— Банка консервная, — презрительно скривился Туман. — Колеса на ходу отвалятся.

— Да ладно, — махнул рукой Шварц.

— Чего ладно? Закрутел теперь, да?

— Ты чего? — удивился Шварц, сжимая тряпку и глядя во все глаза на Тумана.

— А ниче! — Туман сплюнул.

Он привычно исходил желчью. Ему не нравилось, что Шварц имеет машину и права, что он умеет водить. Кикимора оценила приобретение по-своему:

— Интересно, как трахаться на заднем сиденье?

И заработала пинок от Тумана, так и не поняв, за что, собственно.

Злоба одолевала Тумана все больше. Он умудрился максимально сбавить дозу героина, закатываемого ежедневно в вену, и, по его расчетам, порошка должно было хватить еще надолго — в сутки уходило не больше двух десятых грамма.

После того позорного бегства от толстой тетки шишка еще долго украшала его низкий лоб. В сумке действительно было что-то увесистое и твердое. А шишка была напоминанием о том, что не все в мире происходит так, как хочется.

Вместе с зависимостью от наркоты у Тумана росла аналогичная зависимость от пистолета Он уже не расставался с ним ни на миг, рискуя ненароком залететь. И не мыслил, как выйдет из дома без оружия. Без пистолета он ощущал себя маленьким, а с пистолетом будто прибавлял в росте, наливался силой.

Ему снова хотелось испытать, как пистолет бьет в руку отдачей и пуля устремляется в цель — в человека. Никакой радости стрелять по банкам. Оружие создано для того, чтобы убивать. И западло использовать его на другое.

Тюрьма после неудачного разбоя как-то сник. И разговоры о рациональном использовании оружия если и заходили вновь, то как-то быстро затихали.

Дни тянулись вяло. Денег не хватало. Подвальные братья ограбили как-то темной ночью чью-то дачу на Васильевской пустоши. Что наворовали — по дешевке тут же и толкнули.

— И это при четырех стволах и мешке патронов, — обиделся на жизнь Тюрьма. — В «Морозко» бабок нет зарулить.

— Все, на хер, — воскликнул Туман. — Надо искать, кого трясти.

В тот вечер Туман и Тюрьма решили обуть какую-нибудь тачку. И вышли на промысел. Но ничего достойного не попадалось. Или какая-то рухлядь, даже магнитолы нет, или мигала противоугонка, или места были людные, или ментовская машина проедет. Близилась полночь.

— Невезуха, — сказал Туман.

Они дошли до конца улицы Браермана и вышли к глухому забору гаражного кооператива. Здесь город заканчивался.

— Давай обратно, — предложил Туман. Тут Тюрьма остановился как вкопанный.

— Ни фига себе! «Крузер».

— В натуре, — кивнул Туман.

— И, кажись, противоугонка не мигает. Какой дундук его сюда поставил? — Подойдя к «Лендкрузеру», Тюрьма провел рукой по гладкой лакированной синей поверхности. — Красавец.

Действительно, мощная машина с широкими шинами, гнутым бампером, на котором пристроились противотуманные фары, с тонированными стеклами и всеми возможными прибамбасами, внушала уважение и какой-то трепет.

— Вот такую тачку нужно иметь, — воскликнул Туман. — А не дерьмо металлическое, как у Шварца.

— Знаешь, сколько джиповые навороты стоят? — Тюрьма подошел к противотуманным фарам и начал деловито отвертывать одну из них.

Туман бродил кругами, приискивая, чем бы взломать дверцу. В салоне лежали объемистые пакеты. Нет, воистину нужно быть кретином, чтобы оставить такую тачку в глухом месте.

Зачем ее там оставил хозяин — так и осталось непонятным. Но оставил ненадолго. Он уже появился из-за гаражей. В темноте мигал красный огонек его сигареты.

Хозяин на миг застыл, удивленно глядя, как какой-то мелкий прыщ расковыривает его драгоценный «Лендкрузер». А потом гаркнул:

— Чего, шпана, припухли?

Туман еще пару месяцев назад при таком оклике тут же сделал бы ноги, но теперь, выпятив грудь, поинтересовался:

— А ты кто такой?

— Жора Плотник. Что, гниденыш, не слышал о таком? — Жора приближался. Фигуру он имел внушительную и немало преуспел в вольной борьбе. Так что на случай драки соотношение сил было примерно такое, как если бы два «Запорожца» надумали задавить танк.

Туман, конечно, слышал о Жоре Плотнике, главном городском авторитете, державшем две бензозаправочные станции и городской рынок И еще недавно одно это имя возымело бы волшебную силу — улепетывал бы он, только пятки сверкали. Но порой даже два месяца — это время, за которое человек полностью меняется. И Тумана будто злая сила потянула за язык, и он бросил, ощущая, как голова сладко кружится от собственной дерзости:

— Пидор ты, Жора!

— У, блин, — больше удивился, чем разозлился Плотник, развернул плечи и ринулся на таран. Первым на его пути находился Тюрьма, не разделявший куража своего приятеля и уже проклинавший все на свете. Связаться с Плотником — это надо додуматься!

Тюрьма проворно отскочил в сторону. Плотник не успел его сграбастать, иначе Тюрьма угомонился бы надолго…

— Передавлю, сопляки! — взревел Плотник. И ощутил, как в спину его что-то тупо ударило. Грохот он услышал позже… Он покачнулся. Нашел в себе силы обернуться, еще не понимая до конца, что происходит. Земля качнулась под ногами. Будто загудели где-то внутри электрические провода и сознание начало уплывать.

— Уроды, — прошептал он с каким-то укором.

— Пожалуйста, — Аркаша, зайдя в кабинет начальника уголовного розыска, кинул «Московский комсомолец» на стол. — Статья «Открыт сезон весенней охоты».

— Ну да, — кивнул Павлов.

— «Передел сфер влияния в Подмосковье. Убит известный авторитет».

— Кому это он известен?

— Теперь всей России.

Для районного масштаба событие было действительно из ряда вон выходящее. Конечно, их захолустный подмосковный район — еще далеко не столица. Но тут проходила трасса на Минск, стояли бензозаправки. И снова запыхтел, очухавшись, фарфоровый завод. Худо-бедно давал какую-то продукцию, производил соки и томатную пасту овощесовхоз. Так что денежки водились, а значит, братве было что делить. И свои разборки были, и стрельба гремела в свое время вовсю. Но уже два года как все утряслось. В криминальном мире прочно утвердился на командных высотах Плотник со своей командой. Будучи человеком разумным и спокойным, никого он особо не напрягал, давал и другим жить, но за свой кусок был готов горло выгрызть. Ничего не предвещало новых криминальных войн. Угрозыск братву особо не трогал, пока та занималась своими делами и не лезла в примитивную уголовщину. Однако время от времени беспокойные птенцы гнезда Плотникова то лепили несанкционированный «папой» разбой, то ставили на уши какой-нибудь кабак, тогда Павлов их с удовольствием вязал, возил мордой об стенку в своем кабинете, опускал в самую «лучшую» камеру, а потом с интересом наблюдал, чем закончится дело. Обычно кончалось ничьей — шла отстежка в суд или прокуратуру, и бандиты получали условные сроки.

— Чего ты за этих подонков башляешь? — спросил как-то Павлов у Плотника, когда тот отмазывал влетевших на грабеже своих орлов — они сняли сережки с заезжих шлюх и еще отмордовали девах. — Они тебе что, так дороги?

— Пойми, Кондратьич, это моя братва, — виновато развел руками Плотник. — Если я их не буду отмазывать, уважение потеряю.

— М-да.

— Но я не в претензии, если ты им своей властью все кости переломаешь.

— А это уж тебя не спрошу.

Пакта о ненападении между розыском и бандатвой не было, хотя Плотник неоднократно пытался подъехать к Павлову с предложением спонсорской помощи, притом весьма щедрой. Павлов имел воспитание старорежимное, которое в новых условиях не способствует наполняемости карманов, и всегда посылал районного авторитета коротко и емко. Вообще-то, он с радостью привлек бы к уголовной ответственности и самого Плотника, но формально было не за что. Он числился бизнесменом. И пусть им РУБОП занимается.

Но вот только раскрывать убийство приходится розыску.

Первые сутки оперативники по наработанной методике рыли землю — дом за домом обходили жителей, опрашивали каждого, устанавливали, чем занимался Плотник последние часы своей жизни, составляли списки друзей и врагов. И ничего интересного так и не нашли. Выяснилось, что Плотник за каким-то чертом поехал к гаражам — это в десяти минутах ходьбы от его дома. Что ему там понадобилось — так и осталось без ответа. Киллер поджидал его у оставленной машины. В карманах у криминального авторитета лежало триста баксов, но их не взяли. Значит, версия ограбления отпадает.