— Ты молода и прекрасна, — сказал Загремел. — Но принцесса Айрин тоже, а она человек.

— Да. Следовательно, это не является отличительным признаком. Обычные девушки в расцвете юности и красоты внешностью могут соперничать с нимфами, они, кроме того, обладают некоторыми качествами нимф, которые мужчины находят привлекательными. Но Айрин состарится, а нимфа — нет. Она любит, а нимфа не может любить.

— Не может любить? — переспросил Загремел. Он узнал сейчас о нимфах больше, чем за всю свою жизнь.

— Ну, моя мать любит. Но, как я уже сказала, она — особенная нимфа. И мой отец Кромби применил любовные чары. Так что это не в счет.

— Но некоторые люди тоже не любят, так что и это не является определяющим признаком.

— Верно. Иногда трудно отличить нимфу от обычной бездумной девицы. Но одно различие все-таки есть: у нимф нет души.

— У тебя есть душа! Я абсолютно в этом уверен! Очень милая и замечательно красивая душа.

Он почувствовал, что Танди улыбается в темноте. Тело ее расслабилось, она сжала его руку: — Благодарю. Мне и самой она нравится. У меня есть душа, потому что я наполовину человек. У тебя — по той же причине.

— Я никогда об этом не думал! — сказал Загремел. — Мне никогда не приходило в голову, что другие огры бездушны.

— Они так грубы и невежественны, потому что бездушны. Вся их сила в магии.

— Думаю, так оно и есть. Моя мать тоже в какой-то мере человек, а значит, душу я унаследовал от нее.

— И именно душа дала тебе возможность компенсировать недостаток сил, который у тебя, полуогра, должен был сказаться среди огров.

— Согласен. Это и есть разгадка той тайны, о которой я догадывался, но никак не мог додумать до конца. Но ты так и не объяснила, как ты смогла...

— ...действовать без души? Весь вопрос в том, кем я себя в тот момент осознавала. Видишь ли, у людей всегда были души; у них нет опыта того, как жить без них. У прочих существ никогда не было душ, поэтому им пришлось обходиться без них. У моей матери это получается прекрасно, хотя я думаю, что к ней перешла часть души моего отца. — Танди вздохнула. — Она прекрасная женщина и вполне достойна души, но она — нимфа, а я — полунимфа, поэтому я могу действовать и без души. Как только я это поняла, то сразу начала думать о себе как о нимфе. Результат оказался поразительным.

— Но я думаю о себе как об огре, тем не менее душа у меня есть.

— Может, тебе надо попытаться думать о себе как о человеке. — Ее рука сжала его руку.

— О человеке? — туповато переспросил он. — Я — огр!

— А я человек. Но когда понадобилось, я стала нимфой. Потому я смогла действовать, не погружаясь в безразличие, как это было в тыкве. Я смогла последить за тобой и вмешаться, когда это стало необходимо.

— Человек! — все еще не веря, повторил он.

— Пожалуйста, Загремел, я ведь полукровка, как и ты. Как большинство в Ксанфе. Я не стану смеяться над тобой.

— Это невозможно! Как я могу быть человеком?

— Загремел, ты больше не говоришь как огр. Ты больше не глуп, как огр.

— Косящие глаза интеллекта...

— Лоза уже давно исчезла, Загремел! А той, которую ты добыл в Пустоте, вообще не существовало. Это же была просто иллюзия. Но она снова сделала тебя умным. Ты никогда не задумывался, как это могло случиться?

Настала его очередь улыбнуться в темноте.

— Я был очень осторожен и не позволял себе задумываться об этом, Танди. Это лишило бы меня того самого интеллекта, который давал мне возможность размышлять об этом; звучит парадоксально, правда?

— Ты веришь в парадоксы?

— Это захватывающе интересно. Я бы сказал, это невозможно в Обыкновении, но возможно в Ксанфе. Я должен обдумать это, когда выдастся свободное время.

— У меня есть другая гипотеза, — сказала она. — Косящие глаза были иллюзией, но интеллект — твой интеллект! — нет.

— Разве здесь нет противоречия? Нелогично приписывать столь значительный эффект, как интеллект, иллюзии.

— Разумеется, есть. Потому-то я этого и не делаю. Загремел, я не думаю, что тебе вообще нужна была эта интеллектуальная лоза. Ни иллюзорная, ни настоящая. Интеллект у тебя был всегда. Поскольку ты наполовину человек, а люди умны.

— Но, прежде чем забраться в интеллектуальные дебри, я вовсе не был умен.

— Ты был достаточно умен, чтобы одурачить всех и заставить думать, что ты глуп от природы! Загремел, Чем рассказала мне о лозах косящих глаз. Их эффект исчезает через несколько часов. Иногда результатом подобной встречи с лозами является только раздутое самомнение. Они заставляют глупцов считать себя умными, вынуждая их выставлять себя полными дураками. Как те, которые напиваются сока пивного дерева и считают себя прекрасными собеседниками и компанейскими парнями, а на самом деле выглядят отвратительными клоунами. Отец рассказывал мне об этом; он говорил, что и сам не раз делал из себя клоуна подобным образом. Только с лозой это еще хуже.

— Я тоже так себя вел? — похолодев, спросил Загремел.

— Нет! Ты действительно умен! И эффект не исчезал, пока ты не потерял лозу в воде. И в тот же момент, когда ты заполучил новую, пусть и иллюзорную, ум вернулся к тебе. Это не наводит тебя ни на какие мысли, Загремел?

Он поразмыслил:

— Это подтверждает тот факт, что волшебство чудесно и необязательно логично.

— Или то, что ты становился умным лишь тогда, когда считал, что должен быть умным. Может быть, в первый раз косящие глаза и показали тебе, как это делается. После этого ты мог начать думать в любой момент, когда хотел. Или когда забывал, что должен быть глупым.

— Но сейчас я не умен, — возразил он.

— Послушал бы ты себя, Загремел! Ты рассуждал о столь сложных вещах, как парадоксы, и говорил вполне литературным языком.

— Ну да, так оно и было, — с удивлением признал он. — Я забыл, что потерял косящие глаза.

— Вот именно. Так откуда теперь берется твой интеллект, огр?

— Должно быть, это моя человеческая половина, как ты и предположила. Просто раньше я никогда не пользовался ею, потому что...

— Потому что думал о себе как об огре, пока не увидел, каковы огры на самом деле, и не отвернулся от них. Теперь ты используешь свою человеческую наследственность.

— Ты разбираешься в этом гораздо лучше меня!

— Потому что я более объективна. Я вижу тебя со стороны. Я ценю твои человеческие качества. Думаю, и добрый волшебник Хамфри тоже. Он стар, но по-прежнему мудр. Я-то знаю; я целый год наводила порядок в его замке.

— Мне он не показался убранным. Я с трудом нашел свободное место, где можно было встать.

— Видел бы ты, как это выглядело до моей уборки! — Она рассмеялась. — По чести говоря, его берлоги я не касалась; даже горгона туда не заходит. Если там хоть раз убрать, никто не сможет понять, где лежат его книги, чары и колдовские инструменты. У него ушло больше столетия на то, чтобы запомнить, где что лежит. Но остальную часть замка нужно содержать в порядке, а все понимают, что, поскольку горгона вышла за него, великого волшебника, замуж, она уже не должна этим заниматься, вот этим и занялась я. Я почистила волшебные зеркала и все остальное. У некоторых из этих вещей тоже весьма длинный язык! Это мне помогло, и за год я успела понять, что за кажущейся рассеянностью Хамфри прячется замечательно острый ум. Например, о тебе он знал все еще до того, как ты приблизился к замку. Он отметил тебя в своем календаре за год до твоего появления, вплоть до дня и часа. Он следил за каждым твоим шагом. Он ликовал, когда ты добрался до огрских костей; ему стоило большого труда устроить эту ловушку. Этот человек знает все, что он хочет знать и что следует знать. Вот почему горгона подчиняется ему, а не он ей: она страшно боится его знаний и преклоняется перед ними.

— А я думал, он спит! — с раскаянием сказал Загремел.

— Как и все. Но он маг информации, один из самых могущественных в Ксанфе. Разумеется, он знал, на что способен твой разум, и соответственно построил ответ. Теперь мы знаем, что он был прав.