— Да, это я. Кажется, дама пришла в себя. Я тороплюсь к больному.

Он поклонился и поспешил дальше. Слуга уже ждал:

— Пожалуйста сюда, герр Тенгель. Вы повстречались с Якобом Ульфредом? Он, видно, здорово испугался. Дама-то — не его жена. Я и раньше подозревал, что между ними что-то есть. Уже одно то, что он был с фрекен Марсвин, может ему серьезно повредить.

Тенгель обернулся. Ульфред тоже. Взгляды их встретились.

Марсвин? Где же он слышал это имя? А, Йеппе Марсвин, отец Дага. Наверно, приходится родственником этой даме.

Имя отца Дага Тенгель услышал впервые из уст Силье. У нее не было тайн от мужа. А тот, в свою очередь, никогда не подводил ее и никому ничего не рассказывал.

Об этой скотине Тенгель думал часто. Будучи женатым, поразвлекался с несчастной фрекен Шарлоттой и пропал. Наверно, даже ни разу не вспомнил про нее. Неужели он ничего не понял? Не увидел, как несчастна Шарлотта, как не хватает ей любви и тепла? Как она одинока. А, может, считает, что одарил ее по-царски, снизошел до несчастной дурнушки? А Шарлотта даже не поблагодарила за оказанную ей честь!

Тенгель так глубоко задумался, что не заметил, как налетел на слугу. Он извинился и постарался взять себя в руки.

Якоб Ульфред…

Так он впервые встретился с семьей Ульфредов. Но в то время ни тот, ни другой не подозревали, что находятся в самом близком родстве.

А если б и узнали, то вряд ли обрадовались.

Больной датчанин оказался приятным, пожилым уже человеком. Он мужественно выдержал процедуру. Тенгель мало чем мог ему помочь; дал болеутоляющее.

Пока Тенгель лечил больного, два желторотых юнца, что находились в этой же зале, едко обсуждали лекаря, наслаждаясь хорошим вином. Тенгель попросил их помолчать хотя бы из уважения к больному. Те в ответ рассмеялись еще громче — неужели этот провинциальный лекаришка может кому-нибудь помочь? Но все же, взяв бокалы с вином, удалились в соседнюю комнату. Их громкие голоса доносились и из-за стены. Тенгель все слышал.

Вскоре к ним присоединился третий — престарелый ловелас. Неожиданно для себя Тенгель вдруг обнаружил, что это никто иной как Йеппе Марсвин. В голову ударило, когда он услышал хвастливую речь Марсвина о своих победах при дворе. А на сегодняшний вечер он уже договорился о встрече с молоденькой норвежкой.

— Чудная девица. Не старше шестнадцати. Почти наверняка девственница. Но недолго ей осталось ходить в девках.

Остальные громко заржали.

— Ой, Марсвин. Хорошо же тебе развлекаться, когда жены нет поблизости.

Тенгель не мог совладать с собой. Закончив лечение, прошел в соседнюю комнату. Наклонившись над столом, обратился к беседующим с просьбой побыть около больного графа. Молодежь пообещала. И никто не заметил, как Тенгель что-то подсыпал в бокал с вином Марсвина.

Так случилось, что этим вечером, в самый ответственный момент старый ловелас вместо того, чтобы овладеть девушкой, вынужден был со всех ног бежать в туалет. Желудок Марсвина взбунтовался, и он ничего не мог с собой поделать.

Все время пребывания в Норвегии Марсвин ужасно мучился животом. Но Акерсхюс не прощает таких поражений. В адрес Марсвина посыпались злые шутки и насмешки. Слухи о его поражении дошли даже до Дании.

С тех самых пор Марсвин потерял интерес к шумному светскому обществу и предпочитал проводить вечера в кругу семьи.

Он так никогда и не узнал, что болезнь его была карой за то, что он соблазнил Шарлотту тринадцать лет назад. Марсвин, скорее всего, даже не помнил, кто она такая, а Тенгель не собирался ему напоминать. Им так хорошо и спокойно жилось в Гростенсхольме и Липовой аллее.

О случившемся Шарлотта узнала лишь несколько месяцев спустя. И от всего сердца посмеялась над Йеппе Марсвином. Она была рада, что Тенгель оказался на ее стороне.

Теперь Шарлотта думала только о Даге. Слишком близко к сердцу принимала она все неудачи и болезни сына; старалась во всем опекать его, не отходила от Дага ни на шаг. Мудрая мать-баронесса отослала Дага на несколько дней в Линде-аллее, отдохнуть от матери. Впрочем, та обещала исправиться.

«Во дворце» Дагу было хорошо. Все боялись, что кардинальные перемены в его жизни скажутся на нем отрицательно, но переселение к матери прошло на удивление гладко. Он привык к трудной жизни в многодетной семье и не имел ничего против излишней опеки. Ему нравилось, что в Гростенсхольме все было расписано по минутам, каждая вещь лежала на своем месте, все сверкало и блестело. Сам он по натуре был педантом. Его несколько раздражало, что в Линде-аллее никто не обращал внимания на такие мелочи, как на неряшливо брошенную на стул одежду или пятна на столе.

Иногда, правда, ему было немного одиноко, не с кем было пошептаться в темноте перед сном, не с кем бегать по большим залам и темным лестница Гростенсхольма. Но остальные дети жили совсем рядом. А еще у него была Лив; они встречались практически ежедневно. Шарлотта давала уроки ей и Аре. Но Аре больше любил возиться в конюшне или на сеновале, чем сидеть на уроках.

— Я поеду в Копенгаген, учиться в университете, — сказал однажды Даг Лив.

— Ты уезжаешь? Когда?

— Когда подрасту немного. Стану профессором или аукционистом или кем-нибудь еще в этом роде.

Недавно на соседней усадьбе состоялся аукцион. На Дага произвел большое впечатление человек с молоточком.

Лив промолчала. Жаль, конечно, что Дагу придется уехать. А Даг продолжал.

— Мама Шарлотта познакомит меня с какой-нибудь знатной девушкой, может быть, при дворе, и я женюсь на ней.

Лив молчала.

— А тебе мама найдет богатого торговца. Ты же очень красива, так что это будет не трудно устроить. А вот с Суль придется посложнее, говорит мама. Не знаю, почему. Она ведь тоже красивая, как ты думаешь?

— Да, конечно. Нет, лично я замуж выходить не собираюсь. — с вызовом произнесла Лив.

— Я тоже пока не собираюсь жениться.

Даг стукнул кулаком по стене:

— Знаешь, мама Силье будет меня рисовать. Портрет повесят вон на той стене, где висят все наши старые скучные предки.

Он весело засмеялся и прошелся насчет портретов.

Посерьезнел:

— А потом я поселюсь здесь. Ведь все вы тут, дом мой тоже здесь.

— Хорошо, что ты приедешь назад, — откликнулась Лив. — Будет с кем поиграть.

— Взрослые не играют.

— Да, наверно. Это глупо.

Даг выглянул в окно галереи.

— Смотри, вон этот странный герр Йохан, — сказала Лив. — Ходит взад и вперед, заложив руки за спину.

— Что-то он беспокойным какой-то, — заметил Даг. — Нахохлился, как курица на яйцах. Теперь остановился и смотрит в лес. Сколько он еще собирается у вас прожить?

— Говорил, что скорое уедет. Мы все с нетерпением ждем этого. Он всюду ходит, что-то вынюхивает. Ненормальный какой-то.

— Ага. Поиграем перед зеркалом?

— Давай.

Они нашли только одно огромное зеркало — от пола до потолка.

А потом пошли на башню. Башня — маленькая, четырехугольная, представляла собой небольшое возвышение над порталом. Лив и Дагу нравилось проводить там время.

Сверху постройки казались такими меленькими. Отсюда была видна только часть Липовой аллеи, церковь, море и дорога…

— Посмотри! Из леса кто-то выходит.

— Да, — сказал Даг. — Кто бы это мог быть?

— Слава Богу, что ты видишь тоже, — облегченно вздохнула Лив. — Я боялась, что мне опять померещилось.

Даг хихикнул:

— Не поддавайся влиянию Тенгеля и Суль. Ты видишь перед собой обычные вещи, а остальное домысливаешь сама. Дошло до того, что тебе мерещатся привидения даже среди бела дня. Такое уж тебе досталось наследство от Силье, говорит Тенгель.

— Да, наверно, — сконфуженно произнесла Лив. Ей очень хотелось походить на Тенгеля и Суль, обладать такими же способностями. Поэтому она все время что-то придумывала, но в ее россказни никто не верил.

Даг глянул на дорогу.

— Смотри, процессия!

— Куда они идут?

Оба во все глаза смотрели на мрачную процессию. Впереди всадники в черных одеждах, восседающие на черных, как смоль, лошадях. Ветер распахивал полы длинных плащей, и мужчины становились похожими на летучих мышей.