Методы чекистов и красноармейцев в борьбе с горцами-партизанами ничем не отличались от тех, которые применяли немцы по отношению к белорусским и украинским партизанам: захват в заложники и расстрел родственников повстанцев, сожжение непокорных аулов. В 1944 году и позднее так же действовало НКВД и против украинцев, поддерживавших УПА.

Халаев привел пример гибели одного такого селения:

«Тысячи балкарцев, кабардинцев, карачаевцев и других народов Северного Кавказа уничтожены большевиками в 1941–1942 годах за то, что они желали поражения Сталина. Осенью 1942 года только в одном балкарском селе В. Балкария большевики убили 575 мирных жителей, причем убиты только старики, женщины и дети, которые не могли скрыться в горах. Их жилища дотла сожжены бандами НКВД. Поводом для этой кровавой оргии послужило то, что жители этого села восстановили мечеть и молились в ней за победу немцев.

Эти зверства бледнеют по сравнению с тем, что творят теперь с беззащитным населением особые отряды НКВД в районах Северного Кавказа».

Но главные зверства были еще впереди. Тогда, в августе 1943-го, безнадежную борьбу вели повстанцы Чечни и некоторых других районов. В «Газавате» приводилось свидетельство одного горца, в июле 1943 года перебежавшего из Красной Армии к немцам, а ранее наблюдавшего агонию чеченского восстания:

«Я в Грозном был 10 июня 1943 года. Там идет страшное побоище. Вся Чечня горит в огне. Аулы днем и ночью беспрерывно бомбардируются советской авиацией. Все чеченцы изъяты из армии и возвращены в Чечню. Все чеченцы согнаны в 3 горных района, оцеплены красными войсками и обречены на гибель. Несмотря на неравенство сил, наши доблестные сыны гор — абреки ведут отчаянную. борьбу за их освобождение».

Это была прелюдия депортации чеченцев в Казахстан в феврале 1944-го, в ходе которой в Чечне появилась своя «огненная деревня» — аул Хайбах, где войска НКВД сожгли заживо более 700 женщин, стариков и детей.

Не избежали депортации и карачаевцы и балкарцы. Если в Чечне, до которой немецкие войска так и не дошли, под выселение попали как участники партизанской борьбы, так и ни в чем не повинные мирные жители, то в Карачае и Балкарии жертвами депортации стали те, кто сохранял нейтралитет или даже сотрудничал с советской властью. Ведь все активные коллаборационисты покинули Балкарию и Карачай вместе с отступающей германской армией. Кстати сказать, им еще относительно повезло. После войны западные союзники выдавали мусульман Кавказа и Поволжья не столь активно, как русских и уроженцев Восточной Украины и Восточной Белоруссии. По утверждению английского историка Николая Толстого, «в 1946 году на Западе находилось предположительно около 80 тысяч мусульман, и не похоже, чтобы их насильно репатриировали». Позднее многие кавказские мусульмане перебрались в Египет, Турцию, Сирию и другие исламские страны и уже не вернулись на родину. Возможно, поэтому в последующие годы, вплоть да нашего времени, сепаратистские тенденции среди карачаевцев и балкарцев были выражены слабее, чем среди чеченцев. Ведь в спецпоселениях, где шансов выжить было все-таки больше, чем в исправительно-трудовых лагерях, оказались многие активные участники чеченского повстанческого движения.

Некоторым партизанам удалось скрыться в высокогорье и избежать депортации. В результате в Чечне сохранилась преемственность традиции Сопротивления, а в Карачае, Балкарии и Кабарде она была в определенной мере утрачена.

Германские альпинисты из горно-стрелковой дивизии «Эдельвейс» вряд ли смогли бы установить на Эльбрусе флаг со свастикой без помощи проводников-балкарцев. И когда «Газават» в одном из первых номеров писал: «Над Эльбрусом гордо реет германское военное знамя — символ свободы народов!» — эти слова отражали подлинные чувства многих кавказских горцев. У них, в отличие, скажем, от украинских националистов, даже мысли не могло возникнуть, чтобы ориентироваться на помощь не Германии, а Англии и США. Ведь в колониях Британской империи тоже вели борьбу за независимость десятки и сотни миллионов их единоверцев-мусульман. Египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру и его соратникам из движения «Свободные офицеры» никто впоследствии не ставил в вину контакты в годы войны со странами Оси. Если бы кавказские народы добились независимости, их тоже вряд ли кто-нибудь попрекнул тем, что они принимали помощь от Гитлера…

Немцев поддержало большинство крымских татар. Оккупанты открыли все мечети на полуострове и предоставили татарам самоуправление на уровне деревень и поселков. Религиозные преследования и насильственная коллективизация стали главными факторами, толкнувшими крымских татар на сотрудничество с оккупационными властями. Среди коллаборационистов оказалось немало бывших советских и партийных работников из числа татар. В большинстве татарских деревень не было немецких или румынских гарнизонов, а размещались лишь добровольческие татарские отряды, которые защищали свои поселения от советских партизан и участвовали в карательных операциях против них.

Среди «арийских народов» СССР активно поддерживали немцев калмыки. Представитель Центрального штаба партизанского движения по Калмыкии Рыжиков и его заместитель Шестинов докладывали 22 декабря 1942 года:

«Располагая большим количеством скота, шерсти и хлеба, оставленным на оккупированной территории… немец пока не трогает у населения скот и шерсть, заигрывает с калмыками и этим создает у части населения иллюзию «освободителя». Отсутствие же немецких гарнизонов в южных районах создает впечатление «полной автономии». Этому способствует абсолютное отсутствие агитационной работы среди населения, партийно-политических органов Калмыцкой АССР, ни в форме листовок, ни в форме живой агитационно-пропагандистской работы».

И среди крымских татар, и среди народов Северного Кавказа партизанское движение существовало еще в начале 20-х годов. Как признавалось в сводках ОГПУ, оно велось под лозунгами национальной независимости и отнюдь не являлось «уголовным бандитизмом».

Необходимо отметить, что среди сражавшихся против советских партизан было немало людей подневольных, насильно мобилизованных немцами. «Идейные борцы» преобладали только в Прибалтике, Крыму и среди народов Северного Кавказа. В большинстве остальных регионов значительная часть коллаборационистов шла на службу к оккупантам лишь затем, чтобы получить кусок хлеба, или даже по принуждению, под угрозой репрессий против родных и односельчан. В «Справке о провокационных методах борьбы с партизанами», составленной в Москве в 1942 году, утверждалось:

«Не имея достаточных резервов для борьбы с партизанами, в июле 1942 года немецкое командование приступило к насильственной мобилизации мужчин в возрасте от 20 до 35 лет в карательные отряды в районах Борисов, Бобруйск, Могилев. У каждого мобилизованного отбирается подписка, что если он не выполнит требований немецкого командования в борьбе против партизан, то его семья будет расстреляна. Из-за боязни уничтожения семей многие из мобилизованных с оружием в руках борются против партизан».

Точно так же жителям оккупированных территорий, чтобы не умереть с голоду, приходилось работать в открытых немцами учреждениях и на предприятиях. Подобный «бытовой» или «экономический» коллаборационизм был распространен очень широко. Яркую картинку раскола среди жителей маленького белорусского местечка Оболь в Витебской области дает партизан учитель А. Г. Семенов в письме своей жене Марии Фоминичне Золозовой и сыну Боре:

«Часть учителей пошла на службу к фашистам, как, например, из обольских пошли на службу Калашенко, Гарбуз, Баренфельд, Николаеня, Абраменко. Николаеня забыла про мужа и с самого начала войны гуляет с немцами. Буканов в партизанском отряде, а также много молодых учителей, например, Шнитко Женя, Лавренова А. Лавренова вышла замуж за командира отряда. Старый Власовец из Шумилина работает директором школы, наказывает ребят розгами (оккупационные власти восстановили в школах это «завоевание цивилизации». — Б. С). Луферов из Мишелевич уехал в Германию. Грядовнин Д. вернулся из плена, а сейчас уехал в Полоцк и работает у немцев».