Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Князь Владимир Всеволодович не успел еще оправиться от одного удара, как тут же на его голову свалилась новая напасть. Месяца не прошло, как он вынужден был с великим срамом покинуть Чернигов, надеясь хотя бы в Переяславле обрести покой. Но, видимо, он слишком прогневил Бога, чтобы рассчитывать на скорое прощение. Князю оставалось только одно: с достоинством встретить новое испытание, не уронив чести в беде, как не уронил он ее в славе и благоденствии. Митрополита Ефрема Владимир Всеволодович не любил, но тщательно следил, чтобы чувство не прорвалось наружу злым словом. Этот рослый сухопарый скопец, родившийся в Византии и проведший юность при патриаршем дворе в постах и молитвах, почему-то считал, что вправе наставлять не только свою неразумную паству, но и земных владык, в делах, не имеющих касательства к вере. Хорошо еще, что сегодня он сам явился к князю, а не послал за ним своего служку. И хотя усадьба митрополита была расположена всего в сотне-другой шагов от княжьего детинца, Владимиру Всеволодовичу даже этот невеликий путь показался бы в тягость. Надо отдать должное Ефрему, он умел не только грозить князьям карами небесными, но и с великим старанием обустраивать свое земное существование. Палаты он соорудил себе просто на загляденье, княжьи-то попроще будут. Грек строил из камня не только церкви, но и дома. И даже, на удивление всем переяславцам, возвел неподалеку от детинца огромную баню, подобную тем, что украшали византийскую столицу. Владимир Всеволодович в Ефремовой бане был, но особого удовольствия от этого посещения не испытал. Наши-то хоть и ставлены из дерева и роскоши там поменьше, зато жар в них злее и пару в достатке, чтобы до самых костей пробрало. Усадьбу свою митрополит обнес высокой каменной стеной. Не усадьба это была даже, а крепость. Такую с наскока не возьмешь, тут осадные машины потребуются. Нельзя сказать, что переяславский детинец сооружение хлипкое, но построен он из дерева во времена дедины и рядом с роскошным двором митрополита смотрится по-сиротски.

– Я тебя предупреждал, князь, что этот человек самозванец! Что он ничтожество, поднявшееся из грязи, дабы морочить голову достойным людям.

Речь шла о Льве Диогене, коего Владимир Всеволодович принял как родного. Обогрел, снабдил деньгами, да еще и, от большого ума видимо, выдал за него свою дочь Марьицу. Вроде как затмение тогда нашло на князя. Оплел его красноречивый грек, называвший себя сыном давно умершего византийского императора Романа Диогена. А ведь этот самозванец уже однажды спорил о власти с Алексеем Комниным. Нынешний император Византии заковал его в железо и выслал в Херсонес. Владимир Всеволодович считал Комнина выскочкой, и на это у внука Константина Мономаха были все права. И за Льва Диогена он ухватился исключительно в пику Алексею, силой захватившему власть в империи. А от той империи, кою Ефрем по-прежнему считает великой, осталось всего ничего – слезы. Промотали изнеженные греки дедовское наследство. Теперь в Никее, сразу за Босфором сидит султан из турок и грозит византийским патрикиям не пальцем даже, а увесистым кулаком.

– Олега с половцами Алексей Комнин натравил на нас в отместку за Льва Диогена, – продолжал настырный грек, глядя из-под клобука злыми глазами на сидевшего в кресле князя. – А сын Святослава одним Черниговом не удовлетворится, жди теперь его рати под Переяславлем.

С Олегом тоже большая промашка вышла, но тут уж вина не князя Владимира, а ушедшего в мир иной великого князя Изяслава. Мало того, что он объявил сыновей родного брата Святослава изгоями, так еще и загнал того же Олега сначала в Тьмутаракань, а потом в Византию. Справедливости ради следует признать, что и батюшка Владимира, великий князь Всеволод немало поспособствовал бедам, обрушившимся на несчастного Олега Святославовича. Это он уговорил императора Никифора Вотаниота взять русского князя под стражу и выслать его куда подальше – на остров Родос. Но Вотаниот был свергнут Алексеем Комниным, и Олег Святославович стараниями нового императора обрел сначала свободу, а потом и Тьмутараканское княжество. Однако Олегу Тьмутаракани показалось мало, и он вознамерился вернуть вотчину своего отца, город Чернигов. И вернул, приведя с собой на Русь половцев, асов, черкесов и касогов. Будь у Владимира Всеволодовича дружина побольше, не отдал бы он города Олегу. Но выдержать осаду многотысячной рати, имея под рукой дружину в полторы сотни мечников не под силу даже митрополиту Ефрему, не говоря уже о князе Владимире.

Грек уловил насмешку в словах сына Всеволода, но в ярость по этому поводу не впал, а даже чуть смягчил обличительный тон:

– Я ведь не за то виню тебя, князь, что ты отдал Чернигов Олегу, а за то, что приветил ты половецких беков Итларя и Кытана, сподвижников Льва Диогена.

– Что же мне ратиться с ними, по-твоему?

Итларя и Кытана князь Владимир Всеволодович сам уговорил поучаствовать в походе Льва Диогена, посулив им молочные реки и кисельные берега. А степным волкам только того и надо, чтобы потрясти богатых ромеев. Вот только не по зубам оказалась половцам добыча. Алексей Комнин в пух и прах разбил самозванца и его союзников под Андрианаполем. Лев Диоген попал в плен к византийскому императору и, по слухам, был ослеплен, а Итларь и Кытан с остатками своих дружин прибежали в Переяславль, искать дружбы Владимира Всеволодовича.

– Император Византии злопамятен, – прошипел Ефрем. – И если ты его лютых врагов назовешь своими друзьями, то он найдет способ с нами посчитаться. От торговли с Византией у нас большая прибыль. Ссора с Алексеем на наших купцах отразится.

– Тебе, митрополит, похоже, мало нашествия Бунака, ты хочешь, чтобы Итларь и Кытан тоже принялись разорять наши земли? – Князь посмурнел ликом и резко поднялся с кресла: – Ты думаешь, я не знаю, кто натравил Бунака на Киев!

– Комнин натравил, – пожал плечами митрополит, – в отместку за твое безрассудство. И Олегу он дал денег. И еще даст. Не оставит он в покое ни тебя, ни Святополка Изяславовича.

Император Византии мог ущемить русских князей не только извне, но и изнутри, это Владимир Всеволодович очень хорошо понимал. Среди церковных иерархов верховодили именно греки, а для них интересы Византии куда важнее интересов Руси. Но не станешь же отказываться от Христа, дабы досадить Алексею.

– Что ты предлагаешь, отче?

– Как поступить с Итларем и Кытаном, тебе подскажут воевода Ратибор и боярин Славята, а ты их послушай, князь, дурного они не присоветуют, – сказал Ефрем, поднимаясь с лавки.

– А откуда в Переяславле взялся боярин Славята? – удивился князь.

– Прискакал ныне поутру из Киева, – ответил от дверей митрополит. – Великий князь Святополк озаботился твоей незадачей в Чернигове и решил поддержать словом и делом.

– Не один, значит, пришел Славята?

– С дружиной, – охотно подтвердил Ефрем. – Решайся, князь.

Владимир Всеволодович обиделся, в большей степени на Святополка и Ефрема, чем на невежу Славяту. Ибо хорошо понимал, что боярин человек подневольный, и если он пришел сначала к митрополиту, а уж затем к князю, то сделал он это не по своей прихоти. Видимо, горячий Святополк Изяславович усомнился в твердости двоюродного брата. Решил, что Владимир Всеволодович дрогнул сердцем после двух сокрушительных поражений, сначала от хана Бунака, потом от князя Олега. Плохо же он знает внука Константина Монамаха.