Она была на улице, лицом к клумбе с покрытыми инеем стеблями. Там и сям мелькали острые тонкие листочки: ни одному из известных ей растений они не принадлежали. За клумбой высилась каменная стена с чугунной оградой, и казалось – либо это от страха разыгралось воображение, – что шпили венчают маленькие металлические черепа.

– Мисс Леннокс! – Эвелин чуть не задохнулась от облегчения, когда появилась раскрасневшаяся Бидди и понеслась к ней по дорожке. – Что вы делаете?!

– Я… – начала Эвелин. Посмотрев вниз, она увидела, что ее тонкая, облаченная в ночную сорочку фигура скрючилась меж подлокотниками механического кресла.

Воспоминания возвращались путано: лесные ароматы из сна и мерное звяканье монет. Только никаких монет не было. Эвелин слышала скрип колес, с трудом катящихся по дорожке.

Она содрогнулась. Во сне люди ходят, но не могла же она усадить себя в кресло, направить его по коридорам, через парадную дверь и ничего не почувствовать? Если такое случилось… значит, она повредила голову куда сильнее, чем ей думалось.

Бидди осмотрела ее руки.

– Мисс, вы к чему-нибудь прикасались? – настойчиво спросила она. – Хоть к чему-нибудь?

– Вроде бы нет. А что?

– Вам известно, что это? – большим пальцем Бидди показала на клумбы с переплетенными стеблями. – Аконит. Он повреждает нервы так, что тело немеет, как замороженное. А вот это похоже на болиголов – он парализует тело снизу вверх. Что заставило вас сюда приехать? Вы даже не одеты!

– Я… я не приезжала сюда, Бидди. Не знаю, как…

На лице служанки отражался весь ужас, который чувствовала Эвелин.

– Нужно завезти вас обратно в дом, пока не проснулись другие гости.

Как и предупреждал мистер Чиллингем, для улицы кресло не предназначалось. На обледенелых дорожках колеса застревали и отказывались поворачиваться. Как же они вывезли ее из дома и прокатили по территории поместья?! Сейчас кресло двигалось лишь потому, что его со всей силы толкала Бидди.

Судорожно дергаясь, кресло выехало за открытые ворота. Навесной замок, который их удерживал, валялся на траве. Эвелин прочитала надпись на вывеске и поняла, от чего ее спасла Билли.

Кресло увезло ее в сад ядовитых растений.

У Эвелин не было желания ни участвовать в играх, ни даже наблюдать за ними со стороны. Без посторонней помощи она доехала до оранжереи, где печь обогревала нежные пальмы, папоротники и суккуленты. Леденящий холод, поселившийся внутри ее костей, печь прогнать не могла.

Существовало лишь два объяснения утренним событиям: либо от падения с лошади она повредилась рассудком, либо креслом управлял дух убитого старика.

По общему мнению, старый Чиллингем был человеком ужасным, но какую обиду он мог таить на нее? Зачем откалывать эти пугающие шутки? Зачем везти ее к ядовитым растениям?

Эвелин внимательно осмотрела латунные шесты и рычаги, постучала по деревянным подлокотникам.

– Что ты скрываешь? Чего ты хочешь от меня? – шептала она. Эвелин откинулась на спинку сиденья и принялась ерзать, чтобы оно, обмятое под стариковское тело, переобмялось под нее. Бесполезно. Единственным результатом стали застрявшие в колесах юбки.

Нагнувшись через боль, чтобы высвободить их, Эвелин заметила нитку, выбившуюся из обивки сиденья, и осторожно провела рукой под рамой. Там что-то было. Какая-то выпуклость.

Пальцы Эвелин нащупали в ткани идеально прямую прореху длиной около дюйма. Ее большой палец скользнул внутрь, и Эвелин поняла: прореха не случайная – ткань разрезали намеренно, чтобы устроить тайник.

Эвелин вытащила сверток из пожелтевшей бумаги, источающий прогорклый, как у мышиного гнезда, запах. С бесконечной осторожностью Эвелин развернула листок, обнаружив засушенные цветы: пурпурный колокольчик и веточку с мелкими бутонами. В складки свертка попала молотая зелень, вроде той, которой приправляют суп.

Эвелин переводила взгляд с одного сухого цветка на другой. Зачем их прятали? Неуверенной, плохо держащей карандаш рукой старый Чиллингем нацарапал на бумаге одно-единственное слово: «Улика».

Писал старик с явным трудом – отдал все силы, дабы провозгласить, что это доказательство, но доказательство чего?

В памяти всплыли слова Бидди: «тело немеет, как замороженное… он парализует тело снизу вверх». Старого Чиллингема парализовали намеренно. Только это, конечно же, не означало…

Эвелин снова взглянула на засушенные цветы. Листья у них были острые, как те, что она видела в саду ядовитых растений.

– Вы показывали мне, – потрясенно пролепетала она, – что Альфред не напал на вас перед побегом. Он вас отравил!

– Мисс Леннокс! – голос мистера Чиллингема разогнал ее мысли. Он стоял за порогом, озабоченно глядя вглубь оранжереи. – Вы нездоровы?

Эвелин растерянно на него смотрела. Прятать цветы было поздно: они лежали у нее на коленях.

– Я… немного выбита из колеи, – призналась Эвелин.

Мистер Чиллингем медленно переступил порог, закрыв за собой дверь, чтобы сберечь тепло. Он снова подошел к ней и опустился на корточки рядом с ее креслом. Его лицо буквально дышало заботой.

– Мисс Леннокс, вас ищет мать. Мой садовник сказал, что сегодня утром вы разъезжали по территории поместья в полубредовом состоянии. Это может быть правдой?

Эвелин замялась. Меньше всего на свете ей хотелось огорчать мистера Чиллингема за день до его свадьбы, но скрыть только что выясненные факты она не могла.

– Я была в саду, сэр. Только с бредом это не связано… Даже не знаю, как объяснить вам. На деле меня туда отвез другой человек. Намеренно. Дабы кое-что мне показать.

Мистер Чиллингем нахмурился.

– Кому понадобилось…

Эвелин передала ему сухие цветы и бумажный сверток.

– Я сначала тоже не верила. Но потом в сиденье кресла, принадлежавшего вашему отцу, нашла это. – Эвелин облизала губы. – Мистер Чиллингем, я видела эти растения. Сегодня утром, в саду ядовитых растений.

Мистер Чиллингем смотрел на сверток так, словно Эвелин протянула ему мертвую птицу.

– Яд? – непонимающе переспросил он. В отблесках печного пламени его глаза казались посаженными еще глубже, они словно ввалились в глазницы. – Сад ядовитых растений постоянно заперт на замок. Ради безопасности.

– Да, я уверена, что так оно и есть, но сегодня он заперт не был. Я нашла…

– Боже милостивый! – вскричал мистер Чиллингем. – Я правильно вас понимаю? Мисс Леннокс, вы пытаетесь сказать, что кто-то намеренно вывез вас из дома и пытался отравить?

– Нет-нет! Я говорю не о себе… Видите ли… – Рассказ ее получался неправильным, только как объяснить джентльмену, что к тебе являлся дух его отца? – Трудно передать словами, но я имела в виду мистера Чиллингема-старшего. Это кресло принадлежало вашему отцу, верно? Внутри сиденья я нашла эти цветы, вы видите, что на бумаге он написал слово «Улика»… Не думайте, что я сую нос в ваши семейные дела. Я никому не стану об этом рассказывать. Но мне подумалось, что вы мою находку увидеть должны. Вы должны забрать улику и распорядиться ею по своему усмотрению.

– Вы запутались, мисс Леннокс.

Так оно и было. Эвелин чувствовала себя бесхребетной и бесформенной; единственной точкой опоры стало кресло.

– Да, я неверно выражаю свои мысли. Мне хотелось сказать лишь то, что ваш отец спрятал те цветы в сиденье кресла. Возможно, он считал, что его отравили. – Перехватив взгляд мистера Чиллингема, Эвелин добавила: – Но пожилые люди забивают головы странными фантазиями. Под конец жизни у них порой мысли путаются…

Мистер Чиллингем смял сверток и бросил в печь.

– Бедная мисс Леннокс! – тихо сказал он. – Вы повредили голову куда сильнее, чем мы думали изначально.

– Мама, это же абсурд! Позволь мне хотя бы увидеть Сьюзен! Сегодня нас разлучать нельзя!

Мать стояла перед дверью с ключом в руке. Она надела свое лучшее платье, а к полям шляпы прикрепила померанцевый цвет.