– Благодаря проведенной работе, – сказал Лидумс, – мы примерно определили количество взрывчатки, содержащейся в подземелье. Можно предполагать, что ее взрыв не создает зону разрушения радиусом больше двухсот метров.

Все одобрительно загудели.

– Однако, – продолжал Лидумс, – зона действия ударной воздушной волны окажется значительно большей, и нам надо убедиться, что в зоне слабых разрушений, в третьей и четвертой зоне безопасности не окажется сколько-нибудь важных объектов. Резонанс среди населения может оказаться, вы понимаете сами, еще куда большим, чем произойдет разрушений на самом деле…

Все задумались, всматриваясь в синьку, что-то прикидывая. Потом один из строителей сказал:

– Но ведь вы сами говорите, что это пока приблизительно. А мы хотим знать точно, что может пострадать, а что – нет. Потому что тут нельзя считать на десятки метров, тут нужно поточнее.

– Как я уже говорил, – ответил Лидумс, – на это мы сможем дать сколько-нибудь точный ответ лишь после того, как побываем на месте, внутри. А туда надо еще проникнуть.

– Так и проникайте себе на здоровье, – сказал строитель. – Что же в этом сложного? Надо отпереть ворота, войти к посмотреть. Дадим вам хорошего слесаря… Если я правильно понял, вы ведь прошли по всему коридору, и с вами ничего не случилось?

– Вы же саперы! – с оттенком укоризны в голосе проговорил другой строитель, близкий к пенсионному возрасту. – И воевали, – продолжал он, скользнув взглядом по ярусам планок на груди Лидумса. – Как поступали в таких случаях на войне? Привязывали к двери веревку, отходили за угол…

Я слушал его и видел ухмыляющегося Шпигеля; не знаю, как он выглядел на самом деле, но я его видел. Прищурив в улыбке глаза, он ожидал, пока мы потянем за эту самую веревку.

– Веревка там не годится, – сказал Лидумс, – хотя бы потому, что ворота отворяются внутрь, и там стоят два замка банковского типа, и никакого слесаря к ним подпускать нельзя, потому что мы хотим взорвать все тогда, когда сочтем нужным мы, а не они.

– Кто они? – машинально спросил строитель.

– Те, кто готовил.

С минуту все молчали. Война закончилась давно, но от нее никуда было не уйти. Лишь строителя это не проняло; он покачал головой с таким видом, словно полагал, что если государство не жалеет для армии ничего, то армии этой под силу все на свете, и никаких затруднений для нее существовать не может.

– Мы все время отвлекаемся, товарищи, – сказал секретарь горкома. – Спорим о делах, в которых разбираемся в неодинаковой степени. Мы ведь собрались не за этим. Нам нужен ответ хотя бы на один вопрос: могут ли строители что-то делать там сейчас? Они считают, что могут.

– Хотя бы потихоньку, – сказал первый строитель. – Иначе все наши графики полетят к черту. Хотя бы разбирать соседние развалины, что ли…

Он обращался к генералу, и я посочувствовал начальнику гарнизона: самое сейчас простое – краткий категорический отказ – вовсе не обещал самого нормального и благоприятного развития отношений в дальнейшем.

– Давайте послушаем специалистов. Полковник Лидумс?

– Конечно, от работы бульдозеров может ничего и не произойти, хотя гарантии вам дать никто не в состоянии – и в соседних развалинах могут найтись сюрпризы, раз уж тут такое хитрое место. А вот любое рытье опасно; потом вы захотите забивать сваи, и тут уж я готов ручаться, что без взрыва не обойдется.

– Неужели, если мы загоним сваю на несколько метров, на двадцатиметровой глубине что-то взорвется? – усомнился еще один строитель.

– Вы же не ввинчиваете сваю. Вы ее вколачиваете. Колебания, как вы знаете, распространяются в глубину. А откуда мы знаем, что там лежит? Может быть, среди прочего в подземелье находится энное количество инициирующей взрывчатки – гремучей ртути, азида свинца или, допустим, тзн, и вот что-то падает на них – кусок штукатурки с потолка, доска от стеллажа, мало ли что; и пусть объект заминирован даже не гексогеном или тетрилом, но просто толом – все равно, будет такой фейерверк, на какой мы не согласны. Хочу, чтобы вы поняли раз и навсегда: взрыв может произойти лишь в ту секунду, которую назначим мы, и не секундой раньше.

– Так, – сказал областной заведующий строительством. – И когда же эта секунда настанет?

– Об этом мы еще будем думать, – ответил на этот раз генерал. Наступила пауза.

– Иван Прокофьевич, да нельзя же так! – вдруг вскочил один из сидевших у стены, явно не самый большой начальник здесь, но, как видно, один из самых заинтересованных. – Они же, наверное, даже не представляют себе, что это за стройка! Какого значения!

– А вы как считаете, товарищ подполковник? – спросил секретарь горкома.

– Какой бы ни была стройка, люди, я думаю, дороже (на это возразить не смог бы никто). И не каждая военная задача решается при помощи жертв… Да не год же мы у вас требуем (я намеренно сказал не «просим», а именно «требуем», пусть поймут, что торговаться здесь не приходится, не базар). То, о чем мы говорили, тщательная подготовка к проникновению внутрь – это необходимость, сколько бы на это ни ушло времени. Иначе нельзя. Таково мое мнение.

Но в глубине души я уже понял: давить все-таки будут. И сильно.

– Итак, товарищ генерал? – обратился секретарь.

Генерал встал. Наверное, ему непривычно было объявлять свое единоличное решение именно в этом кабинете: на заседаниях бюро, даже при обсуждении вопросов особой папки, решал все-таки не он. Но генерал недаром генерал: он знает, что в любой момент и в любой обстановке от него может потребоваться то, для чего он и существует: принять единоличное решение и нести за него всю ответственность, и обеспечить его выполнение. Конечно, сейчас противостояли ему не враги, а свои, но это порой требует куда большего гражданского мужества. И он произнес громко и четко, словно объявляя боевой приказ:

– Всякие работы запрещаю. Оцепление будет постоянным, и за его черту не будет допускаться никто, кроме выполняющих разминирование. Радиус оцепления – двести метров. Строительную технику отвести немедленно.

– Так, – сказал секретарь, пока в основном наблюдавший за говорившими и что-то временами черкавший на бумаге: делал заметки для памяти или, может быть, рисовал на нас шаржи – бывает и такое. – Есть предложение – принять к сведению. Это первое. Второе: вся ситуация разглашению не подлежит. – При этих словах он смотрел на строителей. – Третье: поскольку всем нам придется об этом докладывать, нужно установить определенный срок, которого в дальнейшем придерживаться.