражение друг друга. Даже теперь их реакции схожи: обе хотят быть сильными ради других. Они зависят от друг друга, словно играют в дженгу[21]. Вытащи брусок из башни, и все рухнет, – и можно лишь гадать, кто ее разрушит.

– Но это моя вина, – снова плачет Карен. – Я должна была что-то сделать…

«О, нет», – думает Анна. Ее не покидает эта мысль почти с тех пор, как умер Саймон – примерно сорок восемь часов, – но слышать, как Карен клянет себя, становится просто невыносимо.

– Карен…

– У меня такое чувство, будто это я его убила, – тихо говорит та.

– Ой, милая.

– Да, это так.

– Это просто глупо.

Анне хотелось бы оказаться рядом с ней, хочется обнять ее. Так досадно, что нельзя поговорить с подругой лицом к лицу, помочь ей понять, что ей не в чем винить себя. Потому что в данный момент они и Карен не отражают друг друга зеркально – от случившегося мир перевернулся и вывернулся наизнанку. Утрата Карен так велика, и только она сама может чувствовать ее значительность. И как бы Анна ни старалась, как бы ни хотела помочь, никакие ее слова не заставят подругу посмотреть на события с ее точки зрения.

19 ч. 09 мин.

Когда Анна едет с работы домой, снова звонит телефон. Как странно: она только что занесла этот номер в контакты.

– Алло. Это Лу.

– Я знаю: я только что записала ваш номер в мобильник.

– Какое совпадение.

– Да.

– Вы в поезде? – спрашивает Лу.

– Да, а вы?

– И я тоже.

– Двойное совпадение. Но я едва успела, так что в последнем вагоне.

– А я в первом, поэтому, наверное, не стоит искать друг друга. – Они подъезжают к Брайтону. – Но все-таки, как вы? День прошел хорошо?

– Прекрасно, – уныло смеется Анна. – В данный момент работа – наименьшая из моих забот.

– А, м-м-м…

Анна чувствует, что не может обманывать Лу, которая, в конце концов, была здесь, когда умер Саймон, но ей неприятно вести доверительный разговор в поезде, где столько людей слышат каждое твое слово. И она быстро соображает. Стиву нужно закончить работу у клиента, и он придет поздно; Карен этим вечером у Алана, брата Саймона, поэтому Анна свободна. Она предвкушала, как побудет одна, и планировала принять приятную теплую ванну и пораньше лечь спать. С другой стороны, неплохо и поговорить с кем-нибудь…

– Не хотите немного выпить, а? – импульсивно предлагает она. – Где-нибудь у вокзала?

Снова пауза, потом Лу говорит:

– Да, почему бы и нет?

– Можно зайти в паб на Трафальгар-стрит. Никак не могу запомнить его название.

– В дальнем конце? Я тоже не помню, как он называется.

У них действительно много общего, они даже забывают одно и то же.

– Да, справа по ходу.

– Прекрасно. Я подожду вас у турникета.

Когда поезд грохочет мимо моечного депо, свежевымытые вагоны ярко сияют во флуоресцентном свете. Он замедляет ход и, наконец, подъезжает к платформе.

Лу позвонила Анне, потому что думала о ней и Карен, не зная, чем может помочь. Она знает, что это бесполезно: что случилось, то случилось, – и прекрасно понимает, что нужно беречь себя, потому что имеет привычку отдавать слишком много и полностью выкладываться на работе, заботясь о других. Тем не менее она сочувствует обеим женщинам и не может не принимать к сердцу их горе.

А вот и Анна среди идущей к турникету толпы. Лу машет рукой.