— Я — лорд этой планеты, и я этого не допущу. — Дэвид грозно глядел на пылающий ад на экране, сжав руки в кулаки. — Это не война. Это бесчеловечно. И это ни за что не сойдет Лайонстон с рук. Это мой мир и мои люди, и я этого так не оставлю!

— Ты ничего не можешь сделать. — сказал Кит. Он отключил экран, и Дэвид повернулся к нему с гневным взглядом. — Ты вне закона, Дэвид. У тебя нет ни сторонников, ни власти, и даже твой собственный Оплот уже вряд ли на твоей стороне. Драться ты не можешь, а сдаваться — это не вариант. Остается одно — бежать.

Дэвид упрямо тряхнул головой:

— Если доберемся до Оплота, то есть еще шанс связаться с Палатой Лордов. Я покажу им, что здесь творится, как поступает Лайонстон с одним из них. Если такое можно делать, то ни один лорд не сможет чувствовать себя в безопасности.

— Они не станут вмешиваться, — возразил Кит. — Кто был против, когда вне закона объявили Оуэна? Никто. Пока за императрицей поддержка вооруженных сил и боевых машин, ни один лорд не рискнет против нее выступить.

— Тогда я со станции связи Оплота покажу по открытому каналу, что здесь творится, и вся Империя увидит, что делается именем императрицы.

— Твой Оплот почти наверняка в руках эконома, — терпеливо объяснил Кит.

— Тогда мы его отберем!

Кит взял Дэвида за плечи и посмотрел ему в глаза:

— Дэвид, брось. Это всего лишь крестьяне. У нас с ними ничего общего. Защита Виримонда — дело проигранное. Проигранное с того момента, как Лайонстон решила послать войска с боевыми машинами. Мы с ними драться не можем. Все, что мы можем — это бежать и надеяться спасти свою шкуру.

— Я не брошу свой народ, — сказал Дэвид безжизненным голосом.

— Но это же только крестьяне!

— А как же мы с Алисой? — спросила Дженни с другого конца комнаты.

— А что вы?

— Гад ты ползучий, — сказала Дженни. — Ты хочешь удрать, а нас бросить?

— Никто никого бросать не собирается, — сказал Дэвид. — Наш флаер еще в конюшне за домом. Он выдержит всех четверых. Где-то должно быть организованное сопротивление, не может не быть. Вы с Алисой свяжитесь с ним через ближайшую ячейку Подполья, а вместе мы сумеем отбить Оплот. Стиви Блю!

Оба клона обернулись от двери:

— Чего?

— Мы улетаем. Вас подбросить?

— Не стоит, — ответила Стиви Первая. — Когда вы будете в пути, наши обязанности насчет вас кончаются. Мы направимся в ближайший еще не взятый город, организуем сопротивление и вообще будем вредить противнику там, где ему всего больнее.

— Верно! — воскликнула Стиви Третья, воздевая сжатый кулак. Вокруг него затрещало зловещее голубое пламя.

— Пора, — сказал Дэвид. Он огляделся, будто впервые видя зал таверны. — Надо было послушать Оуэна. Он ведь пытался меня предупредить. Черт, жалко, что не удалось выспаться. От шока я протрезвел, но чувствую себя все равно дерьмово.

Дэвид замолчал, посмотрел на Кита Саммерайла и сказал:

— Кит, ты не обязан лететь с нами. Тебя вне закона не объявили, значит, или не знают о твоих связях с мятежниками или им это все равно. Ты можешь от нас отделиться и выбраться в одиночку…

— Нет, не могу, — спокойно перебил его Кит. — Ты мой друг. И если ты решил биться за пропащее дело без всякой разумной причины, я буду биться вместе с тобой. Я — Малютка Смерть, улыбчивый убийца, и я не брошу своего друга в час нужды.

— Ты хороший человек. Кит, — улыбнулся Дэвид. — Чертовски странный и страшный порой, но ты стоящий парень. — И вдруг он усмехнулся еще шире: — Черт возьми, я все равно устал уже от этой тишины и покоя.

— Что да, то да, — согласился Кит. — Отпуск позади, пора на работу. Не суждено нам быть джентльменами на покое.

Они обернулись к девушкам. Алиса уже перестала плакать. Губы еще слегка дрожали, но она уже овладела собой.

— Мы с вами, — сказала она. — Это наш мир тоже. И у нас есть право его защищать.

— Это само собой, — ответил Дэвид. — Быть может, при этом найдется шанс и для личной мести. А теперь пошли.

Они вместе вышли через заднюю дверь, махнув рукой обеим Стиви Блю. Дженни сердито поглядела на Кита:

— Будешь нас задерживать, Саммерайл, и мы тебя выкинем, и защищайся, как сможешь. Понятно?

Кит улыбнулся ей:

— Я всегда, знал, что ты из тех женщин, что охотятся за моим сердцем.

В своем наземном передвижном командном пункте внутри огромного медленного бронированного экипажа сидел в комфортабельном кресле Валентин Вольф, смотрел на кровавую резню, разрушение и смерть вокруг и был доволен. Все приказы Империи и инструкции машинам проходили через его системы, давая ему полную картину вторжения, а также контроль над каждой своей боевой единицей. Сам он сидел, защищенный толстым слоем стали, окруженный системами управления и освещенный экранами мониторов. Десятифутовый куб, набитый техникой, для клаустрофоба был бы кошмаром, но Валентина это не волновало. Его вообще мало что волновало.

В жилах его бежали с полдесятка наркотиков, сражающихся за контроль над его умом и телом, но воля его держала их в узде. Перед отлетом на Виримонд. — наконец поддался искушению и испробовал средство для создания эсперной силы, и ум его расцвел, как ядовитый цветок. Он теперь прямо управлял системами собственного тела, уравновешивая разные химикаты, и жил как на катящемся гребне не спадающей волны. И если Вселенная и люди казались ему слегка нереальными — что ж, для него это всегда было так. Вопрос только в том, насколько. Он мог теперь думать быстрее, видеть дальше и планировать детальнее, чем когда бы то ни было раньше, и пусть чувства бушевали в нем ураганом — шторм эмоций разбивался о неколебимую скалу его самоконтроля. Валентин Вольф теперь утром, днем и вечером был не в своем уме, и это ему нравилось. Биохимия мозга у него изменилась так, что ее уже было не вернуть к норме, и счастливее, чем сейчас, он уже быть не мог.

Для его вдохновенной проницательности стали теперь прозрачны и события, и люди — простая информация, которую надо обращать себе на пользу. Захоти он — и он стал бы императором, только вряд ли стоило возиться. Потому что, несмотря на свою химическую подстегнутость, он был по-прежнему предан поиску последнего наркотика, сверхнаркотика, сверхчуда и сверхрадости. Он не знал точно, что это будет и где это искать, но где-то он есть и пока еще не найден. Что-то чуть за пределами его досягаемости; где-то еще в одном шаге, Валентин чуял это. И хотел этого. Взять и сделать своим, и ради этого он готов был пожертвовать всем живым в Империи.

А пока что он был занят разрушением Виримонда. Для развлечения это было вполне терпимо. Валентин смотрел, как его боевые машины сравнивают с землей города и вырезают их население, и улыбался про себя, и красный рот его казался раной в белизне черепа. Эти бесконечные смерть и разрушение доставляли ему ничем не омраченное удовольствие, как банкет с многочисленными переменами блюд. Он стал чудовищем и знал это. И этим упивался.

Машины двигались по его приказу, направлялись его волей. Продолжающийся союз с ИРами Шаба дал ему в руки технику, которой в Империи ни у кого и близко не было. Последним их даром была компьютерная система, позволявшая погружать свое сознание в металлический мозг боевой машины и испытывать все, что она делала. Он мог стать боевым фургоном или андроидом, жить внутри этих стальных голов, направлять их, как собственное тело. Он видел сквозь их датчики мир, который был недоступен ограниченным органам чувств человека. Он пробивал стены, перелетал через дома, шел стальными ногами по толпам людей и убивал их металлическими кулаками. Ни один человек не был бы на это способен, но мозг Валентина был настолько изменен наркотиками, эсперным средством и техникой Шаба, что он уже не был человеком. Он был осторожен, скрывая это от Лайонстон. Она считала, что любой сможет управлять боевыми машинами, как Валентин, когда овладеет новой системой. Пусть пока так думает. Сейчас ее вторжение на Виримонд дало ему шанс показать, что может сделать он со своей техникой. А к тому же страдания, разрушение и резня — это такие захватывающие развлечения. Валентин панически боялся скуки, а обычные грехи и пороки ему уже основательно приелись.