Карин подняла взгляд на Жуана, стоявшего в дверях – руки по швам, лицо лишено всякого выражения. Чего он ждет? Новых приказаний? Благодарности за хорошо выполненную работу?

Карин встала на ноги, заправила волосы за уши, распрямила плечи и вскинула подбородок. Внутри у нее все дрожало от гнева и унижения.

– Идите, – сказала она. – Просто… идите, пожалуйста, отсюда.

Жуан еще раз коротко кивнул и сделал так, как она сказала. Елена чуть задержалась, нервно стискивая руки. Она как будто хотела что-то сказать. Но что можно сказать после того, как высказался сам Господь Бог Альварес.

– Все в порядке, – устало произнесла Карин. – Можете идти.

– Он хороший человек, – тихо сказала Елена. – Он добрый… – Она замолчала, подыскивая слово, а затем постучала себя по груди. – Он добрый вот здесь, понимаете?

Экономка одарила ее печальной улыбкой и поспешила из комнаты.

Рэйф – хороший человек с добрым сердцем? Да уж, некоторые вещи необъяснимы. Это все равно, как если бы то же самое сказать о римском императоре Калигуле. Карин была готова разразиться смехом, но поняла, что стоит ей поддаться эмоциям и она уже не сможет взять себя в руки.

Какой смысл терять время, смеясь, или плача, или жалея себя? Ничего не изменится – это она осознала еще несколько недель назад, во время бесконечного перелета из Нью-Йорка, когда смотрела сквозь иллюминатор, как мир, в котором она жила, ускользает в прошлое. Ее мысли метались, как крысы в лабиринте, пока, наконец, от страха и усталости она не провалилась в беспокойный сон.

И вдруг ее сон стал спокойным и мирным, когда она почувствовала себя в кольце теплого и надежного объятия Рэйфа…

Карин подошла к окну и стала смотреть вдаль на простирающуюся прерию и горы вдалеке. Почему он держал ее в объятиях в течение всего долгого перелета? И почему она позволила ему это? Ведь она все прекрасно чувствовала и осознавала. Карин отвернулась от окна и решительно покинула комнату.

Может, она замужем за безумцем? Иначе, как объяснить, что он может быть таким нежным, а спустя мгновение – таким бесчувственным чурбаном? А может быть, безумна она, пытаясь отыскать смысл в происходящем? Но даже будучи пленницей этого дома и этого брака, она не теряла надежды убедить Рэйфа, что спланированная им жизнь невозможна, что нельзя создать счастливую семью, приковав ее членов друг к другу цепями.

Часы пробили шесть. Кажется, Рэйф сказал, что аперитив в восемь? Да, аперитив в восемь, а обед в девять. Она должна принять ванну, надеть что-нибудь длинное и женственное, спуститься вниз, чтобы вместе с ним приветствовать его гостей и вести себя, как подобает примерной жене. А когда вечеринка закончится, он милостиво позволит ей спать в его постели. А однажды, он в этом не сомневается, она приползет к нему на брюхе, моля приласкать ее, как любимую домашнюю кошку.

Апартаменты Рэйфа находились в другом крыле дома. Ее сердце колотилось все сильнее по мере приближения к двери. Карин подняла руку, чтобы постучать, но потом решила не делать этого. Уж если ей предстоит делить с ним спальню, она не будет входить в нее, как просительница. Карин сделала глубокий вдох и распахнула дверь. Гостиная была пуста. Она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. На этом ее бравада иссякла. Колени Карин дрожали, когда она стала медленно обходить владения Рэйфа. На пороге спальни у нее снова перехватило дыхание. Все, что угодно, только не смотри на кровать, приказывала она себе. Наверняка, она огромна, застелена черным шелком, на потолке зеркала…

Воровато скосив глаза, Карин рассмеялась Кровать, как кровать. Большая, да. Но ни черного шелка, ни зеркал. Просто красивая деревянная кровать, покрытая белым покрывалом с разбросанными по нему подушками. Раздвижные стеклянные двери вели на террасу, уставленную растениями в горшках. Одна из стен была зеркальной, за ней наверняка была гардеробная и вход в ванную комнату. В «Эспаде» несколько гостевых комнат тоже были обустроены подобным образом.

Да, она не ошиблась. Отодвинув стеклянную дверь, Карин увидела висящую на вешалках одежду Рэйфа, а рядом аккуратно развешанную ее собственную одежду.

Была в этом какая-то тревожащая интимность – видеть их одежду, висящую в одном шкафу. Карин понимала, что это глупо. Ведь одежда – это всего лишь одежда, и не стоит искать в этом скрытый смысл. Хотя… и одежда, и гардеробная были Рэйфа, а он был ее мужем.

Карин резко закрыла дверь. Синяя борода тоже был чьим-то мужем. Быть «мужем» еще не означает быть хорошим человеком. Рэйф явно им не был. Он жестокосердый диктатор, уверенный, что отныне Карин – его собственность.

Что ж, сегодня она покажет ему, насколько он заблуждается. Затаив дыхание, Карин снова открыла зеркальную дверь. Холодный командный голос Рэйфа звучал в ее голове. Он велел принять ванну, как будто без его команды она бы этого не сделала. Нанести косметику, надеть что-нибудь длинное и женственное. Сегодня он собирается выставить ее на обозрение. Жена Рэйфа должна быть этакой кошечкой, которая живет ради того, чтобы быть допущенной в хозяйскую постель и обласканной.

Но у кошечек есть коготки. Похоже, он забыл об этом. Значит, длинное и женственное, думала Карин, перебирая висящую перед ней одежду. Нет, черный шелк не подойдет. Красный – тоже. Карин все быстрее перебирала вешалки. Наряды, как один, соответствовали вкусу хозяина, а значит, ни один из них ей не подходит. А что это? У нее никогда не было этого розового шелкового платья, слегка отливающего серебром.

У Карин перехватило дыхание.

Это были вещи, которые Рэйф купил для нее. Она и забыла об этом, вернее старательно игнорировала этот факт. В первые пару недель после того, как он привез ее в Рио-де-Оро, коробки и пакеты прибывали с завидной регулярностью. На всех стояло ее имя, но как только она поняла, что в них находится, перестала их открывать.

– Мне не нужно ничего из того, что покупает мой муж, – говорила она Елене. – Уберите это барахло, сожгите его. Делайте с ним все, что угодно. Понятно?

Теперь стало очевидным, куда Елена уносила все подарки Рэйфа. Сюда, в его гардеробную. И сейчас Карин впервые получила возможность рассмотреть, что же он покупал для нее.

Вещи были красивыми и дорогими. Нежный шелк, переливчатый атлас, мягкий кашемир. Руки Карин помимо воли коснулись розово-серебристого платья. И цвет, и покрой были безупречны. Если бы она была Золушкой, собирающейся на бал, она бы выбрала именно его.

Не удержавшись от искушения, Карин сняла наряд с вешалки, приложила к себе, посмотрелась в зеркало и замерла в восхищении. Это был простое и в то же время изысканное платье с глубоким вырезом, на тонких бретелях, с длинной узкой юбкой.

Высвободив одну руку, Карин собрала волосы и подняла их высоко на затылок. Да, именно такую прическу она сделала бы к такому платью, выпустив несколько локонов, чтобы они ниспадали на шею и щеки.

Прикрыв глаза, Карин представила, как выходит из спальни, спускается по лестнице, у подножия которой ее ждет Рэйф. Его глаза темнеют от восхищения и желания, когда он видит ее, он подает ей руку, она протягивает свою, и пальцы их переплетаются.

– Нет!

Этот вскрик вырвался из самого сердца Карин. Она бросила платье на пол, сорвала с вешалок все наряды, купленные Рэйфом для нее…

И нашла то, что нужно. Ярко-зеленый кошмар, который она должна была надеть на свадьбу Фрэнка и Ирис в качестве подружки невесты. Карин прислушалась к себе, ожидая почувствовать боль или злость, но не почувствовала ничего. Как будто все это случилось не с ней, а с кем-то другим.

Ирис прислала ей записку с просьбой вернуть платье, но она не сделала этого. Карин вспомнила, как стояла посреди спальни, читала записку и смотрела на платье.

– Я его купила, – с мрачной решимостью сказала она себе. – Я заплатила за него. И я не откажу себе в удовольствии разрезать этот переливающийся полиэстер на миллион мелких кусочков…

Но тогда она так и не сделала этого, и теперь платье, заботливо упакованное и пересланное ей матерью, пригодилось. Это было не платье, это была воплощенная, кричащая безвкусица. Ей не подходил ни цвет, ни фасон. Эта была самая ужасная вещь, когда-либо принадлежавшая ей.