Вообще-то дом выглядел мелко-буржуйским, не особо заядлые фабриканты тут ютились. Стены темные, подкопченные, сыростью тронутые. Единственный фонарь на ветру покачивается, теней той копоти добавляют. В Петрограде всегда так - неуютный город.

Привалившись боком к подоконнику, Борька загрустил, вспоминая сады и пруды далекого Арзамаса, где, по правде сказать, в октябре тоже не особо уютно.

- Идут! - не особо сдерживая голос, предупредил Гаолян.

Борька подскочил, распахнул створки - шпингалеты уже были подняты, все подготовлено. Сразу бахнуло в грудь зябким холодом. Ну, сейчас согреемся! Внизу двери на улицу забиты, да еще и завалены-забаррикадированы всякой рухлядью.

Гаолян занимал позицию у первого окна и должен был взять на себя арьергард противника. Засевший слева Андрей-Лев, брал на себя авангард. Борьке досталось самое главное - посечь центр контрреволюционного боевого порядка...

Вот оно - шорох тяжелых шагов, позвякивание амуниции и оружия - армейская колонна, пусть и не бывавшая на фронтах и в боях. Михайловское артиллерийское училище.

Колонна вывернула из-за угла. Следующий впереди всадник-офицер, повернулся неразборчиво скомандовал "шир-рре шаг!". Спешат! Ну, нам тоже невтерпеж.

Шагают по три в ряд, тусклая щетина штыков покачивается за спинами, размеренно, в ногу бухают сапоги, полощутся длинные полы шинелей. Не особо многочисленна юнкерская рота, да и "штыки" в ней вовсе не гвардейского роста и выправки, частью и вообще маломерки. Но в хвосте колонны тарахтит колесиками пара "максимов". Засядут у моста и беги потом на пулеметы - небось, не дрогнет рука у пулеметчиков. Разве ж они нас за людей считают? Белая кость, она насквозь белая, сахарная, дворянская.

Борька помнил, что и сам наполовину дворянин, да и Андрей точно так же - мать у инженера из тверских дворян. Но это ж иное дело! Есть и сознательные трудовые люди в бывшем благородном сословии.

Бах-грох, бах-грох, стучали каблуки сапог контрреволюции. Уже почти под окнами - вон, кругляши фуражек, макушками изнутри продавленные, одна дергается - боится низкорослый юнкерок с ноги сбиться.

Андрей-Лев шепотом выругался, и уже громче попросил:

- Давайте все ж не всех, а?

- Как договорились, - откликнулся Гаолян. - Пли, ребята!

Борька швырнул в шеренги свою бомбу, краем глаза отметил, что Андрей-Лев запустил свой снаряд чересчур далеко от головных юнкеров, почти под брюхо командирской лошади. Эх, пропадет граната почти попусту...

- Ай, это что?! - ойкнул кто-то в середине взвода, крепко схлопотав Борькиной бомбой по загривку.

Вскинулись десятки бледных пятен лиц, закрутились, ища взглядами, что и откуда на них падает.

- Граната! - с опозданием взвизгнул кто-то.

Борька плюнул в окно и нажал спуск пулемета...

Первые строчки пуль погасли в хлопках разрывов бомб - рвануло почти одновременно. Осколок расшиб переплет рамы над головой Борьки, да только юному стрелку было плевать во всех смыслах. Дрожал пулемет в руках, полосовал товарищ Сальков улицу, косил мечущиеся, падающие фигуры, расстреливал мировую империалистическую несправедливость, и заливала сердце волна восторга и чувства всесильной справедливости.

Второй магазин, и длинными, длинными!

Боль Борька почувствовал с опозданием - раскалившиеся подстволье обожгло левую ладонь. Вот дурень, перчатки забыл надеть. А, плевать!

...Щелкнул, занимая место опустевшего, свежий магазин. Обожженный пальцы дернули затвор. Ага, поразбежались?! Нате еще!

На лежащих мертвых и раненых, боевик Сальков не обращал внимания, полоскал по тем, кто отбежал к стене, сгрудился у парадной. Строчка пуль скосила разом троих, вот покатилась фуражка... Кто-то под домом вскинул винтовку, бахнул в белый свет как в копеечку. Сейчас ты, гад, настреляешься...

Борьку отшвырнуло от подоконника. Рука у Гаоляна была цепкой - стрелок чуть пулемет не выронил.

- Оглох? - жестко спросил одноногий боевик.

Ну, да, договаривались же: бомбы, по два магазина, и деру. Филимону на одной ноге бегать непросто.

Скатились вниз, на лестнице дядя Гаолян и, правда, чуть не кувырнулся... Захламленный двор, с улицы несутся крики и стоны, беспорядочно трещат винтовки... Лестница, заранее прислоненная к забору... Помогли взобраться одноногому, переваливаясь на ту сторону, Филимон пропыхтел:

- Что оружье так держишь?

- Руку занозил, - пробормотал Борька.

Прошли двором в арку - срезанный замок мирно висел на своем месте. Андрей-Лев открыл калитку, выглянул на улицу:

- Чисто!

Сложили приклады, отстегнули магазины, спрятали пулеметы, уже мирными обывателями вышли на улицу.

- Тьфу, палку забыл, - спохватился Гаолян.

Он вернулся за припрятанной у ворот тростью, а Андрей-Лев, морщась, покосился на Борьку и спросил:

- Ты зачем столько стрелял? И по раненым. Всех насмерть хотел? Какие они вояки, если подстреленные?

- По раненым я ни разу не пальнул, - угрюмо возразил Борька - ладонь жгло просто зверски. - А что мне на юнкеров смотреть да улыбаться, что ли? Они мою мать пожалели? Меня пожалеют? Или твоих в Торжке пожалели?

- То другие мерзавцы были, - все больше бледнея, напомнил инженер. - Я тебя не виню. Просто понять хочу - мы уже до конца оскотинились, или еще дичаем? Они же там совсем сопляки.

- Ты Бориску еще возрастом попрекни, - ковыляя из подворотни, одернул инженера Гаолян. - Вы вовсе сдурели? Один палит как заведенный, не остановишь, другой вопросы умные задает - самое время нашел. Уходим живо!

Боевики благополучно вышли на Пантелеймонскую. Выстрелы за спиной стихли, где-то выла перепуганная собака, нагоняла уныние. Рука у Борьки болела - казалось, уж до зубов прохватывает. Гаолян велел показать ладонь, ругать не стал, приказал лечить "по-проверенному". Борька отошел к стене, поскуливал, тужился, - жгло еще острое, взвоешь громче того кобеля.

- Довоевался, снайпер обоссаный? - спросил дядя Филимон. - Перчатки-то где?

- Там забыл, кажется, - баюкая ладонь, признался Борька. - На подоконнике. Жарко было, положил, ну и...

Подзатыльник был заслуженным, но все равно обидным.

- Все, поковыляли лечиться, - вздохнул Гаолян. - Выгнать бы тебя, оболтуса, из группы. Да только куда? Вместе начали, вместе и покончим.

* * *

К месту событий шпионки, естественно, опоздали. Сначала извозчик заупрямился, потом лошадь отказывалась "поспешать", и насовать кобыле в шею, по аналогии с хозяином, было делом бесполезным, ввиду преклонного возраста представительницы гужевого профсоюза.

Лошадь делала вид, что рысит по просторной Надеждинской.

- Даже к финалу не успеем, - злобно предрекла Катрин, прислушиваясь. - Нужно было ногами рвануть, быстрей бы было.

- Одинокая дама, бегающая по улицам - вызов общественной морали, - напомнила Лоуд. - Да и вообще, ну, пулеметы, - эка невидаль. Понимаю, ты встрепенулась, вдохновилась, но стоит ли так лететь навстречу любимым звукам? Успеешь еще под пульки. Кстати, эти пулеметки вообще какие-то неурочные, сомнительные.

- В том-то и дело. Это вообще не пулеметы. Вернее, это - ХАРАКТЕРНЫЕ пулеметы. Их здесь вообще не должно быть. Я этот звук неплохо помню.

- Ага, начинаю понимать. Но тем более, нельзя же сразу напрыгивать, вдруг мы их вспугнем? - намекнула крайне предусмотрительная по линии огнестрельных боестолкновений оборотень.

- Да уже упустили, - вздохнула Катрин. - Теперь ищи по следам, а они остывают быстро. Нужен нам нормальный транспорт.

- "Лорен-Дитрих"! Мне рекомендовали - отличная колымага! - немедленно припомнила Лоуд. - Шестьдесят лошадиных сил и никого в шею пихать не надо.