– Извини, – пробормотал он, – просто я думал…

– Салли права в одном: в мебели ты действительно не разбираешься. Это поймет каждый, кто увидит твой офис. Поэтому я и собираюсь обстоятельно поговорить с Моникой Стивенс.

Он задумался и вдруг оживился:

– Как думаешь, она вернет мебель Салли?

Я фыркнула.

– Держи карман! Это же настоящий антиквариат. Покупатели наверняка вцепились в него мертвой хваткой.

Джаз вздохнул, и его лицо снова стало унылым. Он окинул взглядом мастерскую – грязноватое заведение с горами хлама, наваленными возле стен. У самой двери валялась ржавая спинка кровати.

– Ты нашла здесь что-то похожее на нашу старую мебель?

– Нет, мы приехали сюда по другой причине. Идем.

Он послушно последовал за мной. Постепенно я начинала прозревать: Джаз по натуре упрям, ему слишком трудно сдать позиции. Но вместе с тем он безумно любит Салли и готов на все, лишь бы сдаться, только как-нибудь незаметно, вроде бы исподволь, и вернуть доверие жены.

Ну а мне все равно, кто из них сделает первый шаг. Моя задача – не выбиться из графика.

Мы вошли в неопрятную мастерскую, такую же захламленную внутри, как и снаружи. О нашем прибытии возвестил колокольчик над дверью, и хозяин, мистер Поттс, высунул голову из задней комнаты мастерской, где работал.

– Я здесь! А, доброе утро, мисс Мэллори. – И он вышел навстречу, вытирая руки ветошью. Мою фамилию он помнил по той простой причине, что я совсем недавно купила у него письменный стол, вдобавок долго беседовала с ним. Присмотревшись, мистер Поттс растерянно добавил: – Вы так изменились…

– Подстриглась, – коротко пояснила я и тряхнула головой так, что волосы взметнулись. Человек, которого я видела второй раз в жизни, обратил внимание на мою стрижку – вернее, понял, что я выгляжу иначе, – а Уайатт нет. У меня вновь заныло сердце. Заставив себя не думать об Уайатте, я сосредоточилась на знакомстве Джаза и мистера Поттса. – Вы не покажете нам, над чем вы сейчас работаете?

Я уже обрисовала хозяину мастерской ситуацию в общих чертах, поэтому он знал, что от него требуется.

– Конечно, проходите сюда! Сейчас в работе у меня вот этот антикварный гардероб, но, доложу я вам, хлопот с ним не оберешься. Только чтобы снять старый лак и краску, у меня ушло около шестидесяти часов. Понятия не имею, зачем кому-то понадобилось красить эту вещь. – Не переставая говорить, он провел нас в комнату за магазином.

Эта тесная комната была хорошо освещена, окна располагались на двух стенах, были широко распахнуты, вдобавок работал большой потолочный вентилятор. И все-таки в мастерской стояла жуткая вонь. Пол был застелен громадным брезентовым полотнищем, которое представляло собой подобие картины Неймана – сплошь беспорядочные пятна краски. В самом центре полотнища стоял упомянутый гардероб – массивный, красного дерева, высотой больше двух метров, двустворчатый, с замысловатым орнаментом на дверцах и вокруг них.

При виде гардероба Джаз растерянно заморгал.

– Сколько, говорите, вы уже потратили на него часов?

– Более шестидесяти. Это произведение искусства. – Заскорузлой ладонью мистер Поттс любовно провел по деревянному боку гардероба. – Вы только взгляните на эти завитки! Реставрировать их непросто – сначала надо удалить весь лак и краску из каждой щели и впадины, но игра стоит свеч. Больше таких вещей не делают.

– И много вам понадобится времени, чтобы закончить его?

– Не могу сказать, но не меньше двух недель. Самое трудное – убрать все лишнее, не повредив дерево.

Джаз обошел вокруг гардероба, задал еще несколько вопросов, потом занялся осмотром остальной мебели на разных стадиях реставрации. В антиквариате, реставрации и мебели Джаз абсолютно не разбирался, знал только, что на стульях сидят, на кроватях спят, вот и все, поэтому мистер Поттс мог нести любую чушь. Узнав, что массивному шкафу двести семьдесят девять лет, Джаз изумленно обернулся и снова посмотрел на него.

– Значит, его сделали примерно во времена рождения Джорджа Вашингтона!

На память я не жалуюсь, но дату рождения Джорджа Вашингтона в ней не держу. Однако мистер Поттс и глазом не моргнул:

– Вот именно! Вы знакомы с Эверсами?

Мы с Джазом покачали головой.

– Этот гардероб передавали в семье из поколения в поколение. Эмили Тайло унаследовала его от бабушки… – И он пустился в объяснения, каким образом шкаф попал в дом к неизвестной нам Эмили Тайло.

Наконец Джаз задал вопрос, который интересовал его в первую очередь:

– И сколько же он стоит?

Мистер Поттс покачал головой:

– Не знаю, ведь он не продается. Понятия не имею, как дорого оценил бы его антиквар, но Эмили Тайло не расстанется с бабушкиным наследством ни за какие деньги. Если бы мне пришлось продавать этот гардероб, я запросил бы за него не меньше пяти тысяч – хотя бы потому, что я убил на него уйму времени.

Я уже видела, как в голове Джаза возникает вопрос. Пять тысяч! Ничто не завораживает бизнесмена так, как вереницы нулей. Все, моя миссия выполнена. Осталось только вытащить Джаза из заведения словоохотливого мистера Поттса, который с энтузиазмом продолжал просвещать заинтересованного слушателя. Наконец я взяла Джаза за руку и повлекла его к двери.

– Спасибо, мистер Поттс, мы больше не будем отнимать у вас время, – бросила я через плечо.

Мастер помахал нам на прощание и снова занялся гардеробом красного дерева.

Джаз давно уже сообразил, зачем я притащила его к мистеру Поттсу. Когда мы сели в машину, он заметил:

– Для меня это настоящее откровение.

Я промолчала – в основном потому, что Джаз сумел сделать верные выводы и без моих подсказок.

– Я понятия не имел, как дорого обходится реставрация, – бормотал он. – Салли вечно возилась в подвале, над чем-то работала, но я не интересовался ее делами. Мне казалось, это не составляет ей труда, да и времени отнимает не много.

– Потому что она работала, пока тебя не было дома. Она всегда говорила, что ценит время, проведенное с тобой.

Соль на свежие раны – полезная вещь, она не дает ранам загноиться.

Джаз нахмурился и некоторое время смотрел в окно. Мы уже подъезжали к офису, когда он снова заговорил:

– Она любила нашу старую мебель, да?

– Угу. На поиски подходящего предмета она могла потратить несколько месяцев.

Некоторое время его губы растерянно вздрагивали, потом замерли. Судорожно сглотнув, он вызывающе заявил:

– По-твоему, я должен извиниться.

– Ничего подобного.

Джаз удивленно уставился на меня:

– Ты правда так думаешь?

– И раньше думала. И по-прежнему так считаю. Извиниться первой должна она. А потом и ты принесешь ей извинения.

Сказала и удивилась собственным словам. Но я ничуть не покривила душой. Джаз совершил ошибку, не уделяя внимания интересам жены, но сделал это по невежеству, а не из желания оскорбить ее. А Салли умышленно пыталась сбить его машиной. Уайатт прав: это разные степени вины. Оскорбленные чувства – совсем не то, что искалеченное тело.

С другой стороны, я предпочла бы еще одно сотрясение, чем душевную боль: сейчас мне казалось, что у моего мира вывалилось дно и теперь я падаю неизвестно куда. Я пала духом – вот как это называется. Даже если мы с Уайаттом расстанемся навсегда, я не зачахну, не брошу свой бизнес, не уйду в монастырь – эффектные жесты я приберегу для менее важных задач, например, чтобы настоять на своем. Да, я люблю добиваться своего, но для меня это не вопрос жизни и смерти. И все-таки без Уайатта я буду несчастна, причем очень долго.

Но теперь уже ничего не поделаешь. Придется помогать Салли и Джазу.

Я остановилась перед зданием офиса, некоторое время мы молча смотрели на него.

– Не помешало бы облагородить ландшафт, – наконец заметила я.

Джаз непонимающе повернулся ко мне.

– Это здание, – объяснила я, – похоже на уродливую коробку. Территорию вокруг него надо благоустроить. И ради всего святого, выкинь из приемной тот диван!