— Тихо! — шикнул полугном.

— Итак, вы утверждаете, что вы доставили пострадавшего в Дом Исцеления?

— Да.

— А почему тогда в показаниях целителей указывается, что ня Монтера доставили двое мужчин?

— Потому что мы по дороге встретили нашего знакомого, и он помог нам тащить Лима, — объяснила я. — А я их у Дома Исцеления ждала, потому что не люблю лишний раз с целителями сталкиваться.

— Ага, значит, преступный сговор!

— С кем? — растерялась я.

— Молчи! — сказал Отто. — А скажите, в чем конкретно нас обвиняют?

— В покушении на убийство, — важно сказал капитан, подняв вверх палец. — Все опрошенные свидетели единогласно утверждают, что у вас с ня Монтером были длительные разногласия на деловой и личной почве.

— Были, — согласился полугном, — но мы их давно разрешили. Об этом вам сказали?

— Сказали, — скривился капитан. — Но это несущественно. Вы могли затаить злобу и дождаться благоприятного момента для совершения мести.

— Да если бы мы хотели, мы бы давно его убили… ай! — Отто с силой наступил мне на ногу, и я решила больше ничего не говорить.

— Мы вас задерживаем до выяснения обстоятельств, — сказал капитан.

— У нас завтра защита диплома, — сказал Отто.

— Значит, ее придется отложить, — любезно сообщил Анксе Любме.

Нас развели по разным камерам — чтобы мы не выработали общие показания.

Женская камера была переполнена. Многочисленные девицы самого разного внешнего вида сидели и лежали на нарах, что-то шумно обсуждая. Я помялась у входа, не представляя, как нужно себя вести в уголовной среде, и решила, что элементарная вежливость — это лучше всего.

— Здравствуйте, девушки! — сказала я.

— О, еще одна! — воскликнула бойкая блондинка в открытом вечернем платье. — Хочешь, угадаю, за что ты здесь?

— Давай.

— За покушение на убийство Блондина Лима!

— Да, — удивилась я, — а откуда ты…

— А мы все тут — потенциальные убийцы Блондина, — сообщила блондинка. — Я, Блия, была заподозрена в том, что не ограничилась бурным расставанием с Лимом весной, а задумала убить его. Тяку, — Блия кивнула в сторону тихой девушки в аккуратном платье, скромно сидевшей в углу, — Блондин пытался опорочить, и она его заказала. Вон та купеческая дочь, извини, опять забыла, как тебя зовут…

— Селестиниадиранта, — прогудела крепкая краснощекая девица то ли с примесью великанской крови, то ли просто любительница хорошо покушать.

— Да, Селести… Селестин… короче, она не поделила с ним торговые интересы, а вон Витка — так она преследовала Блондина с целью женить его на себе последние полгода.

— А ей-то зачем было Лима убивать? — удивилась я, пораженная разносторонности Блондиновых интересов.

— Чтобы никому не достался, — охотно сказала тоненькая вертлявая девчушка. — А ты чего пыталась его убить?

— Да мы когда-то деловые сферы не поделили, к тому же я ему отказала в отношениях. И еще Лим очень не любит моего жениха.

— Добро пожаловать в семью, — хихикая, сказала Блия, освобождая мне место на нарах.

— Я не поняла, сюда что, сажают всех, кто был хоть как-то знаком с Блондином?

— Нет, кто имел хоть какую-то причину его убить, — сказала Витка. — Нас поначалу посадили в одну камеру с уголовницами, но потом пришлось выделить нам отдельное помещение. Все-таки мы в основном из приличных семей.

— Один, два, три… семнадцать, восемнадцать, — пересчитала я девушек, для верности тыкая в них пальцем. — Ах да! Я — девятнадцатая. И что мы здесь все делаем?

— Задержаны до выяснения обстоятельств.

— Абсурд какой-то!

— У Блондина папашка — начальник большой, — сказала Блия. — Надо же ему отчет предоставить о проделанной работе.

— Меня не одну взяли, с другом. Интересно, он с уголовниками сидит или тоже с такими же «до выяснения»?

— Да парней уже две камеры набили, — поделилась Витка. — Мне стражник по секрету рассказал.

Я вздохнула с облегчением, потому что волновалась за Отто. А если он сидит с такими же добропорядочными, как и он сам, то полугном найдет чем заняться. Будет заводить полезные знакомства и слушать последние сплетни.

— А у меня завтра экзамен — защита диплома, — пожаловалась я.

— Это еще что! Вот меня вытащили из постели одного красавчика, у которого я осталась после вчерашней вечеринки, — весело сказала Блия. — Я надеялась, что у нас завяжутся серьезные отношения, но, видно, не судьба.

Теперь я поняла, почему ее платье было таким открытым и воздушным. Да, не повезло девушке!

На обед нам дали нечто, похожее на сероватый склизкий блин.

— Что это за гадость? — спросила Тяка.

— Овсянка! — радостно сказала я, понюхав варево. Впрочем, чтобы догадаться, что это, мне необязательно было нюхать. Овсяная каша, забытая на плите в большом количестве воды, всегда превращалась в подобную малоаппетитную массу.

— Я это есть не буду!

— Ну и зря, — сказала я, глотая кашу. На вкус она оказалась ничем не хуже моей собственной стряпни, в каше даже было масло. — До вечера больше ничего не дадут, будет у тебя желудок урчать.

— Не будет, я редко ем. Я питаюсь духовной пищей, — прошептала Тяка, вздыхая так, что грудь в ажурном платьице стала похожа на работающие кузнечные мехи. — Вам, предпочитающим земную пищу, этого не понять.

— Куда уж нам, — согласилась я.

— Отдай мне свою порцию, — попросила купеческая дочь с непроизносимым именем.

Я почувствовала досаду — я тоже хотела еще кашки, чего бы не набить желудок на дармовщинку.

— А кто хочет мою кашу? — спросила одна из девиц.

— И мой чай, он невкусный, без меда!

Слопав четыре порции каши и напившись чая, я почувствовала потребность прилечь — набитый желудок требовал горизонтального положения для процесса переваривания. Развалившись на верхней полке, я удовлетворенно срыгнула и подумала, что в тюрьме, в сущности, не так уж и плохо. Если бы еще пиво давали…

Вечером, плотно отужинав перловой кашей с малосольным огурчиком, я потребовала начальство. Начальство явиться не пожелало. Тогда мы с Виткой быстро организовали концерт — аккомпанировали тарелками и ложками тоскливым завываниям Тяки (которые назывались «душещипательные романсы о любви»). Стражники недолго выдержали демонстрацию высокого искусства и прислали небезызвестного капитана Анксе.

— Спокойно, девицы! — попросил он, вытирая пот с лысины.

— Мы требуем переговоров, — заявила я. — Иначе мы продолжим наш концерт.

— Нет, мы его усилим! — поддержала меня Блия.

Капитан вздрогнул:

— Каковы ваши требования?

— Вы дадите мне справочку, что я сидела в тюрьме, а не прогуливала экзамен? — спросила я.

— Мне нужна теплая одежда! Ночью холодно! — закричала Блия.

— Дайте нормальной еды!

— Подушки!

— Одеяла!

— Чаю с медом!

— Перинку!

— Расческу!

— Почему в камере нет зеркала?

Капитан стражи кивал, потом не выдержал и сбежал.

— Девочки, готовься! — скомандовала Блия. — Поем «Плач по загубленной молодости».

— Она длинная очень, я всех слов не знаю, — сказал кто-то.

— Ничего, будем петь, пока помним, а потом начнем сначала.

Через полчаса нам принесли подушки, теплые одеяла, полосатые фуфайки и огромную кастрюлю картошки с мясом.

— Между прочим, наш ужин вам отдали, — бурчал страж ник, раздавая нам подушки.

— Вы можете его забрать, — предложила я, — а мы споем песню голодных студентов.

— Не надо, — испугался стражник. — Мы потерпим.

— Вам не нравится наше пение? — грустно спросила Тяка.

— Что вы, что вы, — фальшиво заулыбался стражник. — Вы очень хорошо поете. Хоть в армию прочив нечисти в Сумеречные горы отправляй.

— Зачем? — удивилась купеческая дочка.

Стражник сбежал в коридор, закрыл за собой решетку и только после этого ответил:

— Чтобы вся нежить разбежалась, а та, что послабее, от ваших голосов вообще сдохла!

— Ах ты, негодяй! — закричала Тяка. — Да я три года пению училась!