– Как он подписывался? – спросил я, заранее зная ответ.

Она поднесла руку к портрету.

– Вот как здесь. Это как иероглиф, выражающий его фамилию.

– Шпигель, – сказал я, – зеркало. И невольно глянул в зеркальце, словно надеясь увидеть в нем Шпигеля. Но увидел лишь самого себя.

– Все это весьма любопытно, – сказал Лидумс рассеянно. – Только не вижу, чем твоя информация нам поможет. Если бы у нее нашелся план минирования, хотя бы какие-нибудь наброски, а так… Что толку с того, что он писал картинки?

– Ты неправ, – возразил я горячась: мне все это, наоборот, казалось очень важным. – Надо поискать старых саперов – тех, кто прошел этими дорогами в войну. Кто, может быть, натыкался на этот знак. Мне вот самому пришлось однажды… Может быть, если потом все это суммировать, возникнет представление о его почерке.

– Да, – поддержала меня майор Иванова. Интерес к истории не позволял ей отстраниться от нашего дела раньше, чем будет найдена разгадка; а может быть, история была и ни при чем, просто хотелось вспомнить молодость. Какой бы она ни была, молодость, все равно порой бывает жалко ее до рези в глазах. – Это очень важно. Борешься ведь не с отвлеченной силой, не с набором силлогизмов, а с человеком. Разные люди в одинаковых ситуациях поступают каждый по-своему. И если высветить этого Шпигеля как следует… Жаль, что мне в те годы не пришлось с ним встретиться.

– Я не отрицаю, что какая-то польза от этого и могла быть, во всяком случае, теоретически, – произнес Лидумс таким тоном, словно читал лекцию зеленым мальчикам. – Но только теоретически. А практически у нас просто не будет времени. Наступают на пятки. Строители собираются накатать большую телегу и городские власти их поддерживают.

– Глупость какая, – сказал я.

– Их, видишь ли, заботит, что мы прекратили готовить немедленное уничтожение, – усмехнувшись, объяснил Лид уме. – Если бы мы подогнали к объекту полдюжины разных машин необычного вида и ежедневно устраивали бы там гром, свист, лязг, фейерверки, клубы зеленого дыма и прочее, они смолчали бы, потому что считали, что дело движется. А когда там тишина, потому что у нас сейчас совсем другой период работы – это им действует на нервы. Все-таки много несуразностей на гражданке… А ведь мы, – тут он помрачнел и взглянул на Иванову, – продвинулись, и даже в нескольких направлениях сразу. Вот, коллеги майора помогли…

– Да, – сказала Иванова. – Я шла от той же мысли: надо разобраться прежде всего в человеке. И вот, нашли кое-что. Даже не в наших архивах. А в архивах научных журналов. Немецких, конечно. Ваш Роттенштейнер оказался очень любопытным человеком.

– Что-то интересное?

– Много поводов для размышлений. Удалось в основном восстановить его биографию. И получается, что он, будучи по образованию действительно врачом, тем не менее всю жизнь занимался преимущественно бактериологией. Все учреждения, в которых он работал, – тут нам дали списочек, – были иногда косвенно, а чаще всего напрямую связаны с этим делом.

– Интересно, – сказал я.

– Еще не все. В архиве одного научного журнала нашли статейку, принадлежащую перу этого доктора. Во всяком случае, фамилия и инициалы те же. Посвящена она некоторым специальным вопросам технологии массового производства культур бактерий для использования в качестве оружия и защиты собственных войск при применении этого оружия не в глубоком тылу противника, а в его прифронтовых районах. Автор был аккуратен, и на рукописи имеется не только дата и подпись, но и место написания.

– Он написал это здесь?

– Он написал это здесь. Опубликована статья не была, разумеется: в ней нарушались многие правила секретности. Потому она и попала в архив того учреждения, которым все время занимались мы. Там на доктора завели досье, откуда мы сейчас и черпаем информацию.

– Можно взглянуть на статью?

– Нет, – сказал Лидумс. – Я приказал срочно переслать ее специалистам. Нужно заключение бактериологов. Не о ее научной ценности, а о том, какую опасность могут представлять те вещи, с которыми он и его коллеги работали, сегодня. Может быть, все это давно уже утратило всякий смысл, стало совершенно безопасным. А может быть, наоборот. Во всяком случае, очень вероятно, что он работал в нашем подвальчике именно с теми культурами, что упоминаются в статье. Вещички, надо сказать, страшноватые. Судя хотя бы по его опусу. Теперь становится ясным, что здесь была за больничка…

Я представил, что могло бы случиться, если бы мы, недолго думая, подняли всю эту ведьмину кухню на воздух; мне сделалось не по себе.

– Теперь можно понять, – сказал я, – почему они придумали такую систему минирования.

– Там две системы, – поправил меня Лидумс. – Мне это представляется так. – Незаметно для себя он снова перешел на менторский тон. – Первая система, нижняя, создавалась одновременно с постройкой всего объекта и предназначалась для того, чтобы уничтожить его не только в случае опасности со стороны противника, – такая опасность казалась тогда весьма проблематичной, – но в первую очередь при какой-то катастрофе внутреннего характера: чтобы предотвратить проникновение бактерий в атмосферу. А вторая, верхняя система, возникла уже потом, когда стали понимать, что город им придется все же оставить. И если при срабатывании первой системы все осталось бы там, внутри, то теперь, при взрыве второй, все содержимое лаборатории, наоборот, должно быть выброшено на поверхность…

– Яснее некуда, – сказал я. – Только, мне кажется, дело может оказаться и не таким страшным. При той температуре, какая возникнет там в момент взрыва, вряд ли уцелеет что-то живое. Так что – в атмосферу будет выброшен пепел.

– Об этом тоже должны высказаться специалисты, – ответил Лидумс. – Имеет значение не только температура, но и фактор времени. Не забудь, что помещение, в котором произойдет взрыв, по нашим прикидкам, уже не будет замкнутым. Тебе предстоит подсчитать все, что касается времени и температуры, связаться с теми, кому мы передали статью, и сообщить данные им. В своем заключении они учтут это.