— Ты там как, в порядке? — поинтересовался я, стоя в коридоре.

— В порядке? В порядке?!! Ты меня отравил!!

— О чем ты говоришь? — удивился я.

— Ты подсыпал мне в чашку сахар!!!

— Сахар — не яд. Хотя в чем-то ты права, его называют «белой смертью», поскольку чрезмерное употребление приводит к серьезным проблемам со здоровьем…

— Ты знал, знал!!! — завопила Тантиэль. — Не вешай мне макароны на уши, на столе не было сахара, но он оказался в моей чашке, я вполне могу сложить дважды два!!!

Я тяжело вздохнул.

— Ладно. Я знал. Что дальше?!

— Ты просто мерзавец и подлец!

— Со свартальвами жить — по-свартальвовски выть. Боюсь, ты не оставила мне выбора.

— Какой же ты…какой же ты вредный.

— Только что был мерзавцем и подлецом, а затем внезапно стал просто вредным? Дай угадаю, тебе от меня что-то нужно?

— Ох-х… Спирт и активированный уголь, чтобы справиться с отравлением.

— Отравление сахаром и вашим чаем ликвидируется углем и спиртом?

— Ага…

— Ясно. Буду знать. Принесу чуть позже, а пока посиди там.

Тантиэль снова сменила пластинку с гневной на хныкающую.

— Что значит «посиди»?!! Мне худо!

— Искренне сожалею. Устраивайся там поудобнее и наберись терпения. Это очень важное качество на пути пустой руки, между прочим.

— Да ты издеваешься?! И сколько мне ждать, пока ты соизволишь принести мне лекарства?!!

— Пока Гордана не приедет.

— Чего-о-о-о?!! Это шутка?!!

Я вздохнул.

— Увы, не шутка. Ты поставила меня перед необходимостью доказывать, что между нами ничего не было, помимо чаепития, и я решил доказать это, предъявив тебя жене в таком состоянии, которое исключает любые «помимо».

Пару секунд царило гробовое молчание, пока узница уборной осмысливала свои перспективы, а затем просто взвыла.

— Да ты вообще соображаешь, что творишь?! Ты… ты за это ответишь, ты хоть знаешь, что тебе за это!.. — и тут ее речь прервалась очень громким звуком, характерным именно для уборной и совершенно несовместимым с приятным аппетитом.

— Ты продолжай свою мысль, продолжай. Мне очень интересно, что же мне за это будет.

Тантиэль гневно сопела, то ли живот особенно сильно прихватило, то ли от стыда и досады.

— Ладно, ладно! — сказала она. — Твоя взяла! Твоей жене совсем ни к чему знать, что я сюда приходила, ладно?

— Это ты сейчас так говоришь, пока сидишь на ватерклозете. А потом захочешь отомстить. Увы, но эту историю со снимками ты начала сама, посеяла ветер — пожни бурю.

— Да нет никаких снимков! Я блефовала!

— И я должен поверить тебе на слово?

Тут она решила поменять подход, и ее тон зазвучал заискивающе.

— Да я же не желала тебе никаких проблем, удастся — хорошо, а не удастся блеф так не удастся, думала я, мне же совершенно ни к чему ссориться со своим учителем!

— Тот, кто вначале говорит одно, а потом противоположное — лгун по определению. А лгунам верить нельзя. Так что увы, придется тебе немножко потерпеть.

— Немножко?! Мне худо, совсем худо! И стульчак неудобный!

— Жизнь — боль, если совести ноль. Тебе принести газетку там или журнальчик, которые Гордана читает?

— Она же меня убьет, — снова захныкала Тантиэль, — за то, что к тебе подкатывала… Испепелит же! А отвечать вам обоим! Даже троим!!

— Не переживай. Гордана не свартальв, она не бьет ни лежачих, ни сидящих на ватерклозете. В общем, я пошел на кухню, ты там только в обморок не упади, хорошо?

— Я сейчас вызову охрану! У меня рация, ты не знал?

— Вызывай. Я уже себе представляю, как ты им объясняешь, что с тобой стряслось, и как завтра об этом будет знать весь оккупационный корпус. Меня такой вариант устраивает.

Когда Тантиэль окончательно осознала, что я не дам ей лекарств, пока не вернется Гордана, то начала ругаться на своем языке длинными-длинными витиеватыми словами, аккомпанируя себе характерными для уборной руладами, но минут через десять смирилась со своей участью.

— И вы еще говорите, что свартальвы злые… — печально подытожила она, наругавшись и отдышавшись, — я к тебе с самыми прекрасными намерениями, а ты…

— Насильно мил не будешь. Надо уметь понимать и принимать слово «нет» и уважать право других на свободный выбор, даже если они не желают выбирать тебя. Сила действия равна силе противодействия, это закон не только физики… Может, тебе плед принести?

Оставшееся время узница уборной страдала молча, периодически напоминая о себе громкими руладами, которые напрочь отбивали у меня аппетит. Ну и ладно, обед не удался — поужинаю с Горди на славу. Завершив готовку, я убил немного времени, поиграв на компьютере в «Угадай слово»: полезная штука для шлифовки знаний кортанского языка. На максимальной сложности там загадываются такие слова, которых я за годы, прожитые в Гиате, даже краем уха не слышал.

Гордана вернулась после захода солнца. Урчание двигателя броневика я услышал заранее и вышел встречать.

Как только ее высадили, я быстро заглянул внутрь кабины:

— Вы понимаете по-кортански?

Два человека в камзолах уставились на меня, один из них прогундосил в ответ:

— Мое Кортана понимай есть!

— Твоя тут стоять и ждать хозяйка! — тот смотрел на меня непонимающе, пришлось растолковывать: — твоя хозяйка! В моем доме. В гостях. Ты жди тут, вези ее домой!

— Какой хозяйка?

— Свартальв! С ушами! Жди тут!

— Какой гости дом? Она выйти!

— Она выйдет потом! Ей плохо! Ты ждать тут, она выходить, ты везти ее домой!

Однако дальнейший разговор пошел по сценарию «моя твоя не понимай», потому я еще раз медленно и раздельно повторил:

— Ты стоять тут, ждать хозяйка!

Как только я вылез из кабины, Гордана подозрительно спросила:

— Какая еще хозяйка?

— Тантиэль, моя ученица.

— И что она у нас забыла?

— Чаю пришла попить… но отравилась сахаром в этом их свартальвовском чае. И с обеда оккупировала нашу уборную, хотя чего еще ждать от оккупанта?

Мы пошли в дом и Гордана спросила:

— Она что, не знала, что сахар в их напиток класть нельзя?

— Что нельзя класть — знала, что я ей его туда положил — нет.

Горди прыснула:

— Но… зачем?

Я улыбнулся:

— Она похожа на тебя, какой ты была лет восемь назад, не хотела понимать слово «нет». Пришлось объяснять, что я женат и угроз посеять в моей семье раздор и недоверие не боюсь… невербально.

Гордана расхохоталась так звонко, что у меня слегка заложило в ушах, давно не слышал от нее такого веселого и искреннего смеха. Так что спрашивать итоги осмотра у доктора я не стал: она вряд ли смеялась бы так заразительно, будь что-то не в порядке.

Затем я принес пленнице медикаменты и через полчаса вывел ее, оправившуюся от отравления, но пошатывающуюся от двухсот граммов спирта, из дома.

Тут меня ждал сюрприз в виде штурмовой бригады, которые явно готовились к штурму, а два свартальва-офицера как раз ожесточенно о чем-то спорили при помощи жестов и движений губ.

— Не понял, вы кто такие и с какой стати сюда приперлись? — приподнял бровь я. — Тоже чайку захотелось?

Свартальвы мрачно воззрились на меня и Тантиэль.

— Привет, — сказала она с глуповатой улыбкой на своем языке и что-то добавила, но я не понял, что, так как по-свартальвовски только «привет» и знаю.

— Что тут произойти?! — резко спросил меня один из офицеров.

М-да. Еще один моя-твоя-непонимай.

— Моя ученица, — показал я на Тантиэль, — пришла в гости. Напилась спирта и активированного угля.

— Э-э-э, не болтай лишнего! — одернула меня она.

Язык и правда заплетается, а голова соображает, к чему придет разговор, начавшийся с угля. Видать, слова Альтинга о том, что у свартальвов могут заплетаться ноги, но не мозги, соответствуют истине больше, чем я думал.

— Зачем? — спросил меня офицер, проигнорировав Тантиэль.

— Отравилась.

— Чем?

— Надо думать, съела что-нибудь несвежее. Но я так и не получил объяснений, для чего вы сюда всем цирком приперлись.