– Ты не имеешь права поступать так со мной, – прошептала она.

– Я имею право видеть, что моя дочь воспитывается должным образом.

– Ты хотел, чтобы она носила твое имя, я его дала ей.

– Но это не делает ее моей дочерью в настоящем смысле этого слова.

Карин истерично засмеялась.

– Мой Бог, ты только послушай себя! Это же шантаж чистейшей воды.

Рэйф выразительно посмотрел на свои часы.

– Прими решение, пожалуйста. Официальное лицо, которое поженит нас, уже ждет в отеле.

– Рэйф. – Карин почувствовала, что дрожит. Наверное, ее кровь превратилась в лед. – Рэйф, послушай меня. Ты хочешь встречаться с моей дочерью? Пожалуйста. У тебя будет право посещения. Ты сможешь видеть моего ребенка…

– Нашего ребенка. Неужели тебе так трудно это произнести?

– Нашего ребенка, – послушно повторила она, сглотнув. – Твоего и моего. Мы что-нибудь придумаем, выработаем план…

– Время идет, Карин. – Рэйф говорил резко, его лицо казалось высеченным из камня. – Я велел пилоту приготовить мой самолет к полудню.

– Твой самолет?

– Перелет предстоит долгий, но я заранее поговорил с твоим доктором и выполнил все его рекомендации относительно твоего комфорта.

– Моего чего?! – Карин подошла к кровати и буквально упала на нее. – Рэйф, дай мне хотя бы немного времени, чтобы подумать. Хотя бы до завтра…

Карин подняла к нему лицо, и Рэйф поразился, каким бледным оно было. Какими бездонными колодцами были ее измученные глаза. На него нахлынули воспоминания, непрошенные и нежеланные, каким было это лицо, обращенное к нему в ту ночь, какой страстью горели ее глаза…

Но тут же на смену этим воспоминаниям пришла мысль о том, что она использовала его, а затем отвергла, хотела скрыть от него его ребенка, и его сердце снова окаменело.

Его дочь – единственное, что имеет значение.

– Мы теряем время, – без всякого выражения произнес он. – Если ты едешь со мной, следует сообщить эту радостную весть твоей матери.

– Но мой дом здесь. Здесь вся моя жизнь.

– А теперь ты будешь жить со мной, в моей стране. – Он усмехнулся, как показалось Карин, несколько зловеще. – Ты будешь матерью Эми и моей женой. Послушной, почтительной женой, которая делит со мной постель и даже не смотрит на других мужчин.

– Я не стану делить с тобой постель, сукин ты сын! Ты слышишь меня? Никогда. Ник…

Рэйф рывком поднял ее на ноги, притянул к себе и поцеловал. Он прижимался к ее губам до тех пор, пока они не стали мягче и не ответили, помимо ее воли, на поцелуй.

– Ты видишь, как это может быть между нами? – прошептал он.

Карин отпрянула, тяжело дыша.

– Все, что я вижу, – дрожащим от негодования и еще больше от собственной лжи голосом сказала она, – так это то, что я смогу представлять на твоем месте Фрэнка. Ты этого хочешь? Чтобы я легла с тобой в постель, закрыла глаза и представляла, что это другой мужчина движется глубоко внутри меня?

Рэйф среагировал, не раздумывая. Его рука взметнулась… и опустилась, когда он увидел страх в ее глазах.

Нет. Господи, нет! Его рука безвольно повисла вдоль тела. Он в жизни не ударил ни одну женщину. И Карин, какую бы боль она ни причинила ему, не заставит его сделать это.

– Ребенок – единственное, что имеет значение. Запомни это, моя будущая жена. Я сделаю для Эми все. И будь у тебя хоть толика здравого смысла, ты не станешь мешать мне в этом. – Без предупреждения он снова притянул ее к себе. – Твоя мать сказала, что персонал больницы хотел проводить тебя, Карин. Но с этого момента я – твой единственный сопровождающий. Отныне и навсегда.

Шесть недель спустя Рэйф стоял у края своей частной взлетной полосы на юго-востоке Бразилии и наблюдал, как его самолет уносит в Нью-Йорк доктора и медсестру, которых он вызывал для осмотра Карин. Карин категорически отказалась пройти осмотр у специалиста, которого порекомендовал личный доктор Рэйфа. Она заявила, что предпочитает полететь в Штаты к своему собственному гинекологу, но Рэйф не поддался на уловку. Он подозревал, что она найдет множество причин, чтобы остаться в Нью-Йорке, поэтому он организовал приезд доктора Рональда сюда, в Рио-де-Оро.

– Ваша жена в полном порядке, – сказал доктор на прощание. – Она полностью восстановилась после родов. Жизнь может вернуться в нормальное русло.

Он улыбнулся Рэйфу быстрой и многозначительной улыбкой. Рэйф знал, что означает такая улыбка, но он не собирался никому рассказывать, что намеревается быть мужем Карин только на бумаге.

Самолет быстро набрал высоту и устремился в сторону гор Сьерра-Гауча, отделявших бесконечную прерию от океана. Рэйф смотрел в небо до тех пор, пока самолет не скрылся из виду, затем легонько коснулся боков лошади стременами, направляя ее в сторону дома. Спешившись, он отдал поводья одному из своих людей, кивком поблагодарил, отряхнул джинсы от пыли и прошел через патио прямо в свой офис.

В доме было прохладно благодаря высоким потолкам и медленно вращающимся вентиляторам, отбрасывающим размытые тени на стены. Рэйф выдвинул стул, сел, включил компьютер и начал изучать отчеты за последние шесть недель.

Дела в Рио-де-Оро шли хорошо, как впрочем, и всегда с тех пор, как он купил это ранчо десяток лет назад. Его бизнес в Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро также продолжал приносить прибыль.

– Все, к чему ты прикасаешься, превращается в золото, – то ли в шутку, то ли всерьез сказала однажды Клаудия.

Рэйф нахмурился. Это было так, когда дело касалось его бизнеса и банковского счета, но что касалось его отношений с женой…

Впрочем, какая разница? У него есть ребенок, которого он любит и который растет, имея обоих родителей. Это было его целью, и он ее достиг. В один прекрасный день Эми будет скакать на лошади рядом с ним и будет любить эту землю так же сильно, как и он. Морщина на лбу Рэйфа разгладилась, на губах заиграла улыбка. Мысль об этом всегда делала его счастливым.

Через час Рэйф, подписав бумаги, выключил компьютер, встал со стула и подошел к дверям, ведущим в патио.

Он знал, что Карин ненавидит это место. Она не говорила этого, но ненависть была в ее глазах, когда она смотрела вдаль на бесконечную прерию, в развороте ее плеч и посадке головы, когда она шла по дому… Она ненавидела ранчо, дом… Она ненавидела и презирала его самого.

Впрочем, это не имеет никакого значения. Он сделал, что должно, ради своей дочери. Что касается ранчо, какая разница, что думает Карин? Важно, что он любит это место. Эта земля стала его частью, его осуществившейся мечтой.

Рассказы матери о прекрасном ранчо, лучшем месте на земле, были его единственной сказкой на ночь. Это были ее выдумки, поскольку она никогда не видела это место наяву. Его мать была танцовщицей в ночном клубе в Рио, когда встретила его отца. И хотя Эдуардо да Сильва так ни разу и не удосужился привезти свою любовницу домой, он много рассказывал ей о своем ранчо.

Она еще долго пересказывала его рассказы своему сыну, даже после того, как да Сильва оставил ее, став лишь далеким воспоминанием. Она в подробностях описывала Рэйфу большой дом, надворные строения, бесконечную прерию и скалистые горы.

Так Амалия Альварес подарила своему сыну мечту.

Рэйфу исполнилось двенадцать, когда Амалия умерла. От бедности, от отчаяния, оттого, что потеряла молодость и красоту, не приобретя ничего взамен. До четырнадцати лет Рэйф жил на улице. Однажды утром, разбуженный пинком полицейского, замерзший и голодный, но еще больше злой – на мать, которая умерла и оставила его, и на отца, так никогда и не признавшего его, он решил взять судьбу в свои собственные руки.

Господи, каким же наивным он был! Тощий, грязный, скрывающий свой страх под наносной уличной бесшабашностью, он отправился искать рай на земле, столько раз описанный его матерью, и отца, которого никогда не видел.

Он шел много дней, стерев ноги в кровь. Иногда его жалели, и часть дороги он ехал на телеге или в старом чихающем грузовике. Иногда просил поесть, иногда воровал еду, когда голод становился нестерпимым, спал, где придется.