Совсем еще недавно на помосте рядом с великокняжеским креслом ставили и кресло для великой княгини. Но с появлением бронзового фаворита и жестоких кулачных боев, которые нередко заканчивались смертью, княгиня Ольга прекратила посещать сборы дружины, и второе кресло некоторое время пустовало, пока его не перестали ставить вообще.

Первый кубок подносили великому князю, и он всегда поднимал его за славянского бога веселья и пиров Услада, что очень нравилось киевлянам. После этого тоста княжеская челядь выкатывала бочки с ме-дами, пивом и квасом, выносила чаны с хлебовом и сваренным на меду сочивом и противни с кусками жареной дичи и рыбы. Начинались народный пир и всеобщее веселье со скоморохами и ряжеными, а когда народ вволю насыщался и напивался, великий князь объявлял о начале кулачных боев.

Начинали парнишки, потом шли пары постарше и поопытнее, потом — взрослые отцы семейств. Народ любил эти побоища, славил победителей и жалел побежденных, а великий князь непременно одаривал и тех и других. Он тоже упивался кулачной дракой, однако ждал крайнего накала страстей. И когда этот накал приходил, когда толпа, безумствуя, уже орала «Бей!», останавливал поединки. И, не вставая с места, объявлял главную награду — золотой кубок, из которого пил во славу славянского бога Услада.

И тогда в круг выходил полуголый немой леван-тиец, щедро намазанный деревянным маслом. Его невозможно было победить, и все это знали, но соперник всегда находился. Это был либо дружинник, ни в чем не прогневавший великого князя, а потому рассчитывавший на его милость, либо не киевлянин, впервые попавший на это состязание и позарившийся на дорогую награду, славу и почести. А если никого не находилось, великий князь просто назначал кого-нибудь в пару своему любимцу. Это было представлением прежде всего для самого князя Игоря.

Накануне сбора княжеской дружины Свенельд подвел своих воинов вплотную к Киеву и приехал в Берестов. За дружеским застольем Ярыш ни словом не обмолвился о решении выйти на бой с немым истуканом, но княгиня успела шепнуть воеводе об этом желании и своем беспокойстве.

— Ты должен его остановить, Свенди.

— Бесполезно. Ярыш упрям и предан тебе больше собственной жизни.

— Он убьет его!

— Не думаю. Но все же повелю своей старшей дружине прийти на площадь.

— Своей страже я уже отдала приказ быть там при мечах, но в обычной одежде киевлян.

Ольга помолчала, потом сказала неожиданно и непривычно смущенно-

— Мне нельзя волноваться. Так говорят мои женщины.

У Свенельда вспыхнули глаза:

— Ты… Ты чувствуешь его?

— Он зреет, Свенди, — улыбнулась Ольга.

Свенельду предстояло еще отдать повеление своей старшей дружине явиться на великокняжеский смотр и оговорить с ними возможные действия для оказания помощи Ярышу. Он выехал от Ольги вечером, и, как водится, княгиня проводила его до выхода, а Ярыш — до серого в яблоках жеребца воеводы. Нрав жеребца был под стать всаднику, и его под уздцы держали двое молодых дружинников, низко поклонившиеся воеводе.

— А я вас, кажется, знаю, молодцы, — улыбнулся Свенельд, сев в седло. — Молодые волки из стаи Год-харда?

— Мы, великий воевода, — сказал старший, Ад-вольф. — Все думаем, как нам отблагодарить тебя.

— Пришла пора действовать, а не только думать. У вас остались друзья в княжеской дружине?

— Есть добрые друзья, великий воевода.

— Повстречайтесь с ними до смотра. Меду выпейте, а за медом потолкуйте, как Ярышу помочь от княжеских катов уйти. Может, так сделать, будто дружина его на поединок выдвинула? Он ведь в ней службу начинал.

— Мы сделаем это, великий воевода. Немой покалечил трех добрых дружинников, теперь его черед на земле лежать, так в дружине считают.

— Хватит за меня беспокоиться, Свенди, — с неудовольствием перебил Ярыш. — До встречи!…

И звонко хлопнул жеребца по лоснящемуся крупу. Серый в яблоках обидчиво всхрапнул и взял с места в карьер.

Утро смотра начиналось, как заведено. Вышли трубачи с огромными ревущими трубами, заглушавшими крики собравшейся толпы. И под их рев из ворот княжеского дворца выехал великий князь на гнедом жеребце. За ним вышли первые бояре, среди которых был Берсень. Площадь, заполненная народом, разразилась восторженными кликами, и князь Игорь шагом проехал перед выстроившейся дружиной в черных рубахах с золотым шитьем. Ехал он молча и, как показалось только что подскакавшему Свенельду, был, как, впрочем, и всегда, весьма чем-то недоволен.

Площадь уже была заполнена заоравшим при виде великого князя народом, и воевода, придержав коня, огляделся. Конных на площади не было, лишь в стороне на углу улицы виднелась группа всадников, во главе которой на знакомой иноходке сидел всадник в золоченой кольчуге и золоченом шлеме с опущенным забралом. Свенельд понял, что это великая княгиня, но пробраться к ней через площадь было немыслимо, и он поехал кружным путем через кривые киевские улочки.

Пока он по ним пробирался, великий князь уже выпил кубок во славу славянского бога веселья и обжорства Услада, и теперь восторженная толпа жадно хватала куски рыбы и дичины с противней, которые подносили отроки, пила хмельной медовар и пиво, закусывала хлебовом, черпая его припасенными ложками. Кругом стоял шум и гвалт, пищали дудки скоморохов, гремели трещотки и барабаны. Киевляне гуляли всласть, и в этот день — вероятно, единственный в году — очень любили своего князя.

— Королева русов в боевом наряде сегодня? — улыбнулся Свенельд, наконец-то добравшись до Ольги.

— Я не позволю ему убить Ярыша.

— Мои старые вояки на площади, — тихо сказал воевода. — Остальные оцепили Киев. Если он вздумает повеселиться, то последними смеяться будем мы. Где Ярыш?

— Сыновья Годхарда спрятали его в княжеской дружине. Он выйдет оттуда и туда же вернется… Если вернется.

— У тебя недоброе предчувствие?

— Нашему дитя это не нравится, Свенди, — тихо шепнула Ольга, и он понял, что она улыбается. Там, под забралом. И ласково улыбнулся в ответ на невидимую улыбку.

— У меня — хороший лучник, — вновь шепнула она.

— Это — не королевский ход, моя королева. Не лишай Ярыша радости.

— Ты так убежден в его победе?

— Я всегда жду победы, а не поражения.

— Ожидания здесь недостаточно, Свенди. Мне говорили, что левантиец валит быка своим ударом.

— У Ярыша в запасе тоже есть удар, он показал мне его. Это — надежный удар, но сразу его не нанесешь. Надо выждать.

— Ну, вот и пир закончился, — вздохнула Ольга. — Трубачи поднимают трубы, сейчас выйдет бирюч и объявит о поединке.

Оглушительно ревели огромные трубы. Не успевшие насытиться торопливо расхватывали оставшиеся куски хлебов, шапками черпали жирное хлебово, а тиуны уже палками прохаживались по их спинам, торопясь очистить место для поединка. Когда оно было готово, смолк и трубный рев, доселе прикрывавший крики избиваемых киевлян. И великий князь Игорь встал с кресла. Ему тотчас же подали золотой кубок, и он высоко поднял его.

— Пью за победителя, которому достанется этот кубок!

Он до дна осушил кубок, отдал его молодому пригожему гридню, замершему возле княжеского кресла, и, как всегда, осторожно опустился на свое место.

И тотчас же из-за спин гридней появился голый по пояс немой богатырь. Перевитый мускулами торс его был щедро намазан деревянным маслом, и солнце, отражаясь, играло в его мышцах. Толпа на площади взревела, и было непонятно, с чего она вдруг взорвалась бешеным ревом. То ли потому, что ей нравился бронзовый истукан, то ли потому, что она ненавидела его так, как только может ненавидеть толпа.

— Награда великого князя объявлена! — громко выкрикнул бирюч. — Кто хочет пить из золотого кубка самого Великого князя Киевского? Неужто оскудела земля Киевская богатырями?