… Бытие как становление означает:

надо учиться быть всем тем, что

ты собой представляешь.

Карл Витакер

Пролог

Каждый мир имеет свои расы и традиции, свои касты и индивидуальные боевые навыки — свою силу. В моем мире все было совершенно так же и в то же время по-другому. Самые обычные расы для миров магии: Ар е ю населяли прекрасные лесные эльфы да изворотливые дроу, величественные драконы, могущественные единороги, трудолюбивые гномы, таинственные вампиры и жестокие дейд э ри, скрытные кланы кошек-оборотней, подводные глубины заселили вал и и и русалки, в воздушных замках обитали а ррии, в лесах — утонченные дриады и древние друиды.

Я принадлежу к самой распространенной расе. Я — человек.

Меня зовут Та и на, и это — моя история.

ЧАСТЬ І

Глава 1

Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро:

то тут сто грамм, то там сто грамм,

на то оно и утро!

Из анекдота про Вини Пуха

Таина

Громкие удары колокола возвестили о начале заутренней молитвы, и сироты разного возраста, стоя в толпе верующих, тихо переговаривались между собой, не взирая на грозные окрики Настоятельницы. Я увидела многих знакомых еще с моего детства. Сейчас мне семнадцать, и я впервые за десять лет покидаю столицу, отправляясь на поиски новых знаний —того единственного, что всегда ценили мои родители и умею понимать я… Все эти люди и нелюди так и остались для меня блеклой массой, которая ничем меня не привлекает.

—Таина, нам пора, — мягкий и сиплый голос моего наставника и единственного, кого я впустила в свой мир, вырвал меня из привычного состояния задумчивости.

Я подхватила свой рюкзачок и без сожалений двинулась в направлении восточного выезда из города.

С этого начинается история мастера, воина и убийцы… Красного феникса… Моя история…

А началось всё с того, что я умерла…

Итак, всё по порядку.

*  *  *

Я сирота. Жила себе (периодически) в столице сильнейшей из человеческих империй Алинд э р, никого не трогала (было неинтересно). Мои родители были своеобразными людьми, хотя я их и плохо помню. Отец работал историком-археологом, часто ездил на раскопки, а мама всецело поддерживала его, как она говорила, «в благом деле выколупывания того, что очень хотели спрятать». Поэтому первые семь лет жизни я со старшим и, теоретически, более разумным поколением (в последнем сомневались даже папины коллеги) провела в таких местах, про существование которых уже запамятовали даже вездесущие драконы.

В тот раз мои любимые родители в очередной раз закопались в какую-то яму на границе между Алиндэром и Таш’Неррор — империей дроу — и опять забыли про мой день рождения. Я уже даже не обижалась (когда-нибудь они всегда вспоминают) и поэтому просто побрела искать развлечений в окружающем мире.

Видимо это унаследовалось от родителей, но я могла часами лежать в открытом поле на животе или на ветке дерева и наблюдать, как умывается белка, чистит перья соловей или жует заныканое зернышко полевка.

Так вот, видимо отец все-таки доигрался и откопал то, чего не следовало.

Я вернулась к обеду и еще на подходе почувствовала, что что-то не так, и со всех ног бросилась к стоянке. Прошло десять лет, а я все еще помню ту картину. Мамино окровавленное лицо, остекленелые глаза отца, на волосах которого выступила седина, изломанное тело любимого дядюшки Тимора, залитое кровью поле и инструменты… Тогда из экспедиции в двадцать человек выжила одна я. Причем чудом.

Вы можете себе представить семилетнего ребенка, находящегося у упыря на куличиках, одного посреди леса, в состоянии шока и почти помешательства? Вот это и была я.

Меня нашли только через две недели, причем совершенно случайно. Мимо пролетало крыло драконьего патруля, они почуяли смерть и спустились посмотреть. Мне потом рассказывали, что даже закаленные воины драконов впали в ступор от увиденной картины побоища и маленькой, почти живой меня среди него.

Летающие ящерицы отконвоировали меня в столицу и сдали гвардии, мол, вы разбирайтесь с дитём, а мы разберемся с экспедицией. В итоге я попала в приют при Храме. Мать-настоятельница усердно пыталась узнать у меня хоть что-то, но я не помнила даже, как умудрялась добывать еду, с тех пор я стала еще чудаковатей по меркам окружающих меня людей. Слишком разумная и собранная для своего возраста, я даже в приюте была всегда одна, ни с кем не разговаривала и все попытки завести дружбу сводила на нет. Осторожная и требовательная, я не видела в приютских ребятах необходимой опоры, нужного для общения со мной стержня, все-таки я была в какой-то мере безумным ученым.

Окружающих я сама ценила не очень высоко. Прожив первых семь лет среди более или менее чокнутых исследователей, я просто не могла найти темы для разговора с моими ровесниками или вообще с детьми. Матушка Аливия сама со мной чуть не сбрендила, пытаясь, как она выражалась, «сделать из меня нормальную личность», будто мне это было нужно. Я сама себя люблю, и это взаимно, ага!

В приюте я прожила все те же семь лет (опасная тенденция, должна заметить) и на свой четырнадцатый день рождения решила сделать себе подарок и сбежать из него. Дело не в том, что меня там обижали (хотя постоянные повторения «сестер», что из приюта для девушки с моей внешностью дорога одна — в квартал красных фонарей, мне не очень нравились), просто мне там стало скучно. Нет, ну серьезно! У меня было почти профессиональное историческое образование, в математике я разбиралась лучше нашего министра финансов, разговаривала на четырех языках, и еще на пяти свободно читала (пусть из этих пяти три и были мертвыми). Чему меня могли научить в Храме? Как работать в борделе, мне знать не хотелось, а судя по весьма красноречивым взглядам отца-настоятеля, через пару лет мне могла выпасть сомнительная честь обучаться сему «богоугодному» делу у него лично. Поэтому, от греха подальше, я драпанула из святого места, прихватив с собой немного сухофруктов, хлеба и пару фолиантов из местного книгохранилища, гордо именуемого библиотекой (может, они просто библиотек никогда не видели?), ибо не успела их дочитать. Любопытно ведь!

Куда может пойти в огромной столице, в принципе, маленькая девочка без систематического образования, денег и покровителя? Ответ один: к такому же сумасшедшему, как и она сама.

Как я уже говорила, уже в семь лет я была «слишком разумна и собрана», поэтому в четырнадцать у меня было запасено несколько вариантов «убежища», ибо противный старикашка мог начать меня искать. Нифига! Я всегда была умнее и ловчее (дикий лес и открытое поле фактически без присмотра и охраны взрослых быстро учат основному закону выживания — либо ты съешь кимала, либо кимал съест тебя).

Вернемся к нашим баранам, то бишь вариантам. Жила когда-то в трущобах одна милая, но совершенно безумная, старушенция. Мама меня к ней водила, когда в «этом диком и совершенно неприспособленном к жизни городе» мне случалось приболеть. Бабу Зою я любила, как родную бабушку, которую никогда не видела (до сих пор так и не узнала, почему); она была типа знахаркой. Спросите, почему типа? Милая старушка могла вылечить все, иногда мне казалось, что даже вавку в голове маньяка-садиста. Но при этом была совершенно безалаберной. Могла потерять даже собственное нижнее бельё при переходе из гостиной в кухню. Ну вот скажите, где, а главное — как, она умудрялась это делать? И вот узнавать про наличие в столице этой милой бабульки мне как раз и пришлось, ибо я со стопроцентной уверенностью могла заявить, что ей в очередной раз была нужна помощница для приведения в порядок её «рабочего места». Не иначе как эти таинственные помощники обычно терялись так же, как любимые очки или то самое нижнее бельё. Дольше недели в том царстве хаоса и безумия могла выдержать только я. Но это был запасной вариант. Все таки там трущобы, а я всё же довольно симпотичненькая.