— Так что, выходит, не было никаких снайперов? — удивился Бушмин. — А двое «двухсотых» откуда взялись?

— Тут что-то вроде разборки случилось, — нехотя процедил вэвэшник. — А вообще-то дурацкая история... Парень один тут служил, из контрактников... Еще в августе, когда была заварушка в Дагестане, он попал как кур в ощип... Короче, в плен его «чехи» взяли. Держали, кажется, вместе с другими плененными бойцами в Карамахи, в Чечню точно не вывозили. Несколько недель он там пробыл, потом то ли сам сбежал, то ли его наши вызволили... Я уж не знаю, что там с ним «чехи» вытворяли, но лют он был на них страшно — у него набралась целая коллекция отрезанных у чеченов ушей... Ребята, которые с ним здесь служили, рассказывают, что он частенько какого-то чечена поминал: доберусь, мол, все равно до этого гада, оставлю без ушей.

— И здесь их свела судьба, — догадался Бушмин. — Ну, и кто кого?

— Оба на тот свет отправились, — ответил старлей. — Три, нет, четыре дня назад этот случай произошел... Из Мещерской на Урус-Мартан шла колонна...

— Грузы были для гантемировцев?

— Да черт его знает, — пожал плечами рассказчик. — Слышал только, что водилы грузовиков были из ополченцев, а сопровождали их не то двое, не то трое ментов на «уазике». Возле «блока» колонна, значит, тормознула на несколько минут — чисто для проформы, документы показать, то-се... А боец этот, к несчастью, вдруг зацепил взглядом своего лютого врага... Ребята рассказывали, что тот скорее всего тоже признал в нем «знакомого», потому что побледнел и стал лапать свою кобуру... Мать-перемать, трах-перетрах! Окружающие толком не врубились, с какой стати началась пальба, паника, неразбериха... Ну и пошла война... Чечены, когда врубились, что их здесь всех элементарно положат, кто залег, а кто и огрызаться огнем начал. Наши, соответственно, решили, что перед ними ряженые, что это не гантемировцы, а переодетые боевики. Сам знаешь, какой напряг с этими ополченцами. Как увидишь такого, так рука сама тянется за «калашом»... Передний грузовик стоял уже за пунктиром, и водила дал по газам. Ему с огневой вжарили из «РПК», попали в бензобак... Чечен выпрыгнул из кабины, но успел переложить руль. «КамАЗ», говорят, горел, как факел, и проехал по полю еще с полста метров...

Он показал рукой на воронку, возле которой уже суетились подчиненные «капитана Михайлова».

— Вот там он взорвался. А останки и всякое дерьмо — по всей округе разнесло! Пока разобрались, что к чему, и пока сопровождающие матом всех не покрыли, трое чеченов отправились к Аллаху. Ну, и у нас двое убитых и один с легким ранением...

— А где прежний командир? — поинтересовался Бушмин. — Никак его «стрелочником» назначили?

— Ага, — кивнул старлей. — Тут и прокурорские были, и начальство разное...

— Латыпов был? — как бы между прочим спросил Бушмин. — Или Заруцкий приезжал?

— Про первого не знаю, но Заруцкий точно здесь был... Коллегу моего, значит, увезли, а меня вместо него назначили... Так что снайпера здесь, капитан, абсолютно ни при чем.

Бушмин немного выждал, чтобы его сотрудники смогли детально осмотреть воронку и собрать «образцы». Потом жестом показал своим людям, чтобы рассаживались по бэтээрам.

— Командир, ты все же прибери дерьмо, — сказал он на прощание вэвэшнику. — Негоже, чтобы патроны валялись по всей округе!

Пока пылили по трассе до Ассиновской, Бушмин размышлял над этой историей. В комендатуре его снабдили совсем другой информацией; похоже на то, что там сотрудники сами были не в курсе событий. Получается, что кто-то из милицейских начальников дал возможность своим подчиненным ЦУ замять всю эту историю, списать все на неких снайперов...

Командир блокпоста, расположенного между Ассиновской и селом Новый Шарой, был холоден и неприветлив.

— Каратаев, ко мне! — подозвал он одного из бойцов. — Ты присутствовал при перестрелке? Здесь товарищ капитан из комендатуры интересуется. Расскажи, что видел своими глазами.

Бушмин решил пока не возникать: прежнего командира, как и на соседнем «блоке», сняли с поста и увезли, кажется, в Моздок. Назначенный на его место вэвэшник то ли сам не хочет распространяться о недавнем ЧП, то ли получил на этот счет вполне определенные инструкции.

Бушмин скептически осмотрел свидетеля — парнишка лет девятнадцати, с фонарем под глазом и незажившей болячкой на губе.

— Что это с вами, рядовой? — поинтересовался он. — Что у вас с лицом?

Каратаев шмыгнул носом, потом нехотя выдавил:

— Упал, товарищ капитан.

— Так я тебе и поверил, — усмехнулся Бушмин. — Не хочешь говорить правду, не надо... Пойдем-ка, Каратаев, отойдем в сторону.

Они обогнули каменное строение. Бушмин помолчал несколько секунд, озирая окрестности — перед ними лежало открытое поле, — потом поинтересовался:

— Ты кто у нас будешь?

— В каком смысле, товарищ капитан?

— Военная специальность у тебя какая?

— Снайпер я, — почему-то вздохнув, сказал Каратаев. — В учебке науки проходил, потом в Чечню направили.

— Снайпер, говоришь? — обрадовался Бушмин. — Отлично! У тебя, значит, наметанный глаз, верно? Можешь показать, откуда по вас работал стрелок?

Парнишка изобразил на лице работу мысли. Бушмин уже обратил внимание, что боец ведет себя как-то странно: старательно отводит глаза в сторону, а временами оборачивается, как будто опасается, что их разговор кто-то подслушает.

В общем, вэвэшник вел себя как нашкодивший подросток, который опасается, что взрослые могут вывести его на чистую воду.

Бушмин без труда раскусил его нехитрую игру. Но для себя решил: пока не следует наседать на бойца, для начала нужно попытаться установить с ним доверительный контакт, разговорить свидетеля — возможно, тот сам, без угроз и понуканий, вызовется сообщить что-нибудь интересное и полезное для «капитана Михайлова».

— С другого края пустыря стреляли, — Каратаев вытянул руку, показывая направление. — Бац! Потом еще раз — бац! Одного нашего наповал, а другому в живот... А потом и замкомвзвода попался: он был без «брони», так пуля ему прямо в сердце вошла... Я сам не все видел, потому что...