Телэн подался вперед с горящими глазами. Это была единственная слабость мальчика – хорошая история заставляла его позабыть обо всем.

Акрос вновь глотнул из кружки.

– Существует множество противоречивых рассказов о происхождении Айячина, – продолжал он. – Одни говорят, что он был принцем, другие – бароном, и есть даже такие, что утверждают, будто Айячин был из крепостных. Ну, кто бы он там ни был, пылкой любви к родине ему было не занимать. Он поднял на бой тех дворян, которые еще не переметнулись к врагу, а затем сделал то, на что прежде еще никто не осмеливался. Он вооружил крепостных. Война с захватчиками длилась много лет, и после одной большой битвы, в которой Айячин как будто бы проиграл, он бежал на юг, заманивая эозийскую армию в Астельские топи, что как раз на юге страны. Он заключил тайный союз с патриотами в Эдоме, и вдоль южных границ топей ожидала огромная армия. Местные крепостные провели войско Айячина через топи и зыбучие пески, а вот эозийцы сдуру двинулись напролом, и множество их утонуло в трясине. Тех же, кто уцелел и выбрался из топей, перебили объединенные силы Айячина и эдомцев.

Айячин, конечно, надолго стал национальным героем, но дворяне, которые ненавидели его за то, что он вооружил крепостных, сговорились против него, и вскоре он был убит.

– Ну почему все истории так плохо заканчиваются?! – горестно воскликнул Телэн.

– Наш юный друг – литературный критик, – пояснил Стрейджен. – Он мечтает о том, чтобы у всех историй был счастливый конец.

– Шут бы с ней, с древней историей, – проворчал Джукта, – но вся соль в том, что Айячин вернулся – во всяком случае, так болтают крепостные.

– Это часть астельского фольклора, – пояснил Акрос. – Крепостные всегда говорили друг другу, что когда случится большая беда, Айячин встанет из могилы и вновь поведет их за собой.

Стрейджен вздохнул.

– Неужели нельзя придумать что-нибудь новенькое?

– А в чем дело? – осведомился Джукта.

– Да, собственно, ни в чем. Просто у нас в Эозии ходят похожие байки. Так с какой стати эта чушь может помешать нам, если мы обоснуемся в Астеле?

– С такой, что «часть астельского фольклора», о которой упомянул Акрос, кой у кого может заморозить кровь в жилах. Крепостные верят, что когда Айячин вернется, он освободит их. Так вот, недавно объявился какой-то сумасброд, который сеет смуту среди крепостных. Мы даже не знаем его настоящего имени, а крепостные зовут его Сабр. Он всем рассказывает, что сам лично видел ожившего Айячина. Крепостные тайно собирают – или мастерят – оружие. По ночам они пробираются в леса, чтобы послушать речи этого Сабра. Об этом вам следует знать: если вдруг наткнетесь ночью на этакое сборище, вам может не поздоровиться. – Джукта поскреб пятерней косматую бороду. – Обычно со мной такого не бывает, но я просто мечтаю сейчас, чтобы власти изловили этого Сабра и вздернули, что ли. Он подымает крепостных против угнетателей, а кто такие угнетатели – ясно не говорит. Может, он имеет в виду тамульцев, но очень многие его последователи уверены, что речь идет о высших классах. Беспокойный крепостной – опасный крепостной. Никто не знает, сколько их на самом деле, и если они начнут лелеять безумные мысли о свободе и равенстве, одному Богу известно, чем это может закончиться.

ГЛАВА 10

– Здесь слишком много сходства, чтобы счесть это простым совпадением, – говорил Спархок на следующее утро, когда отряд ехал под хмурым небом на северо-восток, по дороге в Дарсос. Спархок и его друзья собрались около кареты Эланы, чтобы обсудить то, что они узнали от Джукты. Воздух был влажный и спертый – ни дуновения, ни даже намека на ветерок.

– Я почти готов согласиться с вами, – отозвался посол Оскайн. – Во всех этих событиях несомненно прослеживается нечто общее, если только вы верно изложили мне то, что происходит в Ламорканде. Нашу Империю никак нельзя назвать демократической, думаю, то же относится и к вашим западным королевствам; но ни мы, ни вы не такие уж суровые повелители. Просто и мы, и вы, сдается мне, стали символами социальной несправедливости, неявно существующими в каждой культуре. Я и не говорю, что люди не ненавидят нас. Все люди в мире ненавидят свои правительства – не в обиду будь сказано вашему величеству. – Он улыбнулся Элане.

– Ваше превосходительство, – ответила она, – я делаю все, что могу, чтобы у моих подданных было как можно меньше причин ненавидеть меня. – Элана была в дорожном плаще из голубого бархата и, по мнению Спархока, этим утром выглядела особенно обворожительно.

– Да разве можно ненавидеть столь очаровательное существо, как вы, ваше величество? – улыбнулся Оскайн. – Суть, однако, в том, что весь мир дышит недовольством, и кто-то искусно играет на этих разрозненных обидах и претензиях, дабы низвергнуть существующий порядок – Тамульскую империю здесь и церковь в Эозии. Кто-то стремится ввергнуть наши страны в хаос, и я сомневаюсь, что движет им жажда социальной справедливости.

– Мы смогли бы куда лучше понять ситуацию, если бы знали точно, чего он добивается, – прибавил Эмбан.

– Возможности, – предположил Улаф. – Когда все устойчиво, и богатства и власть поделены, для людей, стоящих на нижней ступеньке общественной лестницы, не остается пути наверх. Для них единственный способ получить свою долю – перевернуть мир вверх ногами и хорошенько потрясти.

– Это жестокая политическая теория, сэр Улаф, – неодобрительно заметил Оскайн.

– Весь мир жесток, ваше превосходительство, – пожал плечами Улаф.

– Я не могу согласиться с тобой, – упрямо сказал Бевьер.

– Как пожелаешь, мой юный друг, – ухмыльнулся Улаф. – Я не против, чтобы со мной не соглашались.

– Существует же такая вещь, как подлинный политический прогресс. Люди сейчас в общем намного лучше, чем пятьсот лет назад.

– Положим, но чем это обернется через год? – Улаф откинулся в седле, и в его голубых глазах появилась задумчивость. – Властолюбцам нужны приспешники и последователи, а лучший способ привлечь людей на свою сторону – это посулить им исправить все, что в мире есть неправильного. Эти посулы весьма действенны, но только младенец мог бы ожидать, что политики станут выполнять их.

– Ты циник, Улаф.

– Да, кажется, именно так это и называется.

Погода этим утром ухудшалась с угрожающей быстротой. С запада наплывали стеной тяжелые лиловые тучи, и над горизонтом то и дело вспыхивали молнии.

– Похоже, будет дождь? – обратился Тиниен к Халэду.

Халэд пристально глянул на завесу лиловых туч.

– Можешь биться об заклад на что угодно, сэр рыцарь, – ответил он.

– И сколько пройдет времени прежде, чем мы промокнем до нитки?

– Час или около того – если не поднимется ветер.

– Как думаешь, Спархок, не поискать ли нам какое-нибудь укрытие? – спросил Тиниен.

С запада донеслись отдаленные раскаты грома.

– Вот и ответ на твой вопрос, – сказал Спархок. – Людям в стальных доспехах лучше не попадать в грозу.

– Недурно сказано, – согласился Тиниен, озираясь. – Вопрос в том, где бы нам укрыться? Не видно ни одной рощицы.

– Значит, придется поставить палатки.

– Но это же так утомительно, Спархок.

– Куда хуже будет, если молния поджарит тебя заживо прямо в доспехах.

К главному отряду подскакал Кринг, за ним следовал небольшой двухколесный экипаж. В экипаже восседал пухлый, белобрысый, добродушного вида человечек, одетый по моде сорокалетней давности.

– Это Котэк, здешний землевладелец, – сообщил доми Спархоку. – Он называет себя бароном. Он хотел познакомиться с вами.

– Я безмерно счастлив встретиться со столпами церкви, сэры рыцари, – пропыхтел толстяк.

– Мы польщены, барон Котэк, – отвечал Спархок, вежливо наклоняя голову.

– Мое поместье неподалеку отсюда, – продолжал Котэк, – и я вижу, что близится ненастье. Могу ли я предложить вам свое ничтожное гостеприимство?

– Как я не раз уже говорил тебе, Спархок, – негромко заметил Бевьер, – надо всего лишь положиться на Господа, а уж он позаботится о тебе.