Примерно месяц спустя после начала войны, когда у гитлеризма возникли первые проблемы на территории СССР и в отношении Рабоче-Крестьянской Красной Армии, военнопленных, и населения оккупированных территорий [67], Б.Бажанова снова пригласили к Лейббрандту [68].
Б.Бажанов вспоминает: «Мы опять спорим о перспективах, о немецкой политике, говоря о которой я не очень выбираю термины, объясняя, что на том этаже политики, на котором мы говорим, можно называть вещи своими именами. Но Лейббрандт возражает всё более вяло. Наконец, сделав над собой усилие, он говорит: “Я питаю к вам полное доверие; и скажу вам вещь, которую мне очень опасно говорить: я считаю, что вы во всём правы.” Я вскакиваю: “А Розенберг?” — “Розенберг думает то же, что и я.” — “Но почему Розенберг не пытается убедить Гитлера в полной гибельности его политики?” — “Вот здесь, — говорит Лейббрандт, — вы совершенно не в курсе дела. Гитлера вообще ни в чем невозможно убедить [69]. Прежде всего, только он говорит, никому ничего не дает сказать и никого не слушает.
А если бы Розенберг попробовал его убедить, то результат был бы только такой: Розенберг был бы немедленно снят со своего поста как неспособный понять и проводить мысли и решения фюрера, и отправлен солдатом на Восточный фронт. Вот и всё.” — “Но если вы убеждены в бессмысленности политики Гитлера, как вы можете ей следовать?” — “Это гораздо сложнее, чем вы думаете, — говорит Лейббрандт, — и это не только моя проблема, но и проблема всех руководителей нашего движения. Когда Гитлер начал принимать свои решения, казавшиеся нам безумными, — оккупация Рура, нарушение Версальского договора, вооружение Германии, оккупация Австрии, оккупация Чехословакии, каждый раз мы ждали провала и гибели. Каждый раз он выигрывал. Постепенно у нас создалось впечатление, что этот человек, может быть видит и понимает то, чего мы не видим и не понимаем, и нам ничего не остается, как следовать за ним. Так же было и с Польшей, и с Францией, и с Норвегией, а теперь в России мы идем вперед и скоро будем в Москве. Может быть, опять мы не правы, а он прав?”» — Б.Бажанов “Воспоминания бывшего секретаря Сталина” (С-Петербург, “Всемирное слово”, 1992 г.)
Воспоминания Б.Бажанова показывают, что все сподвижники Гитлера, не окрылены своим присутствием рядом с ним и деятельностью под его руководством, а психологически раздавлены Гитлером, преисполнены внутренних взаимно исключающих мнений, мотиваций и программ поведения. И , не способных к осмысленному волеизъявлению и деятельности в целостности психики каждого из них и в согласии с чувствами и миропониманием.
На уровне индивидуального и коллективного сознательного и бессознательного это порождает конфликт сознательного и бессознательного; информационная мощность бессознательного действительно превосходит (по объемам и скорости переработки информации) мощность сознательного, хотя и не бросается в глаза, поскольку всё, что свершается под управлением бессознательного, с уровня сознания достаточно часто воспринимается в качестве свершившегося “само собой” без усилий и работы: примерно так, как Д.И.Менделеев во сне увидел таблицу периодического закона, а сколько он перед этим наяву мучился в безуспешных попытках построить этот закон, обычно забывается.
Но если сознание отрицает некую целесообразность, то она будет осуществляться через бессознательное, если не будет заблокирована с уровня сознания. Отношения между сознанием и бессознательным примерно такие же, как между пилотом и автопилотом: автопилот ведет самолет, но пилот настраивает автопилот и осуществляет общий контроль за его работой, и пилот берет управление на себя в режимах, запредельных для автопилота. Кроме того по отношению к человеческой психике в этой аналогии следует иметь в виду, что возможна настройка “автопилота” (индивидуального бессознательного) извне — со стороны, если “пилот” (сознание) не контролирует каналы несанкционированного входа в свое бессознательное и не в состоянии выявить сторонние настройки и программы и отстроиться от них в своем внутреннем и внешнем поведении.
Несколько лет назад в Сибири рухнул аэробус А-310 после того, как сын командира его экипажа взялся за “рога” (самолетный аналог шоферской “баранки”), ввёл самолет в запредельный для автопилота режим, в результате чего и возник конфликт между пилотом и автопилотом, до того ведшими самолет совместно, образуя целостную информационную систему.
Это очень знаменательная катастрофа, если рассматривать её как модель информационных процессов в иерархически организованных информационных системах. Интеллектуально нормальные [70] и добродетельные люди таких режимов в управляемых ими процессах всегда избегают, а выявив такое, стараются вывести процесс во внутренне бесконфликтный режим: Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих.
Нечто подобное тому, что привело к гибели аэробус А-310, в России сделали в информационном отношении хрущевцы и демократизаторы; нечто подобное этому сделал в Германии и Гитлер, изнасиловав её коллективное сознательное и антагонизировав его с бессознательным. В итоге — крах гитлеризма, как германской национальной идеологии. Человеку и человечеству для психологической и управленческой устойчивости необходимо смысловое единство сознательного и бессознательного уровней психики, без антагонизмов каждого из уровней (и информационной системы в целом) с Мироустройством и Божьим промыслом. Если некое единство сознательного и бессознательного всё же есть, но оно в антагонизме с Высшим, то тоже не будет ничего хорошего (примером такого рода является культура иудаизма в ритуальной и светской её разновидностях, приведшая к нынешнему глобальному биосферно-экологическому и социальному кризису).
Однако был и ряд обстоятельств, которые и при Гитлере у власти, и сейчас обходятся молчанием. Конечно, общество может управляться на основе мистических чувств и порывов, в отсутствие научно-теоретических социологических разработок в его культуре. Но его устойчивость при смене поколений в этом случае должна обеспечиваться не унификацией в процессе воспитания психики подрастающих поколений на верность ныне здравствующему вождю-мистику, а выявлением в подрастающем поколении тех, кто в будущем способен заменить в качестве вождя-мистика нынешнего; причем не просто заменить, а заменить к общественному благу. В гитлеровской Германии же не было ни науки о самоуправлении общества, открытой для освоения всем по способности каждого, ни культуры и воспитания будущих вождей-мистиков из числа подрастающих поколений. То есть уже в те годы многим было ясно, что гитлеризм это исторически краткосрочное явление, не способное к устойчивому развитию в преемственности поколений.
Из этого можно было понять, что в мире есть некие глобальные силы, которые при его посредстве намерены достичь каких-то своих целей [71] в короткий исторический период, по завершении которого с исчезновением фюрера-мистика, нацизм в Германии утратит дееспособность и превратится в клоунаду, хотя и кровавую временами. И эти силы умышленно не вступали с нацизмом в полемику по многим вопросам [72], чтобы не спровоцировать гитлеризм на теоретические разработки в области социологии и экономики, в ходе которых нацизм имел открытые возможности раскрыть людям кое-какие стороны манипулирования их жизнью по своему усмотрению со стороны глобальной правящей “элиты”. Если бы это случилось, то тщательно взращиваемый глобальными силами нацизм в Германии перестал бы быть нацизмом и обрел способность к саморазвитию и выходу из под их безраздельного управления, что открывало возможности для совместной деятельности СССР и Германии в мировой политике в некотором новом качестве обоих государств. К сожалению, в первой половине ХХ века эта возможность была утрачена.
