На следующий морозный день я приняла участие в экзотическом для меня процессе коррализации оленей. До этого для меня было загадкой — как за один день соорудить корраль на голом месте и подсчитать в нем всех оленей.

Когда рассматриваешь внимательнее меховую одежду чукчей — кухлянку или керкер, замечаешь на ней множество маленьких залатанных дырочек — эти отверстия прогрызли в оленьей шкуре оводы, когда, развившись под кожей оленя, выбирались наружу. Чтобы от оводов не портилась шкура оленя, и чтобы животное меньше страдало, каждый год всем оленям делают прививки, предотвращающие развитие личинок. Во время коррализации, когда подсчитывается численность оленей в стаде, проводят и эту прививку. Попутно отбираются олени на убой.

На помощь, необходимую для постройки корраля, для загона оленей, разделки туш на нашу стоянку из соседнего стойбища яранг приехали на крыше вездехода женщины и ребятишки. На ровной тундровой площадке воздвигают окружностью диаметром метров в двадцать привезенные высокие жерди с двумя веревочными оттяжками каждая. Для крепления растяжек вбиваются мелкие колья, но они с трудом держат мощную нагрузку, вырываются из земли. Поэтому для оттяжек особенно идут нарасхват тяжелые запасные гусеничные траки. В окружность этого сооружения для прочности «вплетаются» с двух противоположных сторон трактор и вездеход.

Между жердями растягиваются веревки, к которым вяжутся длинные, высотой в человеческий рост, полотнища брезента. «Сколько штанов и штормовок можно нашить из них!» — невольно думается мне.

В одном конце корраля из досок сооружается узкий проход, в который может поместиться только один олень, а с противоположной стороны стены загородки распахивают, открыв широкую воронку-вход для загона оленей.

Теперь пастухам необходимо было точно направить стадо в эти ворота. Это сделать было не так-то легко, уже перед входом, когда, казалось, все олени устремлялись внутрь, от стада непременно отбивалась небольшая группка, голов в сотню, и уносилась обратно в тундру. Я, согреваясь, бегала вместе с пастухами за этими отколами и даже заслужила удивленно-восторженную похвалу пожилых чукчанок: «Как чукча бегаешь!»

Наконец, все олени в коррале, притаившиеся вдоль стен загродки люди быстро перемещают концы брезентовых стен, закрывают ворота. Стадо беснуется в загоне, беспорядочно мечется и вскоре начинает перемещаться по кругу.

Внутри корраля воздвигается еще одна мягкая брезентовая стенка-перегородка почти от центра круга до узкого выхода. Теперь задача — отсечь от тысячной массы оленей небольшую группу и замкнуть ее в сектор круга с этой одной стенкой.

Взрослые пастухи стоят наготове на выходе из корраля, им предстоит хватать пробегающих там по одному оленей за рога, удерживать, пока им вкалывают прививку, клеймить. Забивать отбракованных особей. Внутри корраля пара подростков, пара девушек и старик, держа в руках брезентовое полотнище, должны вклиниваться в шуршащую, шарахающуюся от людей массу животных. Занимаю место в ряду живой ходячей изгороди и я.

Чукотская коррида начинается. «Борька, отсекай!» — ревут зрители снаружи. Поначалу жутко смотреть, как мальчишка, держащий край полотнища, бросается в гущу безумных, на полном скаку несущихся по кругу оленей. Растопчут, кажется мне, неискушенному наблюдателю. Я в ряду четвертая, вдалеке от края, но мне все равно страшно, кажется, олени могут сбить с ног, подмять под себя. Под копытами животных уже безжизненным комочком болтается растоптанный олененок, не выдержавший бешеной гонки. Но Борька в подходящий момент смело вклинивается в стадо, и вот мы все, как рыбаки неводом, затягиваем пару десятков животных в отгороженный с одного боку сектор и собой замыкаем выход из него. От ужаса закатывая глаза, сверкая белками, олени наскакивают на нас, мы выше поднимаем руки с зажатым в кулаках полотнищем, отбрыкиваемся от оленей ногами, кричим на них. Стоит дать слабину в натяжении стенки или чуть опустить кому-нибудь руки, как в эту «пробоину» в стене, опрокидывая человека, устремляются все, только что с трудом отсеченные животные, и присоединяются к основной массе.

От нашей кучки оленей уже совсем коротким куском полотнища — этакой дверью — отделяются на выход из загона 2–3 оленя и затем «выдавливаются», вытесняются в узкое отверстие выхода.

К вечеру площадка в загоне вся растоптана, мы бегаем все медленнее, завязая в тундровой жиже. Но пока последний олень не учтен и не привит, мы не покидаем рабочих мест. Под конец я вываляна в грязи по уши и счастлива примерно по ту же самую высотную планку.

На тундровой подстилке лежит пара десятков освежеванных туш. После рабочего дня праздничный ужин — неизменная вареная оленина и «соленый суп», как называют чукчанки густое варево из пакетиков суповых концентратов, привезенных вездеходчиками.

Холодно. Утром снова идет снег, ветер западный. К полудню лужи растаяли, проглядывает солнышко. Оксана напекла мне в дорогу лепешек и проводила до реки. Взмах веслами, и еще одна яркая встреча становится лишь достоянием памяти.

Сразу за впадением Мотлыкана, где Пегтымель поворачивает на юго-запад, огибая гору Вуокэнмеем, начинаются пороги. «Ну, там вы, наверное, по берегу пойдете», — говорили мне ребята-пастухи. Жаль, что никто не видит меня здесь.

Река резко сужается, крутые, почти отвесные скалы вплотную подступают к воде. Крупные булыганы, ссыпавшиеся сверху, перегораживают русло, река шумит впереди. Подплываю к крутой горке, внизу вижу белые буруны, камни. Тыкаюсь носом в берег. Метров через двести за порогом виден более пологий участок падения реки. «Просматривать — не просматривать?» — подступает к груди азартный жар. «Да что я, не каякер, что ли?» Как вначале начнешь просматривать, так и поведется. Проверяю, крепко ли надета «юбка» и, оттолкнувшись веслом, ныряю в поток. Привычные маневры среди камней, каяк послушен, я легко уворачиваюсь от самых высоких валов, да они и не выше метра. Порог пройден, и я наполняюсь еще большей уверенностью в своих силах.

Пороги продолжаются, они представляют собой крутопадающие на сужениях русла в скалах горки, заканчивающиеся быстротоками, так что в случае переворота я рискую лишь сухими вещами. В русле лежат глыбы, и необходимо лавировать меж ними, работая веслами. Ставлю себе задачу как можно меньше мочить руки, но избежать этого никак не удается. Но вот горы расступаются, и на реке начинаются более спокойные шиверы, часты длинные перекаты. Но теперь они не гладкие галечные, а крупнокаменистые, да и расход воды в реке заметно больше, река стала мощнее, и маневр хождения поперек струи в поисках оптимальной, более глубоководной, протоки может закончится навалом на камень. Здесь не просто вылезти из каяка посреди потока, и при посадках на камни я отчаянно подпрыгиваю, не вылезая из очка, стремясь столкнуть каяк с мели.

Превращаюсь в жвачное животное — на остановках неизменно жую лепешку, сахар, конфеты. Как я раньше ела так мало?

Чем ниже, тем река становится все спокойнее, на монотонных участках я вдруг чувствую, что ветер все-таки дует, и он встречный. До боли леденеют пальцы на руках, промокшие рукава свитера их не спасают, спускаю обшлага гидрокуртки до весельного цевья. Вечером снова посыпал сухой снежок, становлюсь на ночевку и отмечаю, что примерно за 6 ходовых часов прошла 45 км — вот это скорость!

Погода с утра замечательная. Почти нет ветра, низкая неплотная облачность. Река становится заметно мощнее, течение быстрое. Меня окружают пологие тундровые склоны гор. И сзади, и впереди все время видны горы, а мне-то казалось, что ближе к океану местность будет равнинной. Плыть легко, только нужно следить за основным, глубоким проходом на многочисленных широченных перекатах, чтобы не сесть на мель. Часа за три проскочила 35 километров — приплыла как раз к обеду на перевалбазу при впадении Кукэвеема. Вдали от реки стояло несколько домов, виднелись покосившиеся загородки корраля. Мне база показалась нежилой, но тут я заметила вездеход, с виду целый, неразваленный, решила подойти поближе, и, как оказалось, не зря.