Они отправились немедленно. С Шейдом летели четыре серебокрыла: Циркус, Лаэрт, Урия и Вик-рам. Они летали быстрее его и знали это. Он тоже знал и понимал, что задерживает их. Но тем не менее они не устремлялись вперед и не выказывали никаких признаков нетерпения. Шейд был им за это благодарен. Он не слишком хорошо знал своих спутников — они были не из разговорчивых, — но наслаждался их обществом.

Иногда Циркус или Лаэрт деликатно спрашивали его о джунглях, о вампирах-призраках или о королевстве крыс. Шейд уже повторял эти истории столько раз, что ему с трудом верилось, что это произошло именно с ним. Однако он с удовольствием рассказывал, и ему никогда не надоедало видеть недоверчивое изумление на лицах слушателей.

Ветер был попутный, было так тепло, что он почти забыл страх, подтолкнувший его к путешествию, — землетрясение, свистящий шепот, доносившийся из недр земли, и жуткое ощущение чьего-то присутствия там. Две ночи назад, когда Шейд улетал, Чинук и отец как раз собирали добровольцев, чтобы закрыть отверстие. Прощаясь, Шейд почувствовал, как у него сжалось сердце. Он знал, что через несколько ночей вернется, но до сих пор не любил расставаться с отцом, наверное, потому, что слишком поздно встретил его. Кассел пожелал ему счастливого пути и сказал, что любит его.

Они пролетали над густым лесом, и сердце Шейда забилось сильнее, когда он узнал знакомые метки, которые означали, что Древесный Приют уже недалеко. Несколько часов спустя они миновали заброшенную конюшню, в которой колония останавливалась во время его первой миграции. Вот теряющаяся в лесу человеческая дорога, извилина реки… Небо на востоке стало светлеть. То здесь, то там раздавались обрывки птичьих песен, которые вот-вот сольются в слаженный хор. Мысленно он был уже в Древесном Приюте. Сейчас они спустятся в долину, потом помчатся над соснами и елями прямо к серебристому клену, который выбрали для новой детской колонии. Они уже перелетели еще один гребень горы и теперь могут встретить кого-нибудь из сереброкрылов, вылетевших на охоту. Может, он встретит маму или Марину. Или даже сына! Интересно, узнает ли он Гриффина?

— Слушайте, — внезапно сказал Шейд.

Звуков не было. Ни кваканья лягушек, ни стрекотания сверчков, ни жужжания насекомых. На какое-то мгновение стих даже легкий ветерок, а потом воздух стал плотным, как перед грозой. Однако небо над головой оставалось чистым.

Воздух начал вибрировать, звук был низким и непрерывным, и Шейд почувствовал его каждым волоском. Гул постепенно усиливался, казалось, от него немеют крылья и тело. Затем без всякого предупреждения деревья под ним взметнулись вверх, едва не задев его острыми ветками. Шейд оглянулся, чтобы убедиться, что с остальными все в порядке. Они кружились, испуганно глядя вниз. Шейд увидел, что земля поднимается и перекатывается, выгибая и сминая целые полосы леса. Уши заложило от ужасающего грохота. Воздух встряхнуло, и Шейда швырнуло в сторону, словно он был не тяжелее сухого семечка.

В небе в панике кружились тучи птиц, которых разбудило неистовое сотрясение земли. Они в страхе метались, натыкаясь на ветки, так как плохо видели в темноте. На вздыбленной земле в отчаянии кричали лесные звери; земля обваливалась у них под ногами. Это зрелище заставило Шейда задохнуться от сострадания: в отличие от него зверям было не так легко спастись. Они были прикованы к земле, которая в одно мгновение стала им враждебна. Река, петляющая по лесу, кипела и бурлила, выплескиваясь из берегов. В воздух поднялась пыль.

Потом — это казалось невозможным — все кончилось. С громким ворчанием и глухим скрежетом земля медленно выдохнула и улеглась. Шейд смотрел на разрушенный лее во рту у него пересохло, сердце колотилось о ребра.

«Марина, — подумал он. — Гриффин».

Должно быть, Гриффин уснул.

Проснувшись, он несколько милосердных секунд ничего не помнил. Где он, почему тело кажется тяжелым, будто он охотился всю ночь напролет? Затем он все вспомнил и пожалел, что проснулся. Там, наверху, страдает Луна, может быть она даже умирает. И все из-за его дурацкой бессмысленной затеи! Он помотал головой, стараясь отогнать картины, стоящие перед его внутренним взором. Надо вернуться, помочь взрослым, сделать что-то полезное…

Но как он предстанет перед ними, как вынесет ненависть в их взглядах?

Мама будет стараться быть доброй, будет стараться простить его — но разве это возможно после того, что он сделал?

Гриффин старался сдержать слезы. Вдруг он замер. Ему почудилось, что все тело бьет дрожь, но оказалось, что это под ним содрогается земля. Туннель был такой тесный, что ему не сразу удалось развернуться. Он пробирался к выходу, шаря перед собой звуковым лучом, и вдруг будто огромный каменный кулак ударил над его головой — кровля обрушилась, и перед ним оказалась стена. Гриффин отшатнулся, накрывшись крыльями, когда сверху на него посыпались обломки. Земля еще раз неистово содрогнулась и затихла. Гриффин ждал, прислушиваясь к шуршанию гравия.

— Хорошо, — тяжело дыша сказал он, стараясь преодолеть страх. — Хорошо. Больше не трясет. Это замечательно.

Он поднял крыло, чтобы осмотреть его, и закашлялся; глаза слезились, из носа текло. Минуту спустя ему удалось послать вперед два неуверенных звуковых луча, и он увидел то, чего больше всего боялся. Проход завалило. Внимательно обследовав завал, Гриффин не нашел никакой бреши. Несколько мгновений он смотрел на него, надеясь, что вот-вот что-нибудь случится — завал сам по себе осыплется и освободит проход или кто-нибудь окликнет его с другой стороны.

— Хорошо, — произнес он с усилием. Казалось, если говорить громко, то это каким-то образом улучшит ситуацию. — Это обвал, вот что. Прямо на моем пути. Землетрясение тряхнуло камни и грунт, обрушило их сюда, в мой туннель, значит, все, что мне нужно, это, гм… подвинуть немного камней и грунта так, чтобы я мог протиснуться дальше, хотя бы с трудом. Именно так обстоит дело. Так. Остается только сделать это.

Гриффин быстро подполз к завалу. Он царапал его когтями, толкал головой и плечами и умудрился сдвинуть несколько небольших камней. Ему даже удалось приподнять крупный камень, когда сквозь стену почувствовались угрожающие толчки; крыша туннеля задрожала, и вниз обрушились потоки грунта.

— Не слишком удачно, — пробормотал Гриффин, осторожно вдыхая воздух чтобы не закашляться. — Мои раскопки могут вызвать еще один обвал. Но если я не буду копать, я не смогу выйти отсюда. И если не поспешить, следующее землетрясение может совсем засыпать меня. К тому же я не имею представления, на сколько еще мне хватит воздуха.

Слова помогли ненадолго, и вскоре он начал задыхаться, со страхом чувствуя, как сдавливает легкие. Пришлось осознать весь ужас своего положения: он был в ловушке и не мог выбраться из нее; никто даже не знал, что он здесь!

— Помогите! — хрипло закричал он. — Помогите! — Но страх, прозвучавший в голосе, еще больше расстроил Гриффина, и он умолк. Он попытался выровнять дыхание. Надо что-нибудь придумать. Ему было холодно, очень холодно, особенно мерзли ноги и хвост. И тут он обнаружил, что это из-за легкого ветерка, который дует мимо него.

С большим трудом он снова повернулся в противоположную сторону и направил звуковой луч в закрытый конец туннеля.

Тупика больше не было.

В большой каменной плите образовалась щель, через которую можно было протиснуться. Принюхиваясь, Гриффин поспешил к ней. Воздух шел не из щели, он со слабым чавкающим звуком уходил в нее.

— Это хорошо, — хрипло прошептал Гриффин. — Это действительно хорошо. Ветер. Значит, здесь есть выход наружу.

Он заторопился к отверстию, но когда обследовал пространство за ним, вернувшееся эхо показало, что проход по другую сторону круто изгибается вниз и уходит в глубь земли. Это ему не понравилось.

Через плечо он бросил взгляд на завал. Конечно, можно еще раз попробовать процарапать его, но кто знает, сколько времени это займет? А туннель должен вывести его на поверхность, иначе не было бы сквозняка.