– Как далеко ты зайдешь?

Я поддаюсь ему, так что и он поддается мне.

– До самого конца.

И Джек снова проникает в меня.

– Элоди… – хрипло тянет он таким тоном, словно само мое имя доставляет ему удовольствие.

Мы так и валяемся все утро в обнимку, переплетенные, как корни оливковых деревьев. Я лежу в коконе его крепких, сильных рук, пристроив голову на твердой груди и чувствуя, как та плавно опускается и поднимается.

Пока Джек дремлет, я натягиваю одну из его рубашек и спускаюсь в кухню, чтобы приготовить завтрак. О вчерашнем шторме напоминают лишь легкая морось и ярко-желтое пятно солнца, растекшееся по облачному небу. Я жду мук совести за то, что переспала с лучшим другом, хотя клялась всем и каждому, включая саму себя, что никогда не пойду на это. Но совесть молчит. Внутри лишь легкость, счастье и бескрайная любовь. Быть с ним оказалось так же легко, как дышать. Сама не понимаю, зачем мы так долго ждали.

Я собираю ингредиенты для блинчиков, но никак не могу вспомнить, сколько точно надо муки и молока. Приходится вытащить из сумки Джека ноутбук и поискать рецепт в Сети. А потом я из любопытства забиваю в поисковик собственное имя. Пока Джек не вернулся и не починил проводку, я была лишена телевизора и, полностью отрезанная от мира, понятия не имела, как сейчас обстоят дела с моими поисками. Открываю первую же ссылку. Это оказывается видео… с Джеком. Его лицо на превью. Я смотрю на него: на хмурые морщинки вокруг глаз, полных тревоги, на взъерошенные волосы. За спиной у него – мой дом, перетянутый полицейской лентой. Мельком замечаю рядом полицейского в униформе, стоящего возле главного входа. И предвкушение сменяется беспокойством: значит, Джек солгал мне, сказав, что ему предложили появиться на телевидении, потому что он уже это сделал. Но зачем ему лгать?

Я запускаю видео.

– Если бы Элоди сейчас была здесь, я бы обнял ее и больше никогда не отпускал, но мы понятия не имеем, где она. Именно неизвестность выматывает сильнее всего. Элоди никогда бы не убежала, она никогда бы не доставила нам столько страданий. Он удерживает ее где‐то, и… – Джек умолкает, опуская глаза, явно огорченный. Никогда бы не подумала, что он настолько талантливый актер. Не знай я, как все обстоит на самом деле, поверила бы каждому его слову, каждой трагической нотке в его голосе.

– По непроверенным данным, перед исчезновением Элоди несколько недель донимал какой‐то мужчина, – говорит ведущая из студии, – вам что‐нибудь об этом известно?

Джек смотрит прямо в камеру:

– Полагаю, он ее и похитил. Так что полиция правильно сделала, арестовав его. Он долгое время преследовал Элоди. Она очень его боялась. Нет никаких сомнений, что он замешан в ее похищении, и как только обнаружатся хоть какие‐то доказательства, подозреваемого отправят за решетку. Справедливость должна восторжествовать – ради Элоди и ее семьи.

Подозреваемый… о ком речь? Не может же быть, что…

– А как дела у ее семьи сейчас?

Джек запускает пальцы в волосы и качает головой.

– Им нелегко. Всем. К тому же сейчас, когда Мередит оказалась в больнице… сил не осталось совсем. Элоди нужна нам – и как можно скорее.

Мама в больнице?

Охваченная паникой, я едва не падаю, задев пакет с мукой. Белая пыль рассыпается по столу.

Джек ведь говорил, что мои родители в порядке. Что рассказывать нечего. Он обманывал меня – снова и снова. Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но не могу. Не могу. Не…

– Элоди, что случилось?

Джек обнаруживается в дверях, в одних черных трусах. Прошлым вечером это зрелище вызвало бы у меня жгучее желание провести пальцами по его рельефному прессу. А этим утром при виде Джека пальцы сжимаются в кулаки.

– Мама в больнице.

Нахмурившись, Джек открывает рот, но, заметив на столе ноутбук, осекается.

– Почему ты не сказал мне? – рычу я.

– А должен был?

– Это же моя мать! – срываюсь я на крик. – Я спросила, как дела у родных, а ты солгал мне!

– Поскольку знал, что ты начнешь психовать. – Джек решительно подходит к столу и захлопывает крышку ноутбука. – У нее просто обезвоживание и переутомление.

– Из-за меня. – Мне становится зябко. Очень зябко. Я обхватываю себя руками. – Мне нужно ее увидеть. Отвези меня домой.

– Элоди… – Джек делает шаг вперед, и я невольно отступаю назад.

– Отвези меня домой.

– Нет.

Внутри что‐то обрывается. Губы Джека сжаты в тонкую, суровую линию. Когда у него такое лицо, его бессмысленно переубеждать и уговаривать. Но ему не запереть меня здесь.

– Отлично, – бросаю я и, обойдя кухонный стол с другой стороны, решительно направляюсь в коридор.

– Что ты делаешь? – кричит Джек мне в спину, пока я забираю из тумбочки ключи от машины. – Элоди, какого черта?

Я натягиваю белые кроссовки.

– Я еду в больницу.

– Подумай еще раз как следует. Мы же договорились.

– Мы договорились, что я останусь здесь до тех пор, пока ты не запишешь телеобращение. Ты его записал.

– Я сказал: до тех пор, пока оно не выйдет.

– Это частности, – огрызаюсь я, в душе уверенная, что он в очередной раз меня обманывает. И, развернувшись, добавляю: – К тому же оно ведь и так вышло.

– Ну хорошо, прости меня, ладно? Прости за то, что солгал. Ты права. Мне следовало рассказать.

Мне хочется спросить, о чем еще он мне не рассказывал, но времени на это нет. Я должна увидеть маму.

– Мне надо ехать.

– Я же попросил прощения.

Не обращая на него внимания, я распахиваю входную дверь, но Джек хватает меня за плечо и разворачивает к себе.

– И что ты планируешь делать?

– Не знаю.

– А ты подумай.

– Расскажу им ту версию, на которой мы остановились: про хижину и человека в маске.

– Вся она строится на незнании. – Джек качает головой. – Ты должна быть растеряна и дезориентирована. Ничего не получится, если ты явишься в больницу на моей машине.

Он прав, но желание увидеть семью пересиливает. Так что детали придется продумывать на ходу.

– Я все равно поеду, Джек.

– Элоди, ты же умная девочка.

Злость оттого, что Джек меня не отпускает, смешивается с гневом, вызванным его ложью, сокрытием информации, и меня прорывает:

– Что за подозреваемого арестовала полиция? Мой сталкер – это тот же человек, которому ты заплатил за инсценировку похищения? Как его зовут?

– Если ты не будешь знать его имя, тебя ни в чем не заподозрят. Это ради твоей же безопасности.

– Джек, пусти меня.

– Я с тобой, понимаешь? Мы вместе. И вместе что‐нибудь придумаем, если ты сейчас выдохнешь и поймешь, что зря торопишься. Ну же, Фрей, ты ведь умная, вот и веди себя как умная. Не надо все ломать, поддавшись эмоциям.

Его обаяние работает на полную катушку, и раньше оно казалось маяком во тьме, ведущим меня к Джеку, но сейчас его свет потускнел, затянутый облаками раскрывшейся лжи. Хотя в одном Джек прав: я умная. Достаточно умная, чтобы понять: он мной манипулирует.

– Я уезжаю.

– А как же мы? – Дверь у меня за спиной распахнута, и мелкая морось колет голые ноги. Я пытаюсь повернуться, но пальцы Джека сжимают мне плечи еще крепче. – Как же мы с тобой?

Я думаю о маме, лежащей на больничной койке, опутанной трубками и проводками, отчаянно нуждающейся во мне. Надо было вернуться еще в тот день, когда я впервые увидела родителей в новостях.

– Отпусти.

Джек пытается обнять меня, но я отталкиваю его изо всех имеющихся сил. А затем разворачиваюсь и торопливо шагаю к машине. Джек оказывается быстрее; он добирается до водительского места раньше и встает возле дверцы.

– Мы никуда не поедем, пока ты не ответишь мне, что теперь будет с нашими отношениями.

Меня все еще терзает его ложь, так что я бью словами наотмашь:

– Вчерашняя ночь была ошибкой.

Джек смотрит на меня так, будто я только что сообщила ему смертельный диагноз.

– Ты же не всерьез?

Босой, в одних трусах, он дрожит от холода, выглядит потерянным и беспомощным.