– А вот теперь можно.

Он потянул цепь, и она легко подалась, будто ее постоянно смазывали маслом. Бесконечные метры металлических звеньев появлялись из прохода, а результатов все не было. Но наконец что-то стукнуло о край «крысиного лаза», и показалось последнее звено с прикованным к нему крохотным ключиком. Эльбеской присел на корточки, взял ключик в руки и спросил Каэ:

– Вы уже знаете, где он?

– Перстень твердит, что прямо передо мной, но я его не вижу. Каменная стена, и все тут. А где он на самом деле?

Сайнанг вставил ключик в крохотную дырочку в центре одной из черных плит. Ее невозможно было бы обнаружить в полумраке пещеры, если не знать точно, где она находится. И когда юноша повернул его в замке, каменная стена напротив Каэ бесшумно отъехала в сторону, открыв глубокую нишу. Глыба, закрывавшая это отверстие, была настолько огромной, что армии каменотесов пришлось бы долбить стену вручную, чтобы открыть этот тайник.

В нише лежал небольшой сверток.

– Что же вы? – изумился Эльбеской. – Уничтожайте талисман Джаганнатхи.

– А никаких сюрпризов больше не будет? – Каэ вытянула руку с клинком, концом лезвия зацепила сверток и подтащила его к краю. Достала талисман Джаганнатхи и положила его на каменный столб. Затем высоко занесла меч.

Талисман заголосил от ура и торопливо стал уговаривать ее остановиться, одуматься, пересмотреть свое решение. Он давал выкуп за свою жизнь, потому что искренне считал себя живым существом; а сколько удивительных вещей он предлагал! Сколько сокровищ, сколько тайн, сколько нездешних знаний! Власть и богатство. Вечную любовь и вечную молодость. И даже жизни погибших друзей...

И жизни еще не погибших, но стоящих на пороге смерти... И тогда она ударила.

– Едем в Эль-Хассасин, едем, едем, едем, едем, – тараторил перстень.

– Да, едем! Только замолкни! – сказала Каэтана, подтягивая подпругу седла.

– Мы едем в Эль-Хассасин! – возвестил перстень, словно сделал крохотное открытие. – А меня ты возьмешь?

– Нет!

– А я буду тихий-тихий

– Пока что ты все время громкий-громкий.

– Мое дело искать и находить талисманы Джаннатхи, а ты недовольна.

Каэ задумалась. Живой характер перстня ее поражал. Она и представить себе не могла, что эта штуковина так работает.

Сайнанг Эльбеской подошел к ней неслышными, легкими шагами:

– Таурта Феана ждет тебя. Хочет проститься. Я уже собрался, Куланн построил отряд, и если ты прикажешь, то мы готовы выступать хоть сейчас.

– Хорошо. Тогда передай, пожалуйста, всем, что мы тронемся в путь, как только я вернусь от государыни. А ты идешь к ней?

– Нет, мы только что простились и договорились ибо всем. Бабушка мудрая женщина, она не любит долгих прощаний. Из нее слезинки не выдавишь. Так что я готов окончательно.

– И тебе больше не с кем проститься? – Каэтана понимала, что задает не совсем деликатный вопрос, и на ответ не слишком рассчитывала.

– Я уже попрощался со своими собаками и своими соколами. Жаль, ты не видела моих ловчих птиц. Они по-настоящему хороши. А больше мне и на самом деле не с кем прощаться. Так странно вышло в моей жизни.

«Действительно странно, – думала она, идя по бесконечным коридорам дворца. – Такой красивый мальчик, и такая страшная судьба. Неужели у него нет любимой?»

Таурта встретила ее приветливо и ласково, словно это и не она вовсе заживо распадалась в прах, испытывая невыносимые страдания.

– Ты не представляешь себе, Кахатанна, какое облегчение я испытала, когда почувствовала, что талисман Джаганнатхи перестал существовать. Теперь и Эльбеской, и я – мы умрем спокойно. Ты пообещала мне самое главное – не оставить мою страну без покровительства и помощи; пообещай еще, что не станешь спасать Эльбескоя от гибели в сражении. Пожалей его.

– Я понимаю, о чем ты. – Каэ кусала губы. Она не могла себе простить собственную беспомощность, но что ей было делать, если она и впрямь была бессильна помочь?

– Не вини себя, – сказала таурта. – Смело отправляйся в путь. Скоро тебе предстоит новое сражение. Все, что я вижу, – это странная вещица, осколок камня на бечевке. Чем-то он для тебя опасен, хотя любое другое существо в этом мире сочтет его абсолютно безвредным. Всадник с соколиными крыльями несет его... Я стала бесконечно слабой и многое вижу как в тумане. Прости меня, что так нелепо и путано говорю о столь важных для тебя вещах.

– Спасибо за предупреждение, – искренне произнесла Каэтана. – Спасибо за доверие, спасибо за молодого сайнанга. Он очень хороший, и я постараюсь облегчить и его жизнь, и его смерть.

– Я буду ждать, – сказала государыня. – Я буду ждать наместника Хартума.

– Ты удивительная женщина, Феана.

– Нет, – улыбнулась та, – я всего лишь любящая женщина. Знаешь, сколько раз я кляла и это королевство, и этот талисман, и долг перед людьми? Но всякий раз я думала, что мой дорогой Кэдмон находил что-то важное в этих абстрактных для меня понятиях, и я терпела дальше. Я и сейчас терплю страдания только затем, чтобы, встретившись с ним, честно посмотреть в его глаза. Чтобы он не отвернулся от меня там, за гранью, понимаешь?

– Даже больше, чем ты себе можешь представить...

– Ну вот. А ты говоришь, что я сильная. Я просто люблю. Ну, прощай. У меня совсем мало сил осталось. Прощай и всегда оставайся такой, как бы тяжко тебе ни пришлось.

– Прощай...

Выходя из спальни, Каэтана последний раз обернулась и посмотрела на таурту. Та лежала среди подушек и покрывал, укутанная плащом золотых, прекрасных волос, – старая, больная альсеида, безмерно любящая человека по имени Кэдмон...

Они ждали ее на границе Хартума и Эль-Хассасина. Все-таки они были настоящими воинами, и потому зрелище было прекрасным, если отвлечься от сути.

Катарман Керсеб построил своих рыцарей клином и сам встал во главе отряда. Закованный в блестящие стальные латы, щедро украшенные золотом; в сверкающем шлеме, увенчанном соколиными крыльями и с сетчатым забралом; в драгоценном алом плаще, вооруженный длинным мечом – он был на самом деле хорош. Его воины ощетинились копьями и мечами, приготовившись к битве. Знамена и штандарты трепетали на ветру, а зеркальные щиты унгараттов нестерпимо сверкали на солнце, слепя глаза противнику. Их кони нетерпеливо перебирали копытами, норовя сорваться с места; немного в стороне отдельной группой стояли герольды и оруженосцы.

Куланн осадил своего скакуна шагах в двухстах от войска противника, осмотрелся.

– Чему-то его научили, – нехотя признал он. – Вот только меня это не радует. Как он сюда успел, хотел бы я знать?

– Я бы тоже очень хотел это знать, – подтвердил Барнаба. – Он должен был остаться в другом времени и просто не успел бы преодолеть такое расстояние, даже если бы скакал во весь опор и день и ночь. Его здесь не может быть.

– Вполне может быть, – сказал Магнус хмуро. – Наш добрый знакомый Корс Торун не чурается черной магии. Так что ему ничего не стоило открыть проход в пространстве. Это делается при помощи обычного зеркала.

– Ты нас утешил, – сказал Номмо недовольным тоном.

А Каэтана смотрела на Катармана Керсеба, всадника в шлеме с соколиными крыльями, и думала о том, что он принес с собой на границу Эль-Хассасина...

Сражение началось бестолково и неожиданно. Просто Катарман Керсеб махнул рукой и одновременно пришпорил своего гнедого, отличавшегося, по всей видимости, злобным нравом. Конь сорвался с места и стрелой полетел по направлению к ручью, по берегу которого проходила граница с Хартумом.

– Если он перейдет ручей, – жестко сказал сайнанг, – то это означает начало войны.

– А кто об этом узнает? – спросил Куланн. Могучий сангасой не боялся унгараттов, но их было очень, очень много. И они были настроены более чем решительно.

Воины Сонандана растянулись длинной цепью, и, когда сверкающий клин кортеганских рыцарей вонзился в их ряды, они моментально расступились, и унгаратты пролетели дальше, уносимые своими яростными конями. А сангасои тут же ударили им в спину.