Джози начала было есть палочками, с которыми довольно ловко управлялась, но, выяснив, что ими невозможно донести до рта за один прием столько пищи, сколько ей хотелось, перешла на столовую ложку.

— Расскажи мне о себе, Римо Блэк, а потом я расскажу тебе, — предложила она, — а то мне с полным ртом неудобно.

Римо начал. Весь его рассказ был сплошной выдумкой. Он выдумал и семью, и город, в котором родился, и вообще все свое прошлое, сказал, что всегда мечтал попасть на Олимпийские игры, но не мог этого сделать до тех пор, пока не выиграл в лотерею десять тысяч долларов, что позволило ему бросить работу на автомобильной свалке и начать тренироваться.

— Конечно, я старше всех остальных бегунов, но не думаю, чтобы это помешало мне хорошо выступить, — заключил он.

— Я тобой восхищаюсь, — сказала Джози, продолжая жевать как ни в чем не бывало. — Ты знаешь, чего хочешь, и не остановишься ни перед чем, что могло бы помешать тебе добиться цели.

Римо знал, что все это чушь собачья, потому что единственное, чего ему хотелось, это выхватить у нее миску с лапшой и кунжутовой пастой и, слепив все это в один большой комок, бросить себе в рот, — и только память о Чиуновых наставлениях помешала ему. Он удовольствовался тем, что спросил:

— А как насчет тебя? Ты знаешь, чего хочешь?

Она кивнула.

— Я индеанка. Я хочу, чтобы моему народу было чем гордиться.

— Из какого племени?

— Черная Рука. Наша резервация в Аризоне. — Она посмотрела на потолок, как будто ее воспоминания были написаны на пропитанном жиром селотексе. — Ты понимаешь, что это значит для людей... ну, для слабых. Даже для детей. Ведь они когда-то были воинами. А теперь живут тем, что продают одеяла, сделанные из тряпья, и пляшут, имитируя «танец дождя», для туристов. Я ничего не могу изменить, но, может быть, смогу дать им возможность снова испытать чувство гордости. — Она посмотрела на Римо отчаянно сверкнувшими глазами. — Мне нужна золотая медаль. Для моего народа.

Римо почувствовал что-то близкое к стыду. Перед ним сидела женщина — уже не девочка, как большинство гимнасток, а именно женщина, — которая потратила Бог знает сколько лет на то, чтобы попасть на отборочные предолимпийские соревнования, а для него это было раз плюнуть. И медаль золотую завоевать для него было не труднее, чем перейти пустую улицу.

И он в ту же секунду принял решение помочь Джози Литтлфизер завоевать золотую медаль для ее народа. И для нее самой.

— А тебе зачем золотая медаль, Римо? — спросила она.

Римо покачал головой.

— Это не имеет значения, Джози. Моя задача далеко не так важна и благородна, как твоя.

Лицо девушки озарила веселая улыбка.

— Так вот, значит, я какая. Благородная!

— Благородная и красивая. И я помогу тебе завоевать эту медаль, — сказал Римо и, взяв ее руки в свои, крепко сжал.

Он не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал подобные чувства, разве что много лет назад, но сейчас ему не хотелось думать о тех женщинах, которые у него эти чувства вызывали, потому что никого из них не осталось в живых. Все они жили только в его памяти в связи с определенными моментами в его жизни и работе.

— А в других видах ты выступаешь? — поинтересовался Римо.

— Да. Во всех видах многоборья. Но бревно — мой коронный снаряд. А ты когда-нибудь стоял на бревне. Римо?

— Шутишь, что ли, — ответил Римо. — Да я на нем родился. И после того, как я с тобой поработаю, — имей в виду, даю слово, — десять баллов тебе обеспечено.

В ответ она сжала его руки.

— Много обещаешь, бледнолицый.

— Если обману, можешь повесить меня на своем поясе. Слушай, в спортзале сейчас никого не должно быть. Кроме того, ты не переставая жуешь уже полдня. Давай-ка туда вернемся и займемся твоим бревном.

Она согласно кивнула.

— После того, что ты мне тут наобещал, ты меня очень разочаруешь, если свалишься с этой чертовой штуки.

Если бы Джози Литтлфизер судила упражнения, которые Римо выполнял на бревне, то пожаловаться она могла лишь на то, что ему нельзя поставить более высокой оценки, чем десять баллов.

Скинув свои итальянские туфли, Римо вспрыгнул на снаряд и проделал такое, чего она сроду не видывала даже во сне. Сальто вперед и сальто назад, двойное сальто вперед и двойное сальто назад. Он двигался так уверенно и с такой быстротой, что временами ей казалось, будто на бревне два Римо. А завершил он комбинацию соскоком, какою на ее памяти еще никто даже не пытался делать: пируэтом в два с половиной оборота. И сделал это Римо из стойки на одной руке. Идеально приземлившись на обе ноги, он поднял вверх руки, слегка разведя их в стороны, как это делали гимнасты, которых он видел по телевизору.

Он взглянул на нее, ожидая оценки, и она зааплодировала.

— Черт, да за это даже десятки мало! — воскликнула она. — Это на все тринадцать, даже двадцать! Такое совершенство стоит двадцати баллов!

И она бросилась ему на шею, но уже совсем не так, как в первый раз, неслучайно. Теперь и он обнял ее. И поцеловал в мягкие податливые губы. Но она неожиданно напряглась и отшатнулась от него. Однако он не выпустил ее, а лишь позволил отступить на расстояние вытянутой руки.

— Прости, — неуверенно произнесла она, — просто, наверное, у меня нет опыта в этих делах.

— Это я виноват, — сказал он, уронив руки. — Мне не следовало этого делать. — Ему стало не по себе. Он вел себя как влюбленный мальчишка. Чтобы скрыть смущение, Римо снова повернулся к бревну. — А почему бы и тебе не показать мне, что ты умеешь?

— После того, что сделал ты? Да я буду чувствовать себя как мокрая курица.

— Урок первый, — сказал Римо. — Не думай ни о чем, кроме того, что ты делаешь в данный момент. О чем ты думала сегодня во время своего последнего упражнения?

Она смутилась.

— Я думала о том, что мне нужно получить девять и три для зачета.

— Правильно. Поэтому ты чуть было не пролетела. Теперь ты всегда будешь думать только о том, что ты делаешь в данный момент. Не смей думать даже на две секунды вперед, когда будешь на бревне.

Говоря это, он заранее знал, что дает ей пустой невыполнимый совет. Он пытался преподать ей искусство Синанджу, которое требовало такого совершенного владения техникой, что следование этой технике происходило уже на подсознательном уровне. Когда о ней уже не думаешь. Двигательные функции тела лучше всего осуществляются тогда, когда это происходит инстинктивно, а не вслед за мыслью. В этом была суть Синанджу, и Чиун сумел передать ее Римо, однако на это ушло более десяти лет упорного труда. Римо мог сделать из Джози Литтлфизер лучшую в мире гимнастку, но он не мог передать ей суть Синанджу, во всяком случае за время, оставшееся до начала Олимпийских игр. Но он дал себе клятву попытаться.