Она клялась, что твой отец никогда не умрет, если согласится убить меня и отдаться ей, так как она сама не смела убить меня. Меня спасла от нее магия моего народа, которую я также хорошо знала. Твой отец прикрыл глаза рукой, чтобы не видеть ее красоты. Тогда разъяренная королева умертвила его с помощью магии, и он умер. Но она горько оплакивала его и, испуганная, отослала меня к устью большой реки, где я села на корабль и вскоре родила тебя. После долгих странствий мы очутились в Афинах.

Теперь завещаю тебе, мой сын, узнай эту женщину и, если найдешь средство, убей ее, отомсти за своего отца. Если же ты испугаешься или окажешься слабым, я завещаю это всем твоим потомкам, если между ними найдется смелый человек, который очистится в огне и сядет на престол фараонов».

– Да простит ее Бог! – проворчал Джон, слушавший с открытым ртом удивительное сочинение.

Я ничего не сказал, – моей первой мыслью было то, что мой бедный друг сам сочинил всю эту историю и, чтобы рассеять свои сомнения, я взял сосуд и начал разбирать греческие письмена; английский перевод их, который прочитал нам Лео, был точен и красив.

Кроме этих надписей, на краю амфоры был нарисован темной краской скипетр, символы и иероглифы на котором стерлись, словно на них был наложен воск. Принадлежал ли он Калликрату[4], или царственному роду фараонов, от которых происходила его жена, Аменартас, я не знаю, как не могу сказать, когда это было написано на сосуде, – одновременно ли с греческими надписями, или же скопировано кем-нибудь со скарабеи уже позднее. Внизу находилось очертания головы и плечей сфинкса, украшенных двумя перьями, символами величия, чего я никогда не видел на сфинксах.

На правой стороне сосуда имелась следующая надпись: «Странные вещи совершились тогда на земле, на небе и на море. Доротея Винцей.»

Удивленный, я повернул обломок сосуда. Он был покрыт сверху донизу надписями на греческом, латинском и английском языках. Первая надпись была: «Я не могу идти. Тизисфен своему сыну Калликрату». Далее следовало факсимиле.

Этот Калликрат (вероятно, по греческому обычаю он назван так в честь деда), очевидно, пытался ответить, потому что его надпись гласит. «Я перестал думать о путешествии, так как боги против меня. Калликрат своему сыну».

Затем следовали 12 латинских подписей. Эти подписи, за исключением трех, оканчивались именем «Виндекс» или «Мститель».

Римские имена, написанные на сосуде, известны в истории. Насколько я помню, это были следующие имена: Миссивс, Виндекс, Секс, Варивс, Мариллис и др. За этим рядом имен идет перечисление столетий.

Потом следует самая любопытная надпись на необычайной реликвии прошлого. Она сделана черными буквами поверх мечей крестоносцев и помечена 1445 г. Мы нашли английский перевод этой надписи на втором пергаменте, который находился в ящике.

– Хорошо, – сказал я, когда прочел и заботливо разглядел все надписи, – вот и конец всего дела, Лео, и ты можешь составить о нем свое собственное мнение. Я уже обдумал все!

– И что же? – спросил Лео спокойно.

– Я полагаю, что сосуд неподдельный и перешел к вашей семье за 4 столетия до Р.Х. Надписи подтверждают мое мнение. Затем я молчу. Я не сомневаюсь, – египетская принцесса, или какой-нибудь писец по ее приказанию написал все, что мы видим здесь, не сомневаюсь также и в том, что страдания и потеря супруга поразили ее так, что она была не в своем уме, когда писала это!

– Каким же образом отец мог видеть и слышать все это?

– Совпадение. Нет сомнения, что на берегу Африки имеется скала, похожая на человеческую голову, и народ, который говорит на старо-арабском наречии, и болота, и топи. Но, Лео, хоть мне и очень больно сознаться в этом, я думаю, что твой бедный отец был не в своем уме, когда писал письмо!

Джон также лаконично ответил: чушь!

Но Лео уже принял решение и выразил твердое намерение ехать в Африку.

А так как я и Джон души не чаяли в нем, да к тому же Лео сумел описать мне соблазнительные картины охоты, которая ожидала нас в Африке, то неудивительно, что мы через три дня все трое уже плыли по океану в Занзибар.

Какое разнообразие впечатлений! Какая перемена в сравнении с нашей прежней жизнью. Прощайте, тихие комнаты колледжа, мирно шелестящие английские вязы, знакомые книги на полках шкафа! Новая картина перед нами! Бесконечная гладь великого океана, залитая серебристым светом африканского месяца. Легкий ветерок надувает паруса нашего корабля, и вода музыкально журчит вокруг нас. Большая часть пассажиров спит, потому что уже скоро полночь, но дюжий смуглый араб, по имени Магомет, стоит на палубе, меланхолично глядя на звезды. В трех милях от нас виднеется какая-то темная полоса. Это восточный берег Африки.

– Завтра в 10 часов утра, – говорю я, – мы должны увидеть таинственную скалу в виде головы, если капитан верно рассчитал. Там мы поохотимся!

– …И начнем искать разрушенный город и Огонь Жизни! – добавил Лео, вынимая изо рта трубку и улыбаясь.

– Глупости! – возразил я. – Сегодня ты достаточно упражнялся в арабском языке с этим арабом. Что он сказал тебе? Он занимался торговлей и хорошо знает эту необитаемую страну и даже побывал на знаменитой скале. Слыхал ли он что-нибудь о разрушенном городе и пещерах?

– Нет, – ответил Лео, – он говорит, что страна представляет собой сплошное болото, где кишат змеи, особенно питоны, где масса дичи и вовсе нет людей. Но вдоль всего восточно-африканского берега тянутся болота, а за ними неизведанная область…

– Да, да, – возразил я, – где можно заразиться малярией! Ты слышал, что сказал араб о стране! Никто не хочет идти туда с нами, все они считают, что мы помешались, и честное слово, я начинаю думать, что это правда. Я буду очень удивлен, если мы увидим когда-нибудь нашу старую Англию. Я боюсь за тебя, Лео, и за нашего Джона. Право, это чистое сумасшествие, мой мальчик!

– Верно, дядя Горас! Что касается меня, я хочу попытать счастья. Смотри! Что это за облако?

Он указал на темное облако, заслонившее звездное небо в нескольких милях от нас.

– Пойди и спроси у араба! – сказал я.

Лео встал, ушел и сейчас же вернулся.

– Он говорит, что это шквал, который пронесется в стороне от нас!

Тут к нам подошел Джон, выглядевший молодцом в охотничьей куртке из коричневой фланели, с некоторым смущением на честном круглом лице, которое не покидало его с тех пор, как он плавал по чужеземным водам.

– Позвольте мне, сэр, – произнес он, дотронувшись до своей легкой шляпы, которая самым забавным образом сидела у него на затылке, – так как мы сложили все наши ружья в шлюпку, не говоря уже о провизии, – позвольте мне влезть туда и там спать. Мне не нравятся эти черные парни! – Он понизил голос до шепота. – Они отлично умеют воровать. Что если кто-нибудь из них заберется ночью в нашу лодку, перережет канат и удерет? Прекрасная будет вещь!

Я должен пояснить, что наша лодка была специально для нас сделана в Шотландии. Мы взяли ее с собой, зная, что берег здесь изрезан бухтами и заливами и лодка будет нужна нам. Это была прочная парусная лодка 30-ти футов в длину. Капитан корабля сказал нам, что когда мы доберемся до таинственной скалы, то едва ли возможно будет подойти к ней близко из-за мелей и бурунов. Мы потратили целых три часа в это утро, хотя море было спокойно и ветер затих, переправляя большую часть имущества в нашу лодку, размещая в ней ружья, амуницию, провизию, так что когда вдали показалась знаменитая скала, нам оставалось только сесть в лодку и переправиться на берег.

Другая причина, которая заставила нас принять предосторожности – было опасение, что капитан мог пройти мимо скалы или по небрежности, или по ошибке, а моряки хорошо знают: корабль, который идет по муссону, не может повернуть назад. Мы приготовили нашу лодку и ждали.

– Да, Джон, – сказал я, – у нас много одеял, позаботься закрыться ими от месяца, он может подействовать на твою голову или ослепить тебя!