Их обошли двое. Римо слышал, что дыхание блондина участилось, стало коротким и прерывистым.

Что же ему делать, если этот убогий будет и дальше так плестись? Они были уже на повороте перед финишной прямой. Тогда Римо сбавил ход и, сократив разрыв между ними на несколько дюймов, схватил блондина за левую руку своей правой и стал набирать скорость, таща того за собой.

Теперь впереди них бежали уже четверо, и Римо, с блондином на буксире, поднажал. Возле самого финиша он, буквально вспахав гаревую дорожку, вырвался на третье место, притащив вконец изнемогшего блондина четвертым. Когда они пересекли финишную линию, Римо выпустил руку блондина, и тот, поскольку последние сто метров уже не контролировал свои движения, упал, проехавшись лицом по земле, перекувырнулся и, растянувшись плашмя, остался лежать, не в состоянии шевельнуться и пытаясь отдышаться. Ноги его налились свинцом, в груди жгло так, будто он не воздух глотал, а всасывал кислоту.

Только спустя какое-то время он увидел Римо, который стоял над ним с бесстрастным выражением лица, и услышал:

— Неплохой забег, малыш. Кажется, я опередил тебя всего на один шаг.

И Римо направился к скамейке, где его ожидал насупившийся Чиун.

— В чем дело? Ведь я сделал все, как ты сказал.

— Да, но ты не победил.

— У меня были другие заботы. К тому же мне было достаточно прийти третьим, чтобы попасть в Москву. Ты сам говорил, что надо поберечь силы для Олимпиады.

— Но я не просил тебя меня огорчать.

Римо хотел было возразить, но передумал. Все равно последнее слово останется за Чиуном.

— В Москве тебе придется исправить положение, — продолжал Чиун. — И тогда меня будут считать величайшим тренером в мире, раз мне удалось сделать бегуна из такой дубины, как ты. Ко мне будут обращаться с просьбой открыть мои тренерские секреты. Меня пригласят на телевидение для съемок, и я заработаю много денег для своей деревни. Может быть, я даже сделаю свою собственную программу.

— Вот это да-а-а! — протянул Римо.

Чиун даже не улыбнулся.

— Именно так все и должно произойти в Москве, где ты искупишь свою вину за мой сегодняшний позор.

Римо с серьезным видом поклонился и сказал:

— Как пожелаешь, папочка.

Сидевший на трибуне Винсент Джозефс был недоволен.

— И это твой чудо-бегун? — обратился он к Миллзу. — Да он с роду не бегал!

Уолли Миллз, прежде чем ответить, секунду подумал. Следует ли говорить Джозефсу о том, что он видел, как этот Римо тащил к финишу другого бегуна? Нет. Этого он ему сказать не мог. Это было настолько невероятно, что и сам Миллз был не вполне уверен, что видел это. И он сказал:

— Вы ошибаетесь, мистер Джозефс. Он бежал именно так, как ему хотелось, — ни на секунду быстрее, ни на секунду медленнее. Все, что ему было нужно, это выдержать квалификационное требование. Большего сделать он даже не пытался. Почему — не знаю. Вы внимательно за ним следили?

Про себя Джозефс признавал, что Миллз прав. Все-таки парень здорово рванул, чтобы прибежать третьим. Конечно, белобрысый тоже здорово рванул, но у него не вышло, а потому он не в счет. Ну, так что? Ведь он ничего не потеряет, если спустится поговорить с этим Римо и убедит его заключить договор заранее, — на тот случай, если он хоть что-нибудь выиграет в России.

— Пожалуй, спущусь, поговорю с ним, чтобы хоть все это время не пропало даром, — сказал Джозефс.

— Я пойду с вами, — отозвался Миллз.

Они пошли вниз, надеясь поймать Римо, пока тот еще не ушел с поля.

— Эй, приятель! — крикнул Джозефс. — Вот ты, в тенниске.

Обернувшись, Римо увидел Джозефса, и тот ему сразу же не понравился: здоровенная сигара, два сверкающих перстня, тонированные очки, прекрасно сшитый костюм-тройка, не скрывавший однако рыхлости и грузности тела. И еще ему не понравился слишком громкий голос.

— Что тебе надо?

— Ты неплохо бегаешь, парень, — сказал Джозефс. — Меня зовут Винсент Джозефс. Ты обо мне слыхал?

— Нет, — ответил Римо.

Джозефс насупился. Ладно, это неважно. В один прекрасный день о нем услышит весь мир.

— Послушай, приятель, мы с тобой могли бы сделать неплохие деньги. Ты и я. Реклама там и все прочее. Я хочу сказать, что ты неплохо бегаешь в этой спецовке и...

— Это брюки армейского покроя, — уточнил Римо. — Я спецовок не ношу.

— Ну пусть армейского. Да еще в туфлях. Пожалуй, ты смог бы показать действительно неплохое время, если бы был в трусах и кроссовках.

— Не могу, — сказал Римо и, отвернувшись, вместе с Чиуном двинулся прочь.

Следом затопали тяжелые шаги.

— Почему не можешь? — спросил Джозефс.

— Это против моих принципов выставлять напоказ свое тело.

— Что?

— Ничего. И давай кончим с этим. Мне не нужен ни покровитель, ни агент, так что спасибо.

— Извини, как тебя, Римо, но ты не прав. Я нужен тебе, потому что могу тебя озолотить.

Чиун остановился и повернулся к нему, то же самое сделали Римо. Покачав головой, Чиун сказал:

— Все, что ему нужно, это я.

— Ты? — Джозефс захохотал и снова обратился к Римо. — Послушай, малыш, знаешь, что мы сможем с тобой вдвоем? Мы зашибем такую деньгу...

— Если ты не уберешься, я тебя сам зашибу, — сказал Римо.

— Не заводись, малыш, — размахивая руками, продолжал гнуть свое Джозефс. — Если ты хочешь оставить при себе старика, оставляй. Он может стирать тебе белье и все такое.

— Знаешь, ты слишком много говоришь, — сказал Римо и обратился к Чиуну: — Ты не находишь, что он слишком много говорит?

— Больше не будет, — сказал Чиун.

Ни сам Джозефс, ни Миллз не заметили движения руки Чиуна. Только Римо мог проследить это движение. Тем не менее Джозефс почувствовал, как его горло что-то сжало с невероятной силой.

Он открыл рот, чтобы закричать, но не издал ни звука. Он выкатил глаза, пытаясь сказать хоть слово, но ничего не было слышно.

— Что... что произошло? — спросил Миллз.

— Я парализовал его голосовые связки. Его болтовня начала оскорблять мой слух, — сказал Чиун.

Джозефс, схватившись за горло, пытался выдавить из себя хоть какой-то звук, ни ничего не выходило.

— Он что, так и останется? — спросил Миллз.