– Представляешь, она этого своего казака, пьяного в стельку, таскала к себе на пятый этаж на своем горбу! И до сих пор, небось, таскает! – громким шепотом, оглядываясь в полутьме на Николь, рассказывала Мария. – Боже, как я ее умоляла бросить его к чертовой матери! Но она упрямая. Это, говорит, мой крест, и я должна его нести. Вот и несет!.. Кажется, Ули здесь нет, – вдруг встревоженно добавила Мария.

– Почему?

– Потому что она бы не допустила всей этой грязи. Она мыла все пять этажей нашей лестницы, она у меня настоящая хозяйка! Тут что-то не то, или я ошиблась домом.

– Тяжело карабкаться на пятый этаж, под крышу, я помню, как холодно там зимой и какая жара летом, я живала в таких квартирках, – с придыханием говорила Николь, обогнав Марию и поднимаясь по лестнице впереди нее. – Фу-ух! Вот и притопали! Какая из трех дверей?

– Та, что перед тобой, прямо, – сказала Мария.

Николь постучала в узкую дверь, выкрашенную коричневой краской.

Никто не отозвался.

Николь постучала еще раз.

Молчание.

Николь потянула дверь к себе, и она легко открылась. Прямо напротив двери было окно – дневной свет ударил в глаза, и они не сразу пригляделись из полутьмы лестничной клетки. В глаза ударил свет, а в нос запах камфары, смешанные запахи мяты, аниса, лакрицы, – Мария с ее обонянием сразу разобралась и в запахах, и в том, что все они лекарственного происхождения.

Кровать с выкрашенными в серо-голубой цвет железными спинками стояла посреди комнаты – видно, ее специально отодвинули подальше от окна. Ульяна лежала высоко на каком-то подобии подушек, дыхание ее было прерывистым, сиплым, она спала или была в полусознании, полубреду.

– Боже, у нее жар! – прошептала Мария, приложив ладонь к бледному, горячему и влажному лбу Ульяны.

– Кто вы, дамы? – вдруг послышался от двери немолодой женский голос. Вопрос был задан на очень плохом французском, с типичным акцентом.

Мария и Николь повернулись на голос. Перед ними стояла пожилая хрупкая женщина в цветастом вылинявшем фартуке, повязанная чистой белой косынкой по-крестьянски, под подбородок и вокруг шеи. Косынка была повязана так туго, что, седые волосы у женщины или нет, сказать было нельзя, но зато брови были черные, вразлет и глаза еще почти синие – чувствовалось, что когда-то женщина была очень красива, лицо ее, хотя и иссеченное морщинами, до сих пор сохраняло женственность, степенность и достоинство людей, что привыкли смолоду знать себе цену.

– Добрый день, – сказала Мария по-русски. – Я Мария, сестра Ульяны, а это моя сестра Николь.

– Тю, та вы руски! – Женщина всплеснула большими, раздавленными работой ладонями. – Та Бог вас послав! А то б померла Улька! В больничку не хочут брать. А я колотюсь с ей, как рыба об лед. Спасибо, канфарного масла соседка нижняя, санитарка, принесла – растираю. Мяту варю, анисовые капли даю, ни исть ничево, ни пьеть. Ужасти!

– Давно? – спросила Мария.

– Чи пятый, чи четвертый динь? Забула! У Сидорыча на сороковинах на кладбищу она подстыла. Дожжине ще. Ось и тако во!

– А где подъесаул? – спросила Мария.

– Я ж казала: помер, на сороковинах она и схватила ту лихоманку. Утонув есаул, под мосте Александры нашава царя, в речке ихней – чи Сина, чи Солома? Черт нас в ту Хранцию затолкав. А Сидорыч в пятом ряду на новом кладбище, сбочь дорожки его могилка – хорошо, близенько.

– Это меняет дело, – решительно сказала Мария. – А как вас зовут?

– Баба Нюся.

– Баба Нюся, а в доме есть мужчины?

– Ни, нема, робють. А мой видав, як Сидорыч утонув. Глотку заливали вмисти, оба двое. А потом Сидорыч решив переплыть на спорь ту Сену-Солому. И как закричить: "Шашки к бою!" И бултых в воду. А вже посередь реки, когда под мост его понесло, как закричить: "Эскадрон, справа, заезжай!" И ушев под воду. Он так и здесь орав, когда Улька его на соби таскала: "Эскадрон, справа, заезжай!" Заехав. Царство небесное! – Тетя Нюся перекрестилась. Следом за ней перекрестилась и Мария.

– Николь, я проскочу в заводской лазарет за врачом. Я помню, где он находится. Ее надо госпитализировать или немедленно отвезти к тебе домой.

– Конечно, ко мне, – сказала Николь, – наймем врача, наймем сиделку, выходим.

– Еще чего! За сиделку – я сама справлюсь, – возразила Мария.

– Ладно, там видно будет. Давай скорей в лазарет и предлагай им хорошие деньги, не скупись.

Через полчаса Мария прибыла к подъезду с каретой "скорой помощи". За это время Николь и баба Нюся в четыре руки ловко переодели Ульяну в чистое, принесенное старушкой из своей квартиры, обтерли ее теплой водой с уксусом, привели в порядок волосы, умыли, укутали как следует. Хотя женщины и говорили на разных языках, но понимали друг друга с полужеста. Заодно они и умудрились прибраться в комнатке.

– А ты як наша казачка, – похвалила Николь баба Нюся. – Своя девка!

– Ка-за-чок! Ка-за-чок! – пританцовывая, пропела Николь в ответ, и обе засмеялись.

Явление врача француза в белом халате, белой шапочке и с фибровым чемоданчиком в руках привело бабу Нюсю в легкое замешательство.

Мария сразу заметила, что в ее отсутствие Николь и баба Нюся привели Улю в порядок. Раза два Уля даже взглянула на врача и на всех их блуждающим взглядом.

– Больная говорит по-французски? – спросил доктор Марию.

– Как мы с вами.

Врач улыбнулся – ему польстили слова Марии. Дело в том, что сам он был южанин, а Мария отличалась великолепным парижским выговором, и ему до ее французского было, по-русски говоря, семь верст и все лесом.

Выслушав, а затем выстучав Улю под рубашкой, врач задал несколько вопросов, больная отвечала не очень вразумительно, хотя и по-французски.

– На вопросы отвечает с трудом, как бы сквозь сознание, кожа горячая, влажная, – заключил врач, – надеюсь, что все не так страшно, как кажется на первый взгляд. Левое легкое чистое, а в правом множественные влажные хрипы. Предполагаю правостороннюю нижнедолевую пневмонию. Главное – уход. Неоднократная смена белья, протирание тела теплой водой с небольшим добавлением уксуса, но я вижу, ее только что протирали. Надо поворачивать больную в постели, почаще поворачивать, то на бок, то на спину, не давать залеживаться в одном положении. Куриный бульон, обильное горячее питье с травами, с лимоном, с медом. Сейчас я выпишу отхаркивающее средство. – Врач примостил на колени свой чемоданчик, выписал рецепт и подал его почему-то Николь. – Фрукты, овощи, легкое, но богатое витаминами питание. Тепло, дневной свет, уют – и все будет в порядке. Да, растирание тела камфарным маслом на ночь. Впрочем, я вижу, вы уже растирали.

– Так, – сказала Николь, вместе с рецептом врача решительно забравшая бразды правления в свои руки. – Ее надо укутать и вынести в машину.

– Девушка молодая, но перевозить ее сейчас, – врач замялся, – в нашей карете очень холодно…

– У нас в машине будет потеплее, главное, чтобы ваши парни снесли ее с пятого этажа.

– Чем же ее укутать? – спросила Мария по-русски и стала снимать с себя пальто.

Баба Нюся метнулась в свою квартирку и принесла большой серый платок из козьего пуха.

– Ще с России платочек, – сказала баба Нюся, – ще с моих коз чесала пуху, с дому. – Она ловко укутала голову, плечи, грудь, спину Ульяны громадным платком, почти спеленала ее. – Ось, а таперича надягайте польты, а сверху ще одеялкой!

И Николь, и Мария, и баба Нюся были ловкими, рукастыми женщинами и снарядили Ульяну лучшим образом.

– Баба Нюся, а где ее документы?

– А ось сумочка на стульце.

Мария прихватила сумочку Ульяны. Здоровенные санитары понесли на руках спеленутую Ульяну вниз. Николь, Мария, баба Нюся и врач двинулись следом. Потом Мария умудрилась обогнать санитаров, пролезла бочком, успела открыть и завести машину, прежде чем они вышли из подъезда.

Санитары и врач к превеликому своему удовольствию получили, по выражению Льва Толстого, "в заднюю часть ладони". Мария хотела было и бабе Нюсе отдать за платок хорошие деньги.