Офицерская группа захвата тактично вышла из гостиной, но дверь оставила приоткрытой.

...- Подальше засовывай, подальше, - шипел Л-Ленин.

- Так он их так вообще не найдет, - Катрин запихнула ботинки дальше под диван.

- Чего это не найдет? Принижаешь ты способности Ильича. И не смотри так на офицеров, не наводи их на отвлекающие мысли, нам ехать нужно.

Вообще ситуация с башмаками оказалась в операции чуть ли не самой труднорешаемой. Для правдоподобности больной должен был непременно обуваться и вообще повозиться, а отдельные от иллюзий утепленные кроссовки Лоуд произвели бы на гостей странное впечатление. Пришлось позаимствовать подлинные ленинские ботинки, но их требовалось непременно оставить на месте - судьба революции с разутым вождем вообще непредсказуема.

- Мы готовы! - сообщила Катрин.

Арестованного под руки сводили по лестнице, Катрин придерживала на его плечах одеяло, а Л-Ильич мстительно вис на локтях конвоиров и волочил ноги. Впрочем, талантов у Лоуд хватало, но все они были легковесные - офицеры волокли ее без труда.

Подвели пролетки, подсадили арестанта.

- С богом, товарищи! - видимо, слегка бредя, сказал вождь и плотнее закутался в одеяло - оно было настоящим, не иллюзорным, но откуда, собственно, взялось, Катрин так и не поняла. Переполненный экипаж тронулся: больного с сестрицей охраняли двое офицеров, револьверы так и не убравшие. Да и извозчик, судя по идеальной выбритости, не совсем настоящий, поглядывал с угрозой.

- На прохладе мне даже лучше, - поведал арестованный. - Господа, простите за любопытство, а почему вы "Дружина имени царевны-мученицы Анастасии"? Разве несчастная девица... того? Тело нашли? Или догадки-версии?

- Вам виднее, "товарищ Ленин", - с омерзением процедил подполковник. - Я бы вас вообще пристрелил как собаку. Под забором.

- Нет уж, батенька, вы постойте. "Как собаку", дело нехитрое, это каждый может. Вы мне растолкуйте про царевен. Признаться, я настойчиво обращался к тобольским и екатеринбургским товарищам, просил отыскать, и непременно, непременно! представить царскую семью волнующемуся народу. В этом деле не должно быть темных пятен!

- Лжете, Ульянов, - мрачно сказал капитан. - Ваше же революционные товарищи и утопили царскую семью. Есть этому преступлению свидетели. Лжете и нагло.

- Я лгу?! Мы, социал-демократы про царевен не лгали, и лгать не будем! Знаете ли вы, батенька, что есть следы царевен, есть. Жив ваш Николай с семейством.

- И где же тогда государь император? - слегка оторопев, спросил капитан.

- Проявляет свойственную ему нерешительность, - пояснил Л-Ленин. - Вы же его знаете. "Я отрекся, я не желаю, я не нужен России, идите к чертту". Трудно его винить, всерьез обижен человек. Как понимаете, я далеко не сторонник Николая Кровавого, но понять его могу. Отверг самодержца народ. И армия, кстати, тоже отвергла.

- Значит, это мы во всем виноваты? - с яростью уточнил подполковник.

- Я этого не говорил. Вины с царя и с его бездарного правительства, естественно, не снимаю. Временные тоже хороши - архитупейшая братия! Но и оппозиция не сделала всего возможного. Что ж, будем исправляться, брать власть и исправляться. Но и вы, господин подполковник, вы безгрешны? На подступах к Берлину или Вене стоит наша армия?

Катрин крепко пихнула л-вождя, которого начало заносить.

- Я, конечно, не лично о вас, подполковник, - сдала назад Лоуд. - Я о наших общих недоработках. Думаете, нам, большевикам так уж хочется всю ответственность за страну брать на себя? Вы послушайте наших товарищей по партии, послушайте - нерешительность, шатания и откровенная робость не обошли и наши ряды. Такие шм... шаманы, особенно в эсерах. А все эти каменевы-зиновьевы?! Тьфу, опять у меня голова заболела. Как некстати эта гипертония. А что там у вас? Как Керенский? Здоров ли?...

Нужно признать, пути отхода офицерская группа продумала, пусть в окружную, но быстро докатили до Дворцового моста. Зимний едва светился, низко нависало черное как чернила двоечника, небо. Где-то вновь перестукивались винтовочные выстрелы, выдал короткую очередь пулемет, к счастью, увял. Маузер давил в поясницу шпионки, хорошо хоть конвоиры с другой стороны сидят. Видят боги, добром эта авантюра не кончится...

Глава пятнадцатая. Накануне. Ночь.

Дворцовая площадь. Зимний дворец

19 часов до часа Х.

Вокруг было темновато, тянулась бесконечная стена баррикад из поленьев, где-то звякали лопаты. Пролетка с арестованным проехала мимо вполне уставного полноразмерного пулеметного гнезда. Похоже, гарнизон Зимнего был настроен решительно.

С урчащего двигателем броневика экипаж бдительно осветили фарой - подполковник возмущенно взмахнул рукой - свет убрали. Пролетки прокатили мимо броневого монстра - по серой броне тянулась свежая белая надпись "Памяти Павловцев".

- Приехали, господин Ульянов.

- Что ж, тем лучше, тем лучше, - л-пленник подхватил полы одеяла, спрыгнул на мостовую. Гипертония, видимо, в силу важности исторического момента, отступила.

Под конвоем прошли мимо охраны, впереди раскинулась широкая лестница, украшенная античными барельефами. Арестованный дружелюбно кивнул знакомым богам и героям. У лестницы топталось немало военных людей, в основном офицеров, многие с повязками свежесозданных добровольческих офицерских дружин, но на плененного вождя никто особого внимания не обратил, поскольку не узнал. Л-Ленин действительно стал меньше ростом, похоже, из-за каких-то тактических оборотничьих соображений. Окружающие с некоторым недоумением косились на веселенькое одеяло, и немедленно переключали свое внимание на Катрин. Сестра милосердия из шпионки действительно получилась излишне... накрахмаленная.

Коридоры, двери, лепнина, потревоженные, наспех составленные вдоль стены вазы, статуи, этажерки и шкафы. Еще один многочисленный пост охраны, суета адъютантов...

- Пусть войдут, - донесся из кабинетных глубин решительный голос.

Оборвался треск пишущей машинки секретаря, подконвойных ввели в большую комнату. Навстречу стремительно шел человек во френче, ершисто стриженый, поджарый и напряженный как струна.

- Здравствуйте, Александр Федорович, - с достоинством, но дружелюбно, поздоровался л-Ульянов.

Временный хозяин Зимнего, заложил руку за борт френча и безмолвно сверлил арестованного невыносимо проницательным, немигающим, гипнотизирующим взглядом. Драматическая пауза тянулась и тянулась, переходя из классической мхатовской, в арт-хаузную. Когда напряжение немоты достигло апогея головокружительно-звенящих тишин шедевральнейших эпизодов фильмов Тарковского, плененный вождь высморкался в край одеяла и печально признался:

- Болею.

Керенский обвиняющее выкинул руку:

- Клоун! Ничтожество! Под арест. На общих основаниях. Никаких поблажек. Караул удвоить! Увести.

- Вот-те и пообщались, - буркнул арестант, вскинул из-под одеяла руку и завопил, грозя оппоненту пальцем: - Диктатор! Узурпатор! Позер! Еще пожалеешь, бобрик напыщенный!

Орала Лоуд абсолютно не по-ленински, зато искренне.

Вождя схватили за одеяло, за руки, поволокли прочь.

- Не видеть мне страны родной,

В которой я рожден,

Идти же мне в тот край чужой,

В который осужден...^[27] - угрюмо затянул л-вождь, принципиально отбрыкиваясь от конвоиров. Офицеры поднажали и вытолкнули опытного пленника в дверь.

- Напрасно вы, Александр Федорович, - сказала Катрин. - Сейчас любые переговоры разумнее вооруженной конфронтации.